Дело о ртутной бомбе
Сидя на корточках, они принялись перекладывать деньги из маленького ведра в большое. Набралось триста тридцать два рубля.
– Непонятно, почему так, – вздохнул Елька. Мы же маленькими кучками не продавали нисколько, мелочи быть не должно.
– Да ладно! – с удовольствием откликнулся Митя. – Все равно куча денег. У меня столько не было ни разу.
Елька молчал.
Почти треть суммы составляли металлические пятирублевки. Митя отсчитал одиннадцать десяток, одну пятерку и добавил еще рублевую денежку. Давать Ельке много монет не стоило, его трикотажные кармашки не вынесли бы этого веса. Митя встал, затолкал опять свои деньги в карманы, а Ельке протянул его долю:
– Держи.
Елька глянул, не поднимая лица:
– Зачем?
Сейчас, когда он смотрел исподлобья, лицо его стало не дурашливым, не клоунским, а… в общем, совсем другим. В глазах – испуганный вопрос.
– Ну… – слегка растерялся Митя – А как же? Ты же работал, помогал…
– Ага. Ты сказал "помоги", я сказал "ладно". За деньги разве помогают?
– Но ты же… вон как помогал! Изо всех сил! Мы же вместе работали. Значит, и деньги общие.
– Да картошка-то твоя!
– А… да я бы ни одной не продал без тебя! – со всей искренностью выдохнул Митя. – Елька! Куда бы я без твоей телеги? И без твоей рекламы!
– За рекламу хватит и пятерки, – как-то скучно отозвался Елька. Помусолил палец, извернулся, начал оттирать на ноге, на острой косточке, прилипшую пыль.
Стало Мите неуютно, словно опять в чем-то виноват. Он потуже затянул ремешок, присел перед Елькой.
– Ты обиделся, что ли?
– Я? Ни капельки! – И опять он сделался прежний, готовый пройтись колесом.
– Постой… Елька! Должна же быть справедливость! Почему ты не хочешь? Мы же вместе всё делали. Значит… давай как в песне!
Елька опять настороженно вскинул глаза:
– В какой?
– Ну… просто я вспомнил одну, старую. Там такой припев: "Тебе – половина и мне – половина"…
Елька мигнул, опять лизнул палец, почесал им подбородок. Растянул в нерешительной улыбке губы.
– Тогда… ладно. – И протянул растопыренную ладонь.
Он затолкал бумажки в нагрудный карман, а рублевую монетку положил на колено.
– Сейчас загадаю… – И щелкнул по ребру денежки. Денежка, сверкая, улетела на асфальт. Елька подбежал, схватил. – Орел! Значит… так и надо.
– А что ты загадал?
Он сказал с тихим вздохом:
– Секрет.
Ну, секрет так секрет. Они впряглись в пустую тележку и бодро двинулись к дому (ведра погромыхивали в фанерном ящике).
– Елька, ты где научился так выступать? И акробатничаешь, и жонглируешь…
Он сказал с готовностью, но без веселья:
– А, помаленьку… отец иногда учил. Он в цирке работал. Сперва акробатом. А потом начал это… – Елька щелкнул себя по тоненькому горлу. – Ну и перевели в униформисты… Он мне много чего показывал. А если не получалось – бряк по затылку: "Не вешай нос, держи кураж!" Он, когда трезвый, то ничего бывал, не злой…
"Бывал…"
– Елька, а он что… Его уже нет, да?
– Есть, только неизвестно где. Мама Таня его поперла из дома год назад. Ну, он появлялся сперва, а потом уехал. Говорят, в Самару…
– А мама Таня… она твоя мама, да?
– Ага. Только не родная. Но она все равно лучше всякой. Родную-то я не помню, она от воспаления печени померла, когда я еще ясельный был. Ну, отец и женился на маме Тане.
Митьке бы не соваться в чужие беды. Но и молчать было неловко. И он скованно спросил:
– Значит, она лучше родного отца? Раз ты с ней…
– Когда они разошлись, он меня сперва с собой взял. Говорит: подготовлю, будешь в цирке выступать. А скоро начался такой "цирк"… Связался с какой-то, начали вдвоем керосинить, а меня в интернат… Я там за два месяца такого натерпелся… Слыхал, какая в армии бывает дедовщина? Ну и там тоже… большие парни… Мама Таня меня насилу разыскала и забрала. Без всяких разговоров…
– Ты ей… купи что-нибудь хорошее, – неловко посоветовал Митя.
– Да не-е… Я просто ей все деньги отдам. То есть почти все. А себе куплю только пачку крабьих палочек. Знаешь про такие?
– Конечно! Я их во как люблю!
– Я тоже. Пуще всякого мороженого… То есть мороженое я вообще не люблю, потому что ненавижу снег… – И Елька сильно дернул плечами.
Корсары Зеленых морей
1
– Во всяких делах есть свои традиции, – со вздохом умудренного человека произнесла директриса Кира Евгеньевна. – И в таких вот неприятных – тоже. Ученик, совершивший какой-либо проступок, сначала, как правило, отрицает свою вину: "Я – не я…" Но потом-то истина все равно всплывает на свет. И давай, Зайцев, будем считать, что мы отдали дань традиции и… как поется в одной песне, "первый тайм мы уже отыграли". Ты поупрямился, мы это терпели. Теперь пора и к делу… А?
– Что? – сказал Митя.
– Пора честно признаться в своих делах.
– В каких? – с тайным злорадством сказал Митя.
Наступило нехорошее молчание – как повисшая над столом крепкая ладонь завуча Галины Валерьевны. Но ничего не взорвалось, не лопнуло. Очень-очень терпеливо Кира Евгеньевна произнесла:
– В таких делах, что ты, Дмитрий Зайцев, лицеист седьмого класса "Л", позавчера не пошел на уроки, а в одиннадцать часов отправился к телефону-автомату, набрал номер моей приемной и сообщил измененным голосом, что в подвале заложена самодельная ртутная бомба со взрывателем замедленного действия…
– Какая бомба? – с искренним любопытством переспросил Митя.
– Ты сам знаешь какая! – Она уже не помнила, что надо говорить "вы".– Ты сам объяснил подробно! Внутри пороховой заряд, а пустотелая оболочка заполнена ртутью, собранной из градусников.
– Неужели не понятно, что это вранье! Сколько градусников пришлось бы расколотить!
– Конечно, вранье. Неумная подростковая фантазия. Но администрация обязана реагировать на к а ж д ы й такой сигнал. Поэтому пришлось эвакуировать все классы и вызвать специалистов. То есть ты добился, чего хотел…
– А чего я хотел?
– Сорвать занятия! – Завуч Галина Валерьевна все же опустила трескучую ладонь. Многоголовый педсовет вздрогнул. И Митя. И все же он спросил:
– А зачем?
– Что "зачем", Дима? – проговорила "англичанка".
– Зачем мне срывать занятия?
– Все это мы и пытаемся выяснить – разъяснила директорша, пытаясь остаться в рамках лицейской сдержанности. – Для чего ты пропустил занятия, отправился к телефону…
– Кстати, даже известно, к какому, – вставил князь Даниил. К заброшенной будке на пустырях у Тракторной усадьбы. Видимо, полагал, что это поможет замести следы.
– Да как их там заметешь-то! Про эту будку все ребята знают, она одна бесплатная осталась на всю округу! Там по утрам иногда даже очередь собирается! – Митя сумрачно резвился в душе. Понимал, что шутит с огнем, но… пусть! – У кого в школе контрольная или прививки, сразу: "У нас заложена бомба!" Там даже специальная железная кружка есть, во-от такая. Ее ко рту приставляют, и голос меняется, гулкий делается. Как у рапсодов…
– У кого, у кого? – поинтересовалась юная музыкантша Яна Леонтьевна (уж ей-то надо бы знать).
– У древних греческих певцов. Они, когда выступали с пением всяких там "илиад", снизу приставляли ко рту горшок, и голос разносился, как эхо…
Кира Евгеньевна покивала:
– Ну, наконец-то. Теперь-то ты не станешь больше запираться? Такое знание деталей вполне доказывает твою причастность…
– А как оно доказывает? Эти детали хоть кому известны. И телефон тоже…