Спонсор

Смех смехом, но ведь девочку действительно могли признать не человеком. Из-за этой девчонки и её мамы приходится молчать, обрекая на смерть полузнакомую Инну. Нужно молчать из-за Бориса Анатольевича – близорукого, иногда, в минуты волнения, чуть запинающегося человека, который чёрт знает сколько законов нарушил, ради того, чтобы помочь им всем…
Борис Анатольевич пришёл к нему в самую безнадёжную и отчаянную минуту. Отрекомендовался бизнесменом – буржуем, по его словам – владельцем сети магазинов в Москве и некоторых других городах.
– Я всегда преклонялся перед учёными, – говорил он, – но сам умею только зарабатывать деньги. А куда их… деньги? На Гаваи ездить? Я съездил один раз. Торговую империю создавать? – деньги к деньгам – надоело уже, мне моего маленького королевства хватает. А вам – нужно. Я же знаю, вы правы, прогресс не остановтить; они потом хватятся, да поздно будет. Поэтому я и хотел бы, если можно, спонсировать ваши работы. Конечно, это не… государственное финансирование, но кое-что я могу.
Это и впрямь оказалось не государственное финансирование. Это было значительно больше. В двухэтажном здании со скромной вывеской «Биостанция» за несколько недель была создана первоклассная лаборатория. Именно туда стащили «растащенное» оборудование прежнего центра, туда перешли тщательно отобранные Тимолевым сотрудники. В трёх комнатках у самого входа действительно располагалась биостанция; девицы-лаборантки, презрительно кривя напомаженные рты, делали там под присмотром толстого завлаба какие-то анализы. Сей научный коллектив, да бритоголовый охранник у входа были единственными посторонними людьми в центре. Одышливый завлаб явился было налаживать контакты, но поскольку научные его интересы не распространялись дельше манипуляций со спиртом-ректификатом, то и контакты оборвались, не начавшись.
Борис Анатольевич появлялся редко (дела, знаете, деньги-то надо зарабатывать!), а появившись, говорил восторженные глупости, шарахался от ультрацентрифуги и, судя по всему, был чрезвычайно счастлив. Впрочем, распечатки отчётов он уносил с собой и, видимо, даже прочитывал, потому что однажды спросил Тимолева:
– Я правильно понял, что вы подошли к стадии клинических испытаний? Ну, это… к пересадке искусственно выращенных органов? У меня есть знакомые хирурги в одной из лучших клиник…
У Тимолева тоже были знакомые хирурги в лучших клиниках страны, но он не знал, как подступиться к ним с подобным предложением, а исполненный энтузиазма Борис Анатольевич снял эту проблему.
Одна из лучших клиник оказалась опрятным особнячком на окраине города со скромной вывеской «Котлонадзор» и скучающим охранником у входа. Командовал в «Котлонадзоре» Гарлов – блестящий хирург, прогремевший некогда операциями на печени и бесследно сгинувший лет восемь назад. Говорили, что он уехал в ЮАР, где ему будто бы предложили клинику.
– Рад видеть! – твердил Гарлов, сжимая руку Тимолеву стальными, хирурга изобличающими пальцами. – Значит вас тоже загнали в гетто? Этого следовало ожидать. А я ваших работ заждался, можно сказать, с томленьем упованья. Надоела рентгенотерапия хуже горькой редьки, с этой пушкой не знаешь, то ли лечишь, то ли калечишь. Опять же, проблема донорства… одно дело, когда пересаживаешь парный орган, а если печень или сердце? Это же практически из двух людей делаешь одного. По документам всё выходит гладко – несчастный случай, обычно автомобильная катастрофа. А кто может гарантировать, что реципиент, наскучив ожиданием, не помог потенциальному донору перейти в мир иной? Вот то-то и оно. А с клонированными органами всё чисто и никакой несовместимости. Хотя и здесь какой-нибудь правозащитник объявит, что не было получено согласия клонированного препарата на пересадку…
Подобно тому, как Тимолев начинал шипеть при слове «религия», Гарлов терял самообладание при всяком воспоминании о правозащитниках. В своё время группа не в меру ретивых идиотов добилась запрета на пересадку жизненно-важных органов, поскольку покойник, у которого эти органы берутся, разрешения на пересадку не давал. Именно тогда Гарлов и уехал в свою гипотетическую Южно-Африканскую республику. Эти же «правозащитники» вели атаку и на Тимолева, но тот почему-то относился к этому спокойно, понимая, что дураков хватает во всяком движении, а к настоящим правозащитникам подобные деятели не имеют никакого отношения. Так, с жиру бесятся.
После этой встречи на «биостанцию» начали наведываться сотрудники «котлонадзора», командированные для обмена опытом. Пришла пора практического использования научных работ. Первым пациентом был пожилой и полностью отчаявшийся ликвидатор, получивший дозу в Чернобыле и с тех пор кочующий из одной клиники в другую. Операция прошла гладко, никаких следов несовместимости обнаружить не удалось. Гарлов сказал, что лет пять нормальной жизни они мужику подарили. А хоть бы и не пять, а год или полгода… кто возьмётся измерять цену человеческой жизни?…
Всего за каких-то полгода (а кто-то твердит, что это мало!) были разработаны методы выращивания тканей, а затем и отдельных органов, пригодных для трансплантации. Одна за другой проведены несколько операций, о каких в официальной медицине могли только мечтать. В центре появились сотрудники, найденные не то Гарловым, не то самим Борисом Анатольевичем, эти старательные молодые люди по уже готовым методикам выращивали трансплантанты для будущих операций. В особнячке становилось тесновато, настоящая биостанция со своим зевающим завлабом теснилась теперь в одной комнате, две других уступив Тимолеву.
Борис Анатольевич появлялся нечасто, но всегда с деньгами и задушевными разговорами.
– А ведь я заправским теневиком стал, – как-то между прочим сказал он, прихлёбывая чай из тонкого химического стакана. Чай по древней традиции всех лабораторий заваривался в фарфоровой эрлиховской кружке и пился из стаканов богемского стекла, никогда не употреблявшихся в работе. Общительный спонсор мгновенно усвоил этот нехитрый обычай и без чая из лаборатории не уходил.
Фраза о теневике озадачила Тимолева.
– Это в какой смысле? – спросил он, вежливо приподняв бровь.
– А в самом прямом, – благодушно ответствовал меценат. – Я, конечно, слыхал, что фундаментальная наука рано или поздно начинает приносить прибыль, но чтобы вот так… Вы знаете, сколько, оказывается, люди готовы платить за пересадку поджелудочной железы?
– Представления не имею, – честно ответил Тимолев. – И вообще, кому это нужно? Тут же нет жизненных показаний.
– Зато это верный способ избавиться от сахарного диабета. Представляете, хирургическое лечение диабета? И мы вынуждены хранить это в тайне. Операции делаем подпольно, деньги получаем незаконно. Типичный пример теневой экономики. – Борис Анатольевич криво усмехнулся и добавил: – Причём господа пациенты, а их уже трое, искренне уверены, что трансплантат был взят у живого человека.
– А как же несовместимость? – не выдержал Тимолев. – Курс лучевой терапии – это покруче любого диабета.
– Им сказали, что курс лучевой терапии прошёл донор перед операцией, так что им ничего проходить не нужно.
– Бред! Срабатывает имунная система реципиента! Причём здесь донор?
– Правда? А они поверили. И я тоже думал, что тут всё в порядке. Всё наша темнота… – Борис Анатольевич опустил в чай три кусочка сахара, с интересом наблюдая, как белые кубики истаивают, на глазах разрушаясь.
– Кроме того, – сказал Тимолев, – кто согласится быть донором на таких условиях? Даже если этот человек выживет, он инвалид на весь остаток своих недолгих дней.
– Тут всё не так просто, – Борис Анатольевич решительно размешал чай, окончательно разрушив оплывшую сахарную постройку. – Обычно мнение донора никто не спрашивает. Видите ли, занявшись этим бизнесом, я прежде всего изучил рынок. Не удивляйтесь, раз есть спрос на органы для пересадки, то будет и предложение. Как правило донорами оказываются люди, запутавшиеся в долгах и оказавшиеся на счётчике у бандитов. Их просто-напросто продают на запчасти. Неужели не читали? Об этом много писалось.