Мушкетер и фея

Юрик видел из укрытия, как дрыгаются и скребут по траве Шпунины ноги в выгоревших трикотажных штанинах. Увидел это и пес Родька. Подскочил и весело загавкал. Он, конечно, не хотел Шпуне вреда, а просто решил, что это игра, и радовался от души.
На шум подошла бабка Наташа. Она сменила дальномеры на очки ближнего прицела и некоторое время наблюдала за суетливым дерганьем ног. Потом через калитку вышла на улицу. Шпуня безнадежно затих. Бабка с любопытством осмотрела его «с фасада». Они встретились глазами и ничего не сказали друг другу. Бабка задубелой ладонью бесстрашно ухватила и выдернула у забора крапивный стебель. Помахала им и пошла к калитке. Шпуня проводил ее тоскливым взглядом. Потом слабо дернулся еще раз и стал ждать неизбежного.
Ждать пришлось долго. Бабка не спешила. Юрик видел из кустов, как она пошла в сарайчик и вынесла оттуда скамеечку, на которую обычно садилась, чтобы подоить козу Липу. Она протерла сиденье передником, принесла скамеечку к Шпуниным ногам, удобно села, положила на колени крапиву и аккуратно поддернула пышные рукава кофты.
Юрик, замерев, как лягушонок вблизи от цапли, и не мигая, смотрел на зловещие бабкины приготовления…
А Шпуня ничего этого не видел и не чуял. Ему казалось, что времени прошло очень много. Он даже стал глупо надеяться, что бабка по старости лет про него забыла, крапиву отдала на обед Липе, а сама занялась хозяйственными делами. И может быть, сейчас на улице появится кто-нибудь из приятелей, освободит Шпуню, и они пойдут искать подлого и вероломного Рудольфа Капустина…
В конце улицы показался мальчишка-велосипедист. Шпуня задрожал от радостного нетерпения. Но тут же опечалился. Это был не союзник и вообще не мальчишка, а Катька Зарецкая в шортах и майке.
Шпуня схватил валявшуюся рядом суковатую палку и взял ее на изготовку, как автомат.
Катя подъехала и очень удивилась:
– Шпуня! Ты что здесь делаешь?
Именно в этот горький миг Шпуня ощутил, как заскорузлые бабкины пальцы взялись за резинку его штанов.
– Ды-ды-ды… – сказал он, делая вид, что ведет огонь короткими очередями. – Ды-ды-ды-ды… Ды-дых…
Катькины ресницы распахнулись от изумления.
– Уходи, – быстро сказал ей Шпуня. – Мы в войну играем, не мешай.
– С кем ты играешь? – опять удивилась Катька.
Вместо ответа Шпуня вдруг выкатил глаза и часто задышал.
– Шпуня, что с тобой?
– Ранили, – плаксиво сказал Шпуня. – Из огнемета… Да уходи ты!
– Кто тебя ранил? Никого не видно.
Шпуня опять задышал, будто глотнул горячей липкой каши, и со стоном объяснил:
– По тылам бьет, зараза, из укрытия… Ой, ой, ой… Ну, уходи же скорее, ты меня демаскируешь! Человек в засаде, а она…
Катя пожала плечами и уехала, не оглянувшись на ненормального Шпанькова, который, видимо, совсем поглупел за каникулы…
Бабка тем временем отбросила измочаленный крапивный стебель, встала, ухватила крепкими руками перекладину и, кряхтя, приподняла ее.
Шпуня вылетел из лазейки, как… Можно сказать, как стрела, как пробка из бутылки, как ракета, как пуля. Но пожалуй, он вылетел, как все это, вместе взятое. И понесся, натягивая штаны почти до подмышек.
Бабка Наташа погрозила Родьке и понесла в сарай скамеечку. Юрик тихо подождал, когда она скроется. Потом проверил перекладину – не осядет ли опять? – и скользнул на улицу. Там он увидел Катю, которая возвращалась на велосипеде из магазина.
Юрик остановил ее и про все рассказал.
В ожидании Кати Джонни мечтал. Он закрывал глаза и представлял совсем как наяву, будто держит на коленях тяжелый, черный, рябой от старости шлем, с которого сыплются чешуйки ржавчины…
Вот это будет новость! На весь город. Надо попросить Серегу Волошина, чтобы написал в газету заметку. «Историческая находка школьника Евгения Воробьева…» Придется, конечно, ради справедливости и бабку Наташу упомянуть. И обязательно Катю… А Катин двоюродный брат Тимофей пусть сделает снимок для газеты. С подписью…
В музее надо повесить под шлемом подробную надпись: кто нашел шлем и когда. После этого ни Шпунин синяк, ни история в парке не смогут ни капельки повредить Джонниному авторитету.
Тут Джонни одернул себя: надо прежде всего думать не о личных целях, а о научной пользе. Но о личных целях все равно думалось: «Придется перед газетной съемкой припудрить синяк, а то Шпуня будет всем показывать снимок и хвастать: „Это я ему вделал…“ И хорошо бы сняться прямо в шлеме…»
Джонни размечтался так, что не заметил, как Юрик и Катя перебежали улицу и проскочили во двор.
Их пустили к Джонни беспрепятственно. Хотя он и сидел под домашним арестом, на свидания с друзьями запрета не было.
Перебивая друг друга и веселясь, Катя и Юрик поведали Джонни, как был наказан Шпуня за свою вредность и коварство.
Но Джонни не стал радоваться. Гордая Джоннина душа содрогнулась, когда он представил, какое поругание достоинства и чести выпало на долю его несчастного недруга.
– Чего смешного… – хмуро сказал он.
Катя, у которой был все же не такой рыцарский характер, заспорила. Шпуня, мол, сам виноват и получил, сколько заработал. Но Джонни сухо заметил, что есть вещи, которые нельзя желать даже врагу. И сделал строгий выговор Молчанову за то, что он не попытался освободить попавшего в ловушку противника.
Катя надулась, а Юрик нет, потому что безоговорочно верил Джонни. Он виновато отошел в сторону – обдумать недавние события и рассмотреть их с новой точки зрения.
Джонни покосился на сердитую Катьку и деловито сказал:
– Теперь надо срочно разработать операцию «Шлем витязя».
Катя хихикнула:
– Вляпаешься, как Шпуня, бабка устроит тебе операцию…
– А что делать?
– Да очень просто. Пойти к ней по-хорошему и спросить, где нашла шлем и не отдаст ли для музея.
Это был не такой романтичный, но, пожалуй, самый правильный вариант. Иначе что может выйти? Бабка прочитает в газете о находке и не обрадуется, а по вредности характера подымет крик: стащили нужную вещь с огорода. Разве ей докажешь, что исторические ценности – общее достояние?
– Думаешь, бабка отдаст? – усомнился Джонни.
– А зачем он ей? На чучело можно что-нибудь другое приспособить.
– У меня ржавая немецкая каска есть, – подал голос Юрик. – Я ее у ручья откопал. Для пугала в самый раз.
И Джонни с благодарностью подумал, что для газеты надо будет сфотографировать и Молчанова.
Но тут же он опять забеспокоился:
– А бабка нас послушает? Она толком никого не помнит, подумает, что мы вроде Шпуни…
– С Викой пойдем, – сказала Катя. – Вику-то она знает.
Это было хорошо придумано. Восьмиклассница Вика иногда помогала бабке Наташе по хозяйству и пользовалась у нее полным доверием. Однако Джонни опять огорчился:
– Вы-то пойдете. А я должен сидеть.
– Отпросись. Думаешь, не отпустят?
Джонни вздохнул. Он знал, что отпустят, если очень попросить. Но просить – значит унижаться.
И все же дело есть дело. Джонни пошел к отцу.
– Папа, – сказал он, стараясь не терять независимого вида, – я не хотел об этом говорить, но у меня очень важная причина…
– Я понял, – сказал отец. – Проси прощения и убирайся.
Это был не выход. Опечаленный Джонни объяснил:
– Не могу я, папа. Я попросил бы, если виноват. А как, если я прав…
– Тогда сиди, – рассудил отец. – Страдай за правду.
Джонни застонал в душе, но сохранил внешнюю сдержанность. Подумал и предложил:
– Я мог бы дострадать позже. Завтра или послезавтра. Какая разница?
– Гм… – сказал отец и задумался.
Джонни осторожно проговорил:
– В конце концов, даже преступников иногда отпускают под честное слово. Помнишь, мы итальянский фильм смотрели? Там у одного свадьба была, и его на день выпустили из тюрьмы…
Отец с интересом взглянул на единственного сына.
– А что, у тебя уже свадьба?
– Да в тыщу раз важнее!