Богинями мы были и остались

— Я не могу запретить ему любить! — вспылила я.
— Дело не в этом, — устало возразила мама.
Я вдруг увидела, что у нее под глазами темные круги, что на ее крутой, высокий лоб наползли морщинки, безжалостно приближая мою мамочку к старости, которой она так боялась. А может быть, вовсе не боялась, не знаю. Да и что я знаю о ней?
— Ты ведь любишь Егора, — утвердительно сказала она.
Я кивнула. Мне было невыносимо стыдно, но из-за этого я еще серьезней настроилась на ту игру, что затеяла, придя сюда с Олегом. Мысль о том, что я поступаю гадко, была невыносима, противна и… недопустима. Я не могу ошибаться, я все делаю правильно, потому что иначе и быть не может!
— Марина, девочка моя, как же ты запуталась! Мама потянулась обнять меня, но этот порыв показался мне неуместным. Мне не нужна была жалость.
— Я в порядке, ма, — сказала я.
Она внимательно, недоверчиво посмотрела на меня, словно не узнавая. Презрение и обида сквозили в ее взгляде.
— Что ты делаешь? Зачем? Я понимаю, мы достали тебя тем, что лезем в твою жизнь, но это была лишь своего рода игра, и ты это прекрасно знала. Зачем ты все рушишь, Марина? Ты же сама себе этого не простишь.
— Да что случилось-то? Чего не прощу?
— Нельзя так поступать с людьми, детка! Ты бесконечно врешь…
— Мам, тебе о чем-нибудь говорит фамилия Грушницкий?
Она мигом постарела, сгорбилась, и я уже проклинала себя за этот вопрос — неуместный, глупый и жестокий.
— Ты встретилась с ним.
— Да.
— Он узнал тебя?
— Нет, не узнал. У него есть дочь, мы жутко похожи.
— Да? А его новая жена? Знаю, знаю, прекрасная, ухоженная стерва! Однажды мы столкнулись в магазине, я и его новая семья. Я не рассказывала тебе…
— Вот видишь, и ты не все мне рассказываешь! Мама осеклась:
— Для этого упрека ты вспомнила об отце?
— Нет, — растерялась я, — просто вспомнила.
— Какая же ты дрянь!
Столько в ее словах было горькой убежденности в этом, что мне стало невыносимо больно. А еще захотелось ответить тем же, я даже открыла рот, я знала, что сказать, чтобы причинить ей боль. Передо мной стояла моя мать, и мне было наплевать на это, лишь бы посильнее ударить, не дать в обиду себя. Но я не решилась произнести это. Мама так отреагировала на его фамилию, что сказать о смерти Грушницкого я не смогла. Я злилась на себя за это, но одновременно чувствовала облегчение оттого, что вовремя опомнилась. Что происходит со мной? Что может произойти с человеком, чтобы он захотел обидеть собственную мать?!
— Марина, тебе очень идет это платье, — металлическим голосом сообщила мама.
— Спасибо. Это ведь ты мне его привезла. Спасибо, мам.
Мама прижала меня к груди и потихоньку отвела на кухню, где усадила за стол и налила валерьянки — себе и мне. Влетевшая в кухню Лелька повела носом, учуяла запах и пробормотала:
— Веселая у меня свадьба! Да, между прочим, чей это красивый мальчик с серыми глазками? Если бы я сегодня не выходила замуж, я бы… ух!
— Это мой. Его Олегом зовут.
Мама вдруг прыснула. Мы с Лелькой переглянулись и засмеялись тоже, и мне показалось на миг, что все прекрасно и так и должно быть.
— Мы там у входа тебе подарки бросили. Помнится, ты мечтала о посудомоечной машине?
— Марина, ты с ума сошла!
— Это Олег, он богатенький.
— Везучая! А что случилось с Егором?
Мама, как я заметила, безуспешно строила Лельке предупредительные гримасы за моей спиной.
— Девочки, пойдемте, гости уже заждались…
— Так что с Егором? — настаивала подруга.
— Пока ничего, а что с ним может быть?
— Ты его поймала с поличным, да? Вы разошлись? Ну не томи, давай подробности!
— Ольга, ты, между прочим, должна быть сейчас в загсе! — напомнила мама. — Быстренько в свой шикарный лимузин, а подробности узнаешь потом.
— А вы уже в курсе, да? Расскажете, да? А то от этой кикиморы в последнее время ничего не добьешься! Марин, но мальчик клевый!
— Знаю, — сказала я.
Спустя некоторое время мы стояли многочисленной толпой за спинами Лельки и ее суженого. Аленка с Маринкой выглядели совершенно потрясающе в белых платьях с крылышками, Мишаня изображал амурчика. И все это так умилило меня и показалось таким нереальным, киношным, что я отчетливо поняла, у меня такого не будет. И не надо! Ни ангелов, ни Мендельсона, ни белого платья с фатой, ни даже розового, как у Лельки.
Я ужасно напилась в тот день, и Олег остался у меня. На заре я проснулась и, бросив взгляд на его темные волосы, перепутанные с моими кудряшками, вскочила. Оделась, вышла купить сигарет, вернулась в дом, где все еще спал этот незнакомый мужчина, и вдруг остро почувствовала, что за все эти дни ничего не было, кроме моего неясного инстинктивного желания прижаться к кому-то. Да и как могло быть иначе? Егор был далеко от меня, я не верила в радостное солнце, не верила улыбкам людей, едущих в автобусе, в льющую через край жизнь городских улиц, и мне не нужен был Олег.
Он проснулся, и мне стало совсем муторно, я и так чувствовала себя не очень после вчерашнего.
— Поехали позавтракаем где-нибудь, — счастливым голосом предложил он, потянувшись на моей постели.
— Я хочу, чтобы ты ушел. Спасибо тебе за все, но… — мелодраматично объявила я.
Он поднялся:
— Я что-то не так сделал? Мне не нужно было оставаться!
На его лице, помятом, сонном лице юного красавчика, было написано отчаяние. Я вдруг подумала, что буду выглядеть так же, когда Егор соберет свои вещи.
— Ты здесь ни при чем, — сказала я, и это была правда.
Он стал одеваться, руки его тряслись. Я вспомнила, как в первые моменты нашего знакомства мне показалось, что Олег просто решил включить меня в свой донжуанский список. Мой возраст, мое отчуждение, мои насмешки злили его и возбуждали. Я ошиблась, должно быть. Если это и было, то очень быстро прошло, и Олег действительно влюбился. Я стояла и смотрела, как он одевается. Я думала о том, что и сама, пожалуй, смогла бы полюбить это упругое, молодое тело, эти худые мальчишеские руки, эти бездонные глаза, из которых сейчас лилась тоска.
— Прощай, — сказала я, закрывая за ним дверь.
Он не ответил, избегая смотреть на меня, касаться меня и цепляться за меня словами. Он ушел из моей жизни еще более несчастным, чем был до этого, и я знала, что никогда себе этого не прощу.
Словно в наказание, вслед за Олегом сразу же раздался телефонный звонок — это была его мать.
В первое мгновение мне стало жарко и страшно: вот сейчас она начнет биться в истерике и умолять меня оставить ее мальчика в покое. Стыд окрасил мои щеки багрянцем. Но мать Олега заговорила о другом. Оказывается, у нее обнаружились дальние родственники, которые мечтают купить квартиру в Москве. И финансы им позволяют приобрести огромные апартаменты Эльмиры. Кстати, для меня до сих пор оставалось загадкой, зачем она их продает.
— Мне ужасно неудобно, Мариночка, — лебезила она, — но родственники есть родственники. Тем более этот ваш покупатель как сквозь землю провалился.
— Он не провалился, — заступилась я за своего клиента, — звонил вчера, готов дать задаток. Я собиралась с вами созваниваться, но раз такие дела…
— Что, правда звонил? — В голосе Эльмиры послышалась заинтересованность.
Это была чистая правда. И я, вдохновленная неуверенными нотками в тоне клиентки, стала убеждать ее, что отношения между родственниками очень сильно портятся из-за чисто деловых вопросов, что этот мужик — настоящий покупатель и нельзя так подставлять человека, что будет ли подарок его жене, зависит сейчас только от Эльмиры. И даже что первое слово — дороже второго! Наконец, исчерпав все аргументы, я замолчала.
— Марина, вы же понимаете, я оказалась в сложной ситуации, — вздохнула моя собеседница, — то ли он покупает, то ли нет — нужна же определенность.
— Да покупает он, покупает!
Я вдруг прониклась жалостью к Эльмире. Быть может, это чувство было направлено на ее сына, не знаю, но мне захотелось сделать что-то приятное для нее, как-то ее обнадежить. Смешно, конечно, эта женщина ворочала, должно быть, миллионами, имела личного водителя и красавчика сына, преуспевала, а я вдруг решила ее облагодетельствовать.