Лунный бассейн-Лунная заводь]
Теперь оно было близко к концу светлой полоски, рядом с барьером тьмы, все еще разделяющим корабль и сверкающее начало лунной дорожки. Оно ударилось об этот барьер, как птица о прутья клетки, и я понял, что это не туман, рожденный морем и воздухом. Оно завертелось сверкающими полосами, водоворотами кружевного света, спиралями живого пара. Внутри него со странным, незнакомым сверканием двигалось что-то перламутровое. Светящиеся, сверкающие частички скользили сквозь него, как будто оно притягивало их из лучей, окружавших это нечто.
Все ближе и ближе подходило оно, рождаясь в сверкающих волнах, и все тоньше и тоньше становилась защищавшая нас полоска тьмы. Хрустальные звуки слышались все отчетливее – ритмичные, похожие на музыку с другой планеты.
Теперь я видел внутри сверкающего тумана сердцевину, ядро более интенсивного света, жилистого, опалового, лучезарного, напряженно живого. А над ним, в путанице дрожащих и пульсирующих полос и спиралей – семь огоньков.
Во всем непрерывном, но странно организованном движении этого… существа семь огней держались устойчиво и неподвижно. Один жемчужно-розовый, еще один тончайшего голубовато-перламутрового цвета; один сверкающе-шафрановый, еще один изумрудный, как мелкие воды вблизи тропического острова; смертельно белый; призрачно-аметистовый; и еще один серебряный, цвета рыбы, выпрыгивающей из глубины океана под луной. Так они сияли, эти семь маленьких разноцветных шаров внутри опалового тумана, чем бы он ни был, – балансирующие и ожидающие, ждущие приближения к нам, когда исчезнет разделяющая полоска темноты.
Звенящая музыка стала еще громче. Она пронзала уши дождем крошечных копий, заставляла сердце ликующе биться – и сжимала его скорбью. Она сжимала горло в приступе восторга и крепко держала его, как рука бесконечной печали!
До меня донесся бормочущий возглас, он слышался отчетливо, но исходил как бы из чего-то абсолютно чуждого этому миру. Ухо восприняло этот возглас и с трудом преобразовало его в звуки этого мира. И мозг отшатнулся от них неудержимо, и столь же неудержимо они к нему устремились.
– Ав-о-ло-а! Ав-о-ло-а! – казалось, слышалось в этом крике.
Трокмартин разжал руку. Он напряженно двинулся по палубе прямо к видению, находившемуся теперь всего в нескольких ярдах за кормой. Я побежал за ним, схватил его – и тут же отшатнулся. Потому что его лицо утратило всякое сходство с человеческим. Страшная боль и крайний экстаз – они были рядом, не боролись в выражении, которое не может иметь никакое Божье создание, и глубоко, глубоко вцеплялись в душу. Дьявол и Бог гармонично шли рука об руку. Так, должно быть, выглядел Сатана, только что падший, все еще божественный, видя и небо, и ожидающий его ад.
И тут – лунная дорожка быстро померкла! Небо затянули тучи, как будто их привела чья-то рука. С юга налетел ревущий шквал. Луна исчезла, и то, что я видел, исчезло с нею, погасло, как изображение волшебного фонаря; звуки странной музыки резко смолкли – и наступила тишина, за которой последовал лишь раскат грома. А потом – ничего, кроме тишины и тьмы.
По всему моему телу прошла дрожь, как будто я только что стоял на самом краю пропасти, в которой, как говорят жители Луизиады, живет ловец человеческих душ, и только случайность спасла меня.
Трокмартин поддержал меня.
– Как я и думал, – сказал он. В его голосе звучала новая нота – спокойная уверенность сменила ужас ожидания неизвестного. – Только я знаю! Идемте в мою каюту, старый друг. Теперь, когда вы тоже видели это, я могу вам рассказать… – он заколебался, – рассказать, что же вы видели, – закончил он.
Входя, мы столкнулись с первым помощником капитана. Трокмартин быстро отвернулся, но все же недостаточно быстро, чтобы помощник не остановился в изумлении. Потом он вопросительно взглянул на меня.
Усилием воли Трокмартин придал своему лицу выражение, отдаленно напоминающее нормальное.
– Нас ожидает буря? – спросил он.
– Да, – ответил помощник. Потом, поборов любопытство, моряк светски добавил: – Очевидно, она будет сопровождать нас на всем пути до Мельбурна.
Трокмартин распрямился, как будто ему в голову пришла новая мысль. Он энергично схватил моряка за рукав.
– Вы хотите сказать, что нас ожидает облачная погода, – тут он заколебался, – еще по крайней мере три ночи?
– И еще три, – ответил помощник.
– Слава Богу! – воскликнул Трокмартин, и мне кажется, я никогда не слышал в его голосе такого облегчения и надежды.
Моряк удивился.
– Слава Богу? – повторил он. – Слава… что вы хотите этим сказать?
Но Трокмартин уже направлялся в свою каюту. Я хотел пойти за ним. Первый помощник остановил меня.
– Ваш друг не болен?
– Море, – торопливо ответил я. – Он не привык к нему. Я присмотрю за ним.
В глазах моряка было сомнение и недоверие, но я поторопился уйти. Потому что знал: Трокмартин на самом деле болен – но в этой болезни ему не поможет ни корабельный врач, ни кто-либо другой.
3. «МЕРТВЫ! ВСЕ МЕРТВЫ!»
Когда я вошел, Трокмартин сидел на краю койки. Он снял пальто. Сидел склонившись, закрыв лицо руками.
– Закройте дверь, – негромко сказал он, не поднимая головы. – Закройте иллюминаторы и затяните занавес… и… нет ли у вас в кармане электрического фонарика, хорошего, сильного фонаря?
Он посмотрел на карманный фонарик, который я протянул ему, и включил.
– Боюсь, этого недостаточно, – сказал он. – Впрочем, – он заколебался, – это всего лишь теория.
– Что всего лишь теория? – удивленно спросил я.
– Считать, что это оружие против… против того, что вы видели, – сказал он с сухой улыбкой.
– Трокмартин! – воскликнул я. – Что это было? Я на самом деле видел… это существо… на лунной дорожке? На самом деле слышал?..
– Например, это, – прервал он меня.
И негромко прошептал: «Ав-о-ло-а!» И я будто вновь услышал хрустальную неземную музыку, ее эхо, слабое, зловещее, насмешливое, ликующее.
– Трокмартин, – сказал я. – Что это было? От чего вы бежите? И где ваша жена… и Стентон?
– Мертвы! – монотонно ответил он. – Мертвы! Все мертвы! – Я отшатнулся в ужасе, а он продолжил: – Все мертвы. Эдит, Стентон, Тора… мертвы… или еще хуже. А Эдит в лунном бассейне… с ними… ее утащило то, что вы видели на лунной дорожке… Теперь оно охотится за мной… Оно наложило на меня свою ленту… и преследует меня.
Злобным движением он распахнул рубашку.
– Взгляните, – сказал он. Я смотрел молча. Кожа на груди, примерно на дюйм выше сердца, была жемчужно-белой. Белизна резко выделалась на фоне здоровой кожи. Он повернулся, и я увидел, что полоса проходит по спине и окружает все тело. Она образовывала идеально ровный пояс примерно в два дюйма шириной.
– Прижгите! – сказал он, протягивая мне сигарету.
Я отшатнулся. Он сделал повелительный знак. Я прижал горящий кончик сигареты к белому поясу. Он даже не моргнул, не слышно было и запаха горелого; когда я отвел белый цилиндрик, на коже не было ни следа.
– Потрогайте, – снова приказал он.
Я коснулся пальцами ленты. Она была холодной – как мрамор на морозе.
Он протянул мне маленький перочинный нож.
– Режьте! – приказал он.
На этот раз, увлекаемый научной любознательностью, я не колебался. Лезвие погрузилось в тело. Я ждал появления крови. Ничего не появилось. Я извлек лезвие и погрузил его снова, на этот раз на четверть дюйма. Как будто я резал бумагу – ничего похожего на человеческую кожу и мышцы.
Мне пришла в голову еще одна мысль, и я с отвращением отшатнулся.
– Трокмартин, – прошептал я, – это не проказа?
– Если бы, – ответил он. – Взгляните на места разрезов.
Я посмотрел: на белой полосе не было ни следа. Там, где я делал разрез, не было даже царапины. Как будто кожа разошлась, пропустила лезвие и сомкнулась снова.
Трокмартин встал и надел рубашку.
– Вы видели две вещи, – сказал он, – его и его печать, которую оно наложило на меня и которая, как я думаю, дает ему власть надо мной. Теперь вы должны поверить в мой рассказ. Гудвин, говорю вам опять, что моя жена мертва – или еще хуже, я не знаю; может, стала добычей.. того, что вы видели; и Стентона тоже, и Тора. Как… – Он замолк.