Черный смерч
Обрядившись, Уника строго взглянула на сына и приказала:
– Жди меня час – не больше. Если не вернусь – уходи как можно скорее. Ночевать тут не вздумай – такое случиться может, что хуже смерти. Расскажешь Ромару, чем дело кончилось, а дальше уже как он решит. Понял?
– Нет, – отрезал Таши. – Вместе пойдём.
– Куда? Вместе это на верную гибель идти, а одной, глядишь, и пособит Лар-первопре… – Уника замолкла на полуслове, уставившись в сторону молчаливо ожидающего прохода в селение.
Таши круто развернулся и увидел, что по заросшей сорными травами улице бежит Турбо. Зажав в зубах ворот кожана и забросив мальчишку себе за спину, Турбо тащил бесчувственного Роника. Так волк уносит в чащу зарезанную овцу. Только полудикий пёс бежал к людям, которые помогали ему лишь тем, что великодушно позволяли жить рядом с собой. Подбежав к Унике, Турбо опустил мальчика к ногам йоги и поспешно отскочил, словно ожидал удара. Уника склонилась над безвольно лежащим телом.
– Ну? – спросил Таши, шагнув вперёд.
– Жив, – ответила йога. – Сжалились над ним предки, отпустили.
Роникову котомку, в которой помещался чуть не весь их провиант, пришлось бросить, припрятав под обрывом. Всю вторую половину дня Таши и Уника уходили из опасных мест. Оба понимали, что если стонущие духи подают голос среди дня, то ночью в этих краях лучше не оказываться. А то, что нечистью, по сути дела, оказались свои же родичи, лишь ухудшит судьбу неосторожных путников. Роника пришлось по очереди нести на руках. Примерно через час парнишка пришёл в чувство, но не смог идти даже налегке. Однако Лар попустил, дорога оказалась удобной, вдоль самой кромки воды по влажному плотному песку. Ушли далеко, так что Уника даже начала побаиваться, как бы им не вылезти ненароком на узкую косу, где отшнуровывается от Великой заболоченная старица Истреца. Если возле селения свои неубранными лежали, то здесь люди поквитались с диатритами, и больше полутысячи карликов нашли свой конец в ночном бою. В таком месте ночевать – тоже не мёдом лакомиться. К тому же где-то здесь, в дневном переходе от Сухого лимана находилась цель их путешествия – безвестный речной омут, где, затянутый илом, лежал утерянный символ рода.
Теперь оставалось всего лишь нырнуть и достать его. Куда легче, кажется, пересчитать весь песок на речном берегу или перебрать всякую травинку в беспредельных просторах Завеличья.
* * *На ночёвку остановились возле небольшой купы древних вязов, облюбовавших заливную низинку, что каким-то дуриком очутилась на горном берегу. Место это было слишком памятно Унике, именно тут, уже лишившись священного ножа, она провела последнюю ночь перед тем, как в одиночку пойти к Сухому лиману. Хотя, конечно, узнать старое место можно только по вязам, второй такой купы в окрестностях нет, и с давних времён все, кто проходил этими местами, запасались топливом здесь. Земля под деревьями всегда усыпана засохшими ветвями, и хворосту набрать нетрудно. А вот там, где расстилается беспредельная гладь Великой, в ту недобрую пору рассекал землю чёрный каньон мёртвого русла. Тогда было нетрудно найти приметную яму, вырытую причудами Великой. Большая яма, глубокая, ила на дне почти нет… Зато есть омутинник – длиннопалый дух Великой реки. Не так чтобы и страшен этот дух, до тех пор, пока к нему в омут не сунешься… А уж там – не взыщи, у себя дома и сурок хозяин.
А сегодня, сколько око имает, серебрится бесконечная гладь реки, особенно широкой в этом месте. Словно вся Великая обратилась в одну небывалую рыбину, играющую на вечерней зоре мелкоискристой чешуёй.
Да, несомненно, это было где-то здесь. И узнать более точно, где именно лежит нож, тоже не составит труда. Вернее, такое дело потребует трудов, но не превышающих человеческих сил. Вечером шаман Калюта возьмётся камлать возле Круглой землянки, магическим взором проникнет к утерянной святыне и увидит, насколько близко родичи подошли к кладу. И если они пришли правильно, Уника почувствует радость шамана. Есть такая детская игра: «холодно-горячо», – когда-то никто не мог сравниться с малолетней Уникой в искусстве отыскивать хитроумно спрятанные вещицы. Кроме того, есть у йоги и свои способы отыскать потерянную вещь.
Покуда Таши и Роник собирали хворост для будущего костра, Уника достала мешочек со всевозможным рукодельным прикладом, высыпала из него шильца, лощильца и ножички, двумя пальцами подняла зелёную проколку, положила на ладонь. Нефритовая стрелка ожила и, немного поколебавшись, указала на реку. Простенькое волшебство, последнее, что показала ей при жизни предыдущая йога. Священный камень знает, где враг, знает и откуда помощи ждать. Уника прищурившись разглядывала поверхность реки. Ох, да никак там водокрут! Ну так и есть, вон как вращает попавший в реку мелкий мусор… Хотя чего ещё ждать-то? Как иначе там, на дне, такую ямину вырыло бы? Значит, напрасно они несли с собой сетку-малушку, зря присматривали на берегу выброшенные рекой стволы упавших деревьев, надеясь соорудить плотик. Малушка могла бы помочь только в спокойной воде, а так – придётся туда человеку нырять… Великий Лар, лишь бы с Таши ничего не случилось! И ведь не удержишь его… Хотя, если уж выбирать, то всяко дело, лучше Таши никого не найти – приходилось неслуху в омута нырять. Вот только омутинника в тех ямах не было. И искать там ничего не требовалось: схватил со дна пригоршню мелких камешков – вот ты и герой. Да что говорить, задача у них – не чета мальчишеским забавам.
Уника вздохнула и, раз уж рукоделье всё равно вытащено, принялась за починку прохудившихся Ташиных вещей. Не дело парню оборванцем ходить – лучший жених в роду…
Роник с охапкой пересохших ветвей подошёл к стану и замер с открытым ртом: йога шила, пропарывая дырки в коже проколкой зелёного нефритового камня. Как ни был мал шаманыш, но этот цвет он узнал.
– Дивишься? – без улыбки спросила Уника. – А знаешь, что сказал мастер Стакн, когда этот камешек мне давал? Обломок – он обломок и есть, сила в нём умирает, а если новую вещь сделать, то сила вернётся. Только новой вещью пользоваться надо, чтобы сила в ней была. Вот я и работаю. Поизносишься, я и тебе кожанчик поправлю. Так и будет священный камень силы набираться. Понял?
Рон судорожно кивнул.
– А ежели действительно понял, то зря болтать о том, что видел, не станешь.
– Я никогда не болтаю зря, – сказал шестилетний шаманыш.
Подошёл Таши с грудой сучьев, обвязанных ремнём. Оглядел окрестности, потянул носом воздух.
– Гарью пахнет. Как бы чёрная пурга не началась.
– Тут всё кругом гарью пропахло, – заметила Уника. – Сухой лиман – рукой подать, за неполный день дойти.
– Боюсь, он где-то неподалёку гуляет, – поделился сомнениями Таши. – Как залито всё кругом чернью.
Уника не замечала никакой особенной черни, но пренебрегать предчувствием сына, родившегося в один день со страшным чёрным смерчем, не следовало, поэтому путешественники быстро собрали разложенные вещи, плотно завязали мешки, особо стараясь укрыть скудную провизию, наглухо затянули шнуровку на одежде. Больше всё равно ничего нельзя было сделать.
Впустую прождав полчаса, решили всё же разводить костёр и готовиться к ночлегу. Даже если и впрямь Хобот кругом своего логова обходит, люди на это никак повлиять не могут. Уника, взяв лук и подозвав Рона, отправилась к обрыву в надежде добыть на ужин судака или щурёнка, Таши обтёсывал найденный на берегу еловый ствол, приплывший, видать, с самых верховий. Уника уже объяснила сыну, что скорей всего ему придётся вживую нырять за ножом, но Таши всё равно готовил плот, сказав, что если омут глубок, то нырять будет легче с плота. Улов у самозваных рыбаков был ещё самый ничтожный, когда от стоянки раздался предостерегающий крик Таши, а следом немедленно потемнело небо, ровное шмелиное гудение заложило уши и рывком, словно ниоткуда, явился Хобот. Он недвижно стоял в каком-то поприще от людей, плавно покачивался, как бы выбирая, в какую сторону направиться. А может, и впрямь выбирал. Никто из магов племени покуда не сумел проникнуть в кромешную суть чёрного смерча, определить, бог это, умеющий слушать и созидать, демон, ведающий лишь разрушение, или просто остаток бестолковой стихии, какой был породивший его Кюлькас. Предусмотрительная традиция всякое чудище велела считать демоном и лишь те, природа которых ясна шаману, получали иное прозвание.