Богинями мы были и остались
— Марина Викторовна, да вы просто светитесь, — заметила та с улыбкой.
И с чего я взяла, что она эгоистичная, расчетливая женщина?
— Давайте к делу, — предложила я весело, хотя работать не хотелось.
— Пойдемте чайку попьем, Мариночка. Вы не против, что я вас так называю?.. Ну вот и отлично, присаживайтесь, — напротив меня возникла огромная чашка и блюдце с печеньями, — собственно, я все вам сказала по телефону. Я готова на все ваши условия, лишь бы поскорее найти покупателей.
— Хорошо, давайте обсудим условия еще раз, — я не стала доставать блокнот, не хотелось портить атмосферу почти семейной беседы, — итак, вы готовы выставить квартиру за ту сумму, которую я называла? — Дождавшись ее смиренного кивка, я ласково продолжала: — Ну тогда вычтите из нее мой гонорар — четыре процента, и, если вас все устраивает, начинаем работу.
— Хорошо, Мариночка. У вас дети есть?
Я радостно закивала, не вдумываясь в смысл вопроса. Мне было так хорошо сидеть в этой большой, светлой кухне, за столом со старой, изрезанной клеенкой, смотреть в окно, где проплывали между веток берез и тополей облака, пить горьковатый чай и хрустеть печеньем, которым впору было бы забивать гвозди.
— Тогда вы меня поймете, — ворковала Светлана Николаевна, подливая в заварку. — Дети — это все, и для них люди идут на любые жертвы.
Она всхлипнула, а я вздрогнула, но от своих прекрасных дум не очнулась. Речь Светланы Николаевны мне казалась чем-то вроде журчания ручейка, беспокойного такого, то жалобного, то возмущенного журчания.
— Понимаете, он пил, так страшно пил! А у меня близняшки на руках да в институте пятый курс! Что я могла? Конечно, я уехала. Он мне за эти годы ни копейки не прислал, да что копейки — Иришку с Анютой ни разу с днем рождения не поздравил. А ведь прожили вместе не год, не два. Пять лет мучилась!
Она подперла рукой щеку, и я, оторвавшись от своих прекрасных видений, вдруг рассмотрела все ее пятьдесят лет, все ее одиночество, всю озлобленность против этого мира. Она, как могла, искала свое место в жизни, как умела, сопротивлялась напастям и несчастьям. И вот очерствела, постарела, хотя еще довольно привлекательна и энергична.
Я чуть уже не плакала, разбередив саму себя, разжалобив. Я готова была сама купить у Светланы Николаевны ее квартиру, причем втридорога. Но у меня не было таких денег.
— А Владик меня жалеет, утешает. Я сначала дочку хотела за него отдать, но потом сама прикипела. Анька-то моя еще найдет себе…
Ее слова органично вписывались в мои тоскливые размышления, я была как под гипнозом. И только тоненький голосок оттуда-то изнутри: «Осторожней! Осторожней!» Я не чувствовала опасности, да ее и не было. Передо мной сидела несчастная баба, которую стоило пожалеть, поддержать, посочувствовать. А внутренний голос все не хотел умолкать. Женщина слишком нагло выставляла напоказ свою бедность. Лелька назвала бы это игрой на публику, фыркнула и сказала бы Светлане Николаевне все, что о ней думает. А я сижу и наматываю на кулак розовые сопли, убеждая саму себя, что человек человеку друг. Да меня же просто используют!
Последняя мысль (догадка!) просто ошеломила меня. Я сосредоточилась и стала исподтишка наблюдать за хозяйкой. Пару раз мне показалось, что на лице ее мелькала злорадная ухмылка, а губы кривились не от жалости к самой себе, а от презрения к моей персоне. Я снова прокололась с этой бабой! Она на сей раз сменила тактику, но, как и в начале нашего знакомства, просто ни во что меня не ставила и всячески пыталась обмануть. Господи, я всегда считала это своей прямой обязанностью — надуть клиента, хоть в чем-то обжулить, чтобы просто-напросто почувствовать свою силу, ловкость, профессионализм, наконец! А эта Светлана Николаевна решила, что может так же вести себя со мной! Юлит, пытается меня разжалобить, врет что-то про детей, ради которых пошла на все. Обидеться, что ли? Вот встану и уйду!
Но я понимала, что не уйду. Слишком сильно во мне было любопытство — и профессиональное, и человеческое. За сколько и как быстро продам я эту халупу?! Встретимся ли мы еще с Владом? Как он будет вести себя с любовницей? Что придумает в следующий раз Светлана Николаевна, чтобы вырулить за квартиру как можно больше?
Понимаю, это не мое дело, но любопытство сильнее логики! И потом, моя мама всегда говорила, что все в этой жизни не зря. Ничего не бывает напрасно — ни слова, ни встречи, ни расставания. Не бывает напрасных улыбок и слез, как не бывает случайных в твоей жизни людей. Что бы сказала мама сейчас?
Зачем мне эта Светлана Николаевна и ее Владуня? Просто клиенты. Но я могла бы не приезжать сюда, могла бы выйти не на той остановке или просто не ответить на звонок Светланы Николаевны. Могла бы встретиться с другими, более достойными или менее противными людьми. Почему все так, а не иначе? И кто скажет, что правильнее?
— Так вы позвоните, Мариночка?
Наверное, Светлана Николаевна уловила перемену в моем настроении и теперь смотрела на меня заискивающе.
— Да, вывешу объявление и, как только появятся покупатели, позвоню, — подробно отчиталась я.
— Я очень надеюсь на вас, Мариночка. Мне скоро уезжать, поэтому все переговоры с покупателями будет вести Влад. Ну показать что-то, рассказать.
Это было для меня полнейшей неожиданностью:
— Вы ему доверенность оформили?
— Да нет, все на словах, — махнула рукой Светлана Николаевна, — я просто оставлю ему ключи от квартиры, чтобы он смог показывать ее, пока я не приеду в следующий раз. Дома девчонки меня заждались…
На последней фразе она напустила туману в глаза и всхлипнула, но я успела заметить, как скептически сжались ее губы, а из-под ресниц взглянули на меня настороженные, цепкие глаза. Аплодисменты! Оскар в студию!
— Значит, ключ от квартиры будет у Влада, а если клиенты созреют, тогда как мне быть? Не проще ли вам оформить на него документы?
Я знала, что она никогда не согласится на это, спросила просто из вредности. Было интересно, как она выкрутится, не теряя достоинства и не поливая грязью своего любовника.
— Ой, я ключи-то ему со страхом доверяю, — засмеялась Светлана Николаевна, — Владунчик постоянно все теряет, он такой невнимательный!
Ну конечно, очень находчивое объяснение.
— И вообще, — продолжала хозяйка, — я же не завтра уезжаю. Возможно, за то время, пока я здесь, мы все решим.
Помимо воли она взглянула на меня просительно. Мол, постарайся, милая, напрягись!
Я вышла из квартиры, наполненная какой-то дикой, необузданной энергией. Я не знала, как применить ее, и поэтому просто пошла быстрее, все быстрее и быстрее, словно опять опаздывала куда-то.
Мама где-то вычитала, что каждая наша фраза, выброшенная в воздух, не исчезает бесследно, а повисает, чтобы в определенный момент упасть нам же на голову — ударить или приласкать. А каждый человек, с которым мы встречаемся, что-то дает нам. Или что-то отнимает.
Я пыталась понять сейчас, что мне дадут или что могут отнять эти два несчастных существа. Быть может, они научат меня смирению? Состраданию? Или, наоборот, внушат презрение ко всем, кто любит деньги так сильно и так безответно?
Я не знаю, не знаю, не знаю! Словно у меня есть связка ключей, но неизвестно, где дверь. И надо ли ее открывать, я тоже не уверена.
Уклюйко принял мои невнятные объяснения насчет телефона и был со мной вполне дружелюбен. Однако отказывался понимать процедуру передачи задатка.
— Ну давайте так, — шумел он, расхаживая по комнате и натыкаясь на аппаратуру, — я напишу вам доверенность, вы отдадите деньги, возьмете расписку с хозяина, и все. Это же проще и быстрее.
— Эдуард, послушайте, я же вам все объяснила! Квартиры оформляются на вас, и задаток и доплату должны вносить вы.
— Так это же в банк ехать! — взвыл Эдуард с таким несчастным видом, словно я предлагала ему смотаться на Северный полюс.
Я мельком бросила взгляд на часы и тоже чуть не завыла. Сегодня в три меня ожидало оформление Прохоренкова — старик наконец-то сломался, — а я между тем уже кучу времени потратила на бесполезные разговоры с Уклюйко. Снова опоздаю, снова придется извиняться, краснеть и неловко шмыгать носом в знак раскаяния.