Дежа вю
ГЛАВА 3
Она не умела долго просыпаться, собираться со вкусом, потягиваясь и прислушиваясь к себе, чувствуя утро каждой прожилкой, любуясь, как откидывает вуаль седого февральского неба красотка-заря, чье дыхание сбивает с горизонта последние звезды.
Это долгое пробуждение, это томное возвращение к себе после сна — краткой версии смерти — привилегия натур романтических и тонких. Тина к тридцати двум годам знала определенно, что она — циничная стерва, которая выглядывает в окно только затем, чтобы убедиться, что синоптики не соврали и на улице по-прежнему зима, хотя вместо снега идет дождь, ветер порывистый, местами до… Словом, холодно, слякотно и противно. Хорошо, что у нее тепленькая шубка. А еще машина с хорошей печкой, удобными сиденьями и страховкой на все случаи жизни. Если и были у Тины какие-то утренние философские размышления, то они касались исключительно ее денег. Вернее, тех благ, которые они давали. И сборы на работу проходили под эти сладкие, жизнерадостные думы, и было время погладить себя по головке, и возгордиться, и всей душой, каждой клеточкой почувствовать свою силу.
Хозяйка жизни смотрела на нее из зеркала. Не барынька, которой все досталось с пеленок, которая могла позволить себе валяться в гамаке и обмахивать веером розовощекую, пухлую физиономию. Не слабая половина — приложение к богатому, знатному мужу — цепкими пальчиками обхватившая его член и кошелек.
Сама себя сотворившая королева.
Пусть за завтраком ничего кроме кофе она не успевает и строгий деловой костюм вовсе не похож на королевские одежды.
Тина бросила в зеркало последний, оценивающий взгляд, мурлыкнула от удовольствия и прошла на кухню. Конечно, давно пора завести домработницу, чтобы подавала ей к кофе хотя бы горячие бутерброды. Но об этом вспоминалось только по утрам, когда бутербродов не было. В остальное время суток их не было тоже, но за работой этот факт как-то даже оставался незамеченным.
В кухне было совсем темно. Тина щелкнула выключателем, и люстра над столом высветила чашки с блюдцами, вазочку с ее любимым соленым арахисом, салфетки, раскрытый «Путь домой» Жарова, металлический блеск барной стойки, на которой дружным строем замерла всевозможная техника. Одной рукой Тина прихватила орешки, другой включила кофеварку и, пока готовился кофе, пробежала глазами несколько строчек. «…Она не понимала, что значат его слова. Куда уж было понять, какой смысл таится во взгляде, в мимике, в движениях! Говорят, что мужчины и женщины — с разных планет, а ей показалось сейчас, что даже галактики ближе друг к другу, чем он и она. Наверное, стремиться изменить это — глупо. Только ей очень хотелось!..» Разве мужчины могут так думать?!
В глубине души Тина была уверена, что обожаемый ею Жаров — женщина. Слишком убедительно описывал он — она?! — женскую сущность.
Даже сейчас, счастливая в замужестве, Тина иногда бессмысленно задавалась вопросами о муже: «Что он этим хотел сказать?», «Почему он так смотрит?», «Зачем он делает так, а не иначе?» Прежде за этими вопросами стояла неуверенность в себе, ожидание подвоха, а сейчас — что?! Неужто женская зависимость от поведения мужчины неистребима? Но Тина знала про себя точно, что свободна. А господин Жаров заставлял задумываться, и она легко поддавалась на провокацию, находя в этом даже какую-то прелесть.
Глотнув кофе, она слегка отвела жалюзи и выглянула-таки в окно. Во дворе еще горели фонари, и было видно, что весна не торопится. Каждому — свое. Тине нужно спешить.
— Доброе утро, Тиночка, прекрасно выглядите! — бодро приветствовала ее консьержка, достаточно пожилая, чтобы скрыть зависть к богатеям-жильцам, но еще не впавшая в склероз, чтобы не узнавать их. — Хорошего вам дня.
Отличный у меня дом, подумала Тина. Даже консьержки здороваются на европейский манер, вежливы и вышколены. На лице приклеена улыбка, в руках вместо пошлого вязания — модный журнальчик.
Это все ерунда, конечно, мелочи. Но какие приятные! Некоторых, может быть, и раздражают подобострастные речи и грубая лесть, но Тине было плевать на подтекст.
Она улыбнулась консьержке, и это была первая фарисейская улыбка из сотни еще предстоящих за день.
— Спасибо. До вечера.
Спустившись в гараж, она достала сотовый и позвонила в офис. Там долго не брали трубку, Тина успела разозлиться, просмотреть документы, приготовленные для встречи, и решить, что надо сменить секретаршу.
Сколько их уже сменилось за четыре года? Никто не хочет работать, все мечтают о мягком креслице, онемевшем телефоне, пахитоске, чашечке кофе, легком флирте с корпоративным красавцем Виталиком и плотном конвертике в конце месяца. А заодно в начале и в середине.
— Рекламное агентство «Промо-ленд». Добрый день, — наконец, откликнулась секретарша, не подозревая еще о своей участи, и отчетливо зевнула в трубку.
— Скорее, спокойной ночи, — пробурчала начальница, — что за дела, почему я должна дозваниваться три часа?
— Тина, это вы? Здравствуйте! Извините! Я просто… эээ… отходила.
— А что, больше никого на рабочем месте нет? — ехидно осведомилась она, — или остальные считают недостойным оторвать задницу и подойти к телефону?
Грубила она не нарочно, так уж получалось. Легче было сразу сорвать зло, тем более, если под рукой оказывались подчиненные, а не клиенты. Первое время, конечно, пугались, хватались за голову, предвидя сиюминутное увольнение, а потом ничего, привыкали. Скорая на расправу начальница быстро остывала, а в таком, остывшем состоянии была совершенно безобидна, даже мила — до следующего взрыва.
— Сегодня же суббота, — все же осмелилась напомнить она, когда на том конце провода слегка поутих начальственный гнев, — в конторе только я…
— Как? Как только ты? — Тина от возмущения даже вылезла из машины и принялась расхаживать по гаражу, — через час приедут из «Мая», я этого заказа полгода добивалась! Ты что, не сказала Петрушеву, что он мне нужен сегодня, а, дубина ты стоеросовая?
— Он оставил все бумаги, — быстро пролопотала Лена, — а сам уехал в Нижний на переговоры.
— В выходные? — не поверила Тина.