Черный смерч
– Бери, – сказала Уника, – пока ты в походе – можно.
Сама она вытащила из мешка какую-то палку, обвязав по краям, натянула жилу, и в руках йоги очутился короткий, круто изогнутый лук. При виде такого малолетний шаманыш даже замер от удивления. Лук – оружие мужское, даже Лишка – дева-воительница, к запретному оружию руку не тянула. А тут – вот так запросто и, по всему видать, не в первый раз. Во всяком случае, Таши, ни слова не говоря, выудил из своих запасов связку стрел, слишком коротких для своего лука, и протянул матери.
– Чего рот-то разинул? – весело спросила Уника, глядя на ошеломлённого мальчишку. – Не всякий обычай законом считается. Предки женщинам из лука стрелять не запрещали, а матери-земле до того и вовсе дела нет. А что не принято бабам с луком баловаться, так это чтобы не перестреляли друг друга ненароком. А мне в лесу без этого дела никак. Сам видишь, лук у меня лесной, с такими дети лосося охотятся. Понял?
– Понял… – прошептал Роник.
– Погоди, я тебя ещё научу из лука рыбу бить, – пообещала Уника.
Угодья, принадлежащие роду: поля, дальние выпасы, затем – привычные места загонной охоты троица прошла за неполных четыре дня. Можно было бы уложиться вдвое быстрее, но, как и предвидела Йога, ребёнок сильно задерживал движение отряда, а снимать с Роника ношу Уника не желала ни в какую. Она сама когда-то в таком же возрасте начинала бродить по окрестностям вместе с безруким Ромаром, и таскать всякого барахла ей тогда приходилось куда как побольше. Правда, в те мирные времена ни ей, ни Ромару было некуда торопиться.
Лохматый Турбо упорно сопровождал отряд, видимо, вознамерившись идти с ним до самого конца. Днём он шастал по кустам, выискивая пропитание, ночью устраивался в стороне от костерка, который Таши разводил в какой-нибудь укромной балочке, скрыв огонь от посторонних глаз. На второй день Турбо выгнал прямо под Ташин выстрел табунок тонконогих джейранов, за что получил гору всякой требухи. Помогая разделывать тушу, Уника долго морщила лоб, а потом произнесла:
– Прямо не знаю, к добру или к худу эта добыча… Зверь непуганый – это хорошо, значит, никаких двуногих поблизости нет. Но что-то я не помню, чтобы в здешних краях такие звери водились.
– Это антилопа такая, – отвечал Таши, ловко орудуя ножом. – Она сайге сродни. Ближе к диатримьим пустыням их полно, а тут – тоже первый раз вижу. Думаю, они сюда из дальнего Завеличья пришли – там Хобот гулял, вот и согнал зверей с места.
– Хорошо бы, если так, – согласилась Уника и, оставив возню с мясом сыну, принялась ворожить.
Через день стало ясно, что Ташины предположения пусть и не вполне, но оправдываются. В воздухе повис неприятный запах, словно пахнуло сухой плесенью, трава, которая едва начинала цвести, не выйдя в колосок, пожухла. Не было видно ни птиц, ни насекомых. Турбо во время переходов уже не рыскал по окрестностям, а понуро трусил следом за людьми.
Проходя берегом мимо выглаженного водой камня, Уника провела по нему пальцами. На концах пальцев остался отчётливый сажевый след.
– И впрямь – Хобот. – Уника помрачнела. – Нехорошо это. Коли он сам тут бродит, то и вся остальная нечисть взъерепенится. А у нас впереди Низовое селение с непохороненными родичами, а там и Истрец, где битва с диатритами была. Места всё смертные, не надо бы туда ходить, да только сокровище наше как раз там и потеряно.
– Найдём, – отозвался Таши.
Ведунья бросила взгляд на сына, улыбнулась затаённо. Ох, до чего на отца похож! Тот тоже, ещё в чём дело не знает, а уже говорит: «Справимся!» Это хорошо, мужчина и должен быть таким, а иначе не быть ему победителем.
На ночь остановились в глубоком распадке. Жгли экономный костерок из набранных пересохших веток. Тут, возле реки, да ещё и в низинке, где журчит ручей, должны были бы расти липы, вязы и могучие яворы, но вместо деревьев лишь редкие кусты жались между камнями. Начинались плохие места, и деревья первыми чувствовали это. Вода, правда, была хороша, родник успел очистить себя от колдовской копоти и журчал успокаивающе. Наутро Уника велела Таши набрать побольше воды, словно они не берегом Великой шли, а собирались идти в глубь пустыни.
– Говорят, Великую не замутишь, – пояснила йога, – но на моей памяти было и не такое. Ко всему надо быть готовым.
Целое утро мрачная Уника нещадно погоняла свой отряд. Ронику, сгибавшемуся под немалой для ребёнка ношей, казалось, что он сейчас упадёт. В какой-то момент Таши протянул было руку, чтобы взять у мальчишки котомку, но мать зло цыкнула на него:
– По сторонам поглядывай и руки не занимай! Они тебе для оружия нужны, а не чужую ношу таскать.
– Я сам справлюсь, – прошептал Роник. – Я сильный.
– Правильно, – хрипло похвалила йога, всматриваясь в пустынный берег. Потом она плавным движением вскинула лук и с двадцати шагов всадила стрелу в одинокий кустик, притулившийся на самом обрыве.
Казалось бы, не было в нём ничего особенного – полузасохшая купинка, вся как есть сквозная; что за опасность может там скрываться? – разве что змея притаится среди корней, однако куст вдруг вздыбился, растопорщив ветви, потом сжав их как бы в кулак, и стало видно, что каждая веточка покрыта чем-то полупрозрачным, словно студнем, что варят из лосиных копыт. Таши поспешно сорвал с плеча лук, Роник выставив дротик, кинулся прикрывать Унику.
– Не мельтешите, – успокоила ведьма, – ничего он нам днём не сделает.
Она откупорила флягу, принялась плескать издали, приговаривая:
– Чистой водой, проточной водой – сгинь, пропади!
Через минуту на тонких прутках и следа былой пакости не осталось. Уника отломила хрусткий сучок, протянула своим спутникам:
– Глядите, это и не деревяшка вовсе, а кость. Зверь это в засаде сидел. Днём он не опасен, от него и Рон, поди, вырвется, а там – река рядом, помылся – и всех делов. А вот ночью с костяными кустами связываться не стоит. Потому и надо эти места засветло пройти.
Уника бросила костяшку и споро пошла дальше. Роник и Таши двинулись следом. Таши шагал с изготовленным к стрельбе луком и уже не пытался помогать младшему товарищу.
– На кусты стрелы не трать, – не оглядываясь, бросила Уника, – а ежели что другое заметишь – стреляй. Один Лар знает, что здесь может встретиться.
– А это что за чудище? – спросил Таши, сторожко оглядываясь окрест. – Что-то старики о таком не рассказывали.
– При стариках такого и не было, – согласилась Уника. – Это всё Кюлькасовы штучки, после его смерти появились. Я эти кусты мертвяником зову, а встретилась с ними впервые в лесу, не доходя Болотищ. Там тоже немалая бойня была, ночных карликов непохороненных тьма осталась, вот и завелась эта пакость. А ночью ещё – бездомные духи. Только зазевайся, мигом твоё тело украдут – сам бездомным духом станешь.
– Ежели эти твари воды боятся, – задумчиво проговорил Таши, – так они после первого же дождика подохнуть должны…
– Оклемаются, – отозвалась Уника. – Хотя во время непогоды они и впрямь скукоживаются. А потом оживают.
– И этот оживёт?
– Этот – нет. Я его заговорила.
– А кто там возле Болотищ карликов бил? – тихо спросил Роник, изо всех сил поспешавший следом за йогой.
– Ну не я же… Я в ту пору шмакодявкой была. А вообще – беседовать будем на привале. А сейчас пришли никак…
Ведунья принялась карабкаться по обрыву, изрядно крутому в этом месте, Таши и Рон спешили следом. Турбо, с самого утра ни на шаг не отходивший от Роника, выбрался наверх последним.
Перед тремя путешественниками лежали развалины Низового селения.
Частокол, некогда сооружённый из морёного дуба, покосился, но ещё не прогнил окончательно и, несмотря на зимние ветры, особенно злые в низовьях, упорно стоял, словно никакой враг никогда и помыслить не мог, чтобы войти в селение. Лишь ворота, незапертые в тот трагический день, обвалились, открывая широкий проход к брошенным домам. Всё кругом заросло матёрым бурьяном, какой лишь на брошенных поселениях вырастает. Перед воротами стоял потемневший столб с вырезанным ликом Пура, а рядом насыпан невысокий курганчик – всё, что успели родичи сделать девять лет назад, когда Матхи ещё умел ходить. Не удалось тогда испросить прощения у брошенных под открытым небом погибших родовичей, а быть может, неуспокоенная магия убитого Кюлькаса не дала людям закончить начатое. Тогда люди едва ушли отсюда живыми, и с тех пор Матхи строго забронил без дела ходить на низ. Страшные тут места, проклятые.