Снег в трауре
Раньше Исай один заправлял всем в доме.
Теперь же он больше нуждался в Марселене, чем сам был нужен ему. Что ж, так и должно быть. «Господи, сделай так, чтобы он вернулся. Пусть даже придет мрачнее тучи, поссорившись с Пьерет и не найдя работы». В амбаре скреблись крысы. Исай посмотрел на балку в середине потолка. На ней была вырезана надпись: «С Божьей помощью Як Водань построил этот дом в 1853 году».
– Слава тебе, Господи! – громко сказал Исай.
Сердце наполнилось нежностью. К глазам подступили слезы. Раньше, до несчастного случая, с ним такого никогда не бывало.
Эта слабость, как и многие другие, появилась у него после того, как он попал в руки к врачам. За темным стеклом окна закружили редкие крупные снежинки. Часы показывали пять минут одиннадцатого.
Исай сгорбился, голова склонилась на грудь. «Он придет, конечно, придет… Надо только запастись терпением…» Вся накопившаяся за день усталость собралась в затылке. Глаза слипались. Он задремал, поникнув головой. Проснулся он от внезапно подувшего холодного ветра. Дверь была открыта. На черном фоне, испещренный белыми хлопьями, стоял Марселен. Он топал ногами, сбивая налипший снег с огромных ботинок, весь покрытый инеем, с блестящим, застывшим от мороза лицом. Потом ногой захлопнул дверь, бросил в угол берет и вразвалку подошел к столу. Коренастый, с низким лбом и тонкими губами, он прерывисто дышал и потирал от холода руки.
Исай встал на одеревеневших ногах и тихо сказал:
– Ну, наконец-то! – И только после этого он осознал то, что произошло, и повторил уже громче:
– Наконец-то!
От радости перехватило дыхание, стало легко на душе. Он схватил Марселена за руку, потащил его к скамье, усадил силой и посмотрел ему прямо в глаза, как после долгой разлуки.
– Ты ел?
– Да, – сказал Марселен.
– Я все-таки согрею тебе супу.
Марселен не ответил. Все ли у него в порядке? Доволен ли? Поди узнай! На бровях у Марселена таяли замерзшие сосульки.
Пламя свечи играло в его черненьких, глядящих исподлобья глазках. Маленький рот двигался, перекатывая из стороны в сторону слюну. Вид у него был задумчивый и усталый. Исай развел под кастрюлей огонь. Ему не терпелось рассказать о скотине, но он все медлил. С каждым ударом сердца ему все труднее было сдерживать слова, готовые сорваться с языка. Он налил суп в тарелку и наконец сказал:
– Знаешь, я привел стадо. Все целы, и с ними три ягненка в придачу. Они в хлеву. Можешь посмотреть.
– Потом, – ответил Марселен.
Он взял тарелку из рук брата, ссутулился и стал есть, с шумом втягивая полные ложки супа. Исай не мог нарадоваться, глядя на такой аппетит.
– В деревне, – начал он, – старик Руби, Мари Лавалу, Белакки, Бардю, Колоз…
– Что? – переспросил Марселен.
Исай замолчал. Он забыл все, что хотел сказать. Но замешательство продолжалось недолго. Вскоре мысли пришли в порядок.
– Они все хотят иметь таких же овец, как у нас, – радостно воскликнул он, – они сами мне сказали. Потом мы говорили о самолете, который упал в горах.
– В городе тоже о нем говорят, – ответил Марселен. – В гостиницу журналистов полно понаехало, за новостями. Похоже, все там погибли.
– Ну, откуда им знать?
– Один пилот летал на разведку. Обломки самолета лежат у самой вершины. Нет никаких признаков жизни. Это был рейс из Калькутты. Можешь себе представить?
– Да, – проговорил Исай. – Путь неблизкий. Калькутта… Калькутта…
Он с уважением произносил непривычное слово, неловко шевеля губами, округлив глаза.
– Среди проводников не утихают споры.
Поговаривают об отправке группы спасателей.
– Это зачем? Ведь никого не осталось в живых.
– Чтобы забрать почту.
– Почту? Какую почту?
– Письма.
– А-а! Письма, – протянул Исай.
Он не совсем понял, в чем там дело с письмами, но не хотел этого показать.
– Опять в горах погибшие.
– Их было человек тридцать, – сказал Марселен. – Ну да ладно! Не будем об этом. Своя рубашка ближе к телу. – Он щелкнул языком.
У него были влажные губы. Лицо разгорелось от тепла. Длинной худой рукой он водил по столу. «Он мне как сын», – подумал Исай.
Сердце екнуло в груди.
– Хочешь еще супу? – спросил он.
– Нет.
– А молока?
– Давай.
Наливая молоко в чашку, Исай пытался вспомнить, какое поручение он дал брату утром.
– Ты попросил у Ривьера паяльную лампу? – спросил он наконец.
– Нет, не успел, – ответил Марселен.
– А с кем ты виделся?
– Да с разными людьми.
Исай ждал, когда Марселен расскажет ему о приятелях, о всех тех, кто снят на фотографии: о Николя Сервозе, Бландо, малыше Вернье. Конечно, он встречался с ними. Невозможно быть в городе и не увидеть их – в кафе, в конторе компании, на улице.
– Ты был в конторе?
– Нет.
– Ты видел друзей?
– Каких друзей? – проговорил Марселен сухим голосом.
Исай опустил голову. У него было такое чувство, будто он ступил на опасную тропу Надо скорей поворачивать назад. Но Марселен закурил сигарету, и Исай облегченно вздохнул. Это был хороший знак.
– Нет, – сказал Марселен с расстановкой. – Я не видел никого из компании.
Он сощурил правый глаз от поднимающегося вдоль щеки дыма.
– Да я и не собирался с ними встречаться.
Я не за тем туда ходил.
– А зачем ты туда ходил?
– Да было дело…
Увидев, что брат улыбается, что он спокоен, сыт, смотрит плутоватым взглядом, Исай совсем осмелел.
– Как у тебя прошел день? – наконец пробормотал он.
– Неплохо, – буркнул Марселен, стряхивая пепел в пустую чашку.
Тогда Исай набрал в грудь воздуха и спросил:
– Наверное, работу нашел?
– А я и не искал работу.
– Как не искал?
Марселен расхохотался.
– Ну что ты надулся, Зай? Разве я говорил тебе, что иду искать работу?
Он назвал его как в детстве – «Зай». Исай открыл рот, захлопал глазами. Сердце забилось от охватившей его нежности. Радость разлилась по всему телу до самых кончиков пальцев. Брат встал и зашагал по комнате.
Маленький, вертлявый, он сновал взад и вперед, так, что невозможно было уследить за ним.
– Лесоповал, лесопильня, что дальше? – говорил Марселен. – Ничего лучше нам и в городе не найти. Но я не собираюсь надрываться за гроши. Что я быдло какое, чтоб гнить в нищете? Нет, это не для меня. У меня другие планы.
В сознании Исая вспыхнул проблеск надежды, мысли прояснились.
– Ты хочешь… Ты хочешь стать проводником?
Марселен остановился, его взгляд стал жестким и отчужденным.
– Чтобы в один прекрасный день разбиться, как ты? Ты что, рехнулся?
– Да это я так… Я подумал… – смешался Исай.
Он расстроился от того, что разозлил Марселена, и не знал, как загладить свою неловкость.
– Ты прав. Эта работа не для тебя. Будь ты помоложе, тогда бы еще ничего. А так… Экзамен сдавать, испытательный срок проходить. Да и вообще, проводников много, а клиентов не хватает.
– Ну и что же нам теперь делать? Без денег не проживешь. А денег у нас нет. – Марселен оглядел брата с ног до головы, будто смерил взглядом препятствие.
– Да, что же нам делать, ты можешь мне сказать? – жалобно пробормотал Исай.
– Не сегодня.
– Почему?
– Мне надо все как следует обдумать. А там уже видно будет.
– Когда ты мне скажешь?
– Ну, может, завтра, – ответил Марселен, и, чтобы положить конец беседе, он вдруг спросил:
– Ну, а как там у нас овцы? Ты не покажешь мне овец?
Исай мгновенно забыл обо всем. Все опасения рассеялись. Марселен сам захотел взглянуть на скотину.
– Пошли скорей, – сказал Исай.
Он взял оплывший огарок свечи. Огонек двинулся с места. Марселен толкнул дверь в хлев. Из глубины донесся теплый запах сена и шерсти. Бледная масса тихо колыхалась во тьме. Заблеял ягненок, мать спокойно ответила ему. Стоя на пороге перед этой умиротворяющей картиной, Исай завидовал мудрости животных, которые жевали сено и ни о чем не думали. Как бы он хотел быть таким, как эти существа без надежд и воспоминаний, довольствоваться пучком сена и подстилкой.