Находка

Стена все ближе. Она заполняет собой все, разрезая мир надвое. Нет ей ни конца, ни края. Она похожа на волну невидимого моря, вдруг вставшую на дыбы.
Манипулятор замедляет ход, сейчас он врежется в Стену или увязнет в защитном поле… И тут совершается чудо. Поле гаснет, и в Стене открывается узкое отверстие. На один миг, но этого достаточно. Стена остается за спиной, и он в мегаполисе.
Мегаполис… Улицы словно бездонные ущелья. Тысячеэтажные дома-гнезда. Грено рассказывал, что в таких домах можно прожить всю жизнь, так и не выйдя ни разу на вольный воздух. Ну и пусть, и пусть! Он готов на все, что угодно, только бы попасть туда, в сказочную державу, навек заказанную для землеца.
Румо едва ли мог бы объяснить, какая сила влечет его в таинственный и запретный мир, называемый городом. Однако мечта его была неистребима.
Но что толку в мечтах? Его жребий определен до конца – пшеница, пшеница, пшеница… Соседние планеты платят за пшеницу бешеные деньги, там она не родится. Все предпочитают натуральный хлеб, а не синтетический, хотя последний и рекламируют на все лады.
Румо открыл глаза и вздохнул. Видение мегаполиса исчезло.
Одна только отрада – раз в декаду разрешается свидание с таким же землецом, который управляет обработкой одного из соседних квадратов. Спасибо судьбе, ниспославшей ему в соседи Грено. Старик много повидал, умеет рассказывать. Они подолгу беседуют, но каждый раз Румо кажется, что Грено чего-то недоговаривает.
Как губка водой, насыщен участок всякими химикалиями и биостимуляторами. Участок разбит на небольшие квадратики, подобно шахматной доске. Работа проходит по простому графику. Пока в одном углу проходит сев, в другом белковые уже снимают урожай. И так круглый год. Благодаря замкнутому циклу поток зерна, поступающий с бесчисленных квадратов, не иссякает. Сборщик, осуществляющий контроль, внимательно следит за каждым квадратом, его не проведешь.
И сегодня недобор. Сборщик опять поставит ему минус. Пять минусов, и Румо накажут токовым разрядом. Грено говорит – удовольствие ниже среднего.
В чем же все-таки дело? Почему начали падать сборы? Пульт неизменно подтверждает, что на территории квадрата все в порядке: глазок аварийного сигнала не светится. Это все белковые. Румо инстинктивно чувствует в них врагов, мстительных и злобных. Словами этого не объяснишь, но Румо уверен: белковые его ненавидят! За что? «Извечная ненависть развивающейся системы к тому, что ограничивает ее свободу», – говорит Грено. Может быть, он прав. Но Румо от этого не легче. Его замучила эта атмосфера ненависти и недоговоренности. В последнее время Румо начало казаться, что белковые замышляют что-то недоброе. Простая мнительность, говорит Грено. Хорошо, если так.
Пока Румо предавался мечтам и грустным размышлениям, низкое солнце успело приметно склониться к западу. С поля возвращалась группа белковых. Возвращалась немного позже, чем следовало, – по вызову Румо они должны были быть здесь еще полчаса назад. К этой группе Румо испытывал наибольшую антипатию.
Идолы шагали вперевалку, движения их были заучены раз и навсегда, но на этот раз в походке белковых Румо почудилось что-то вызывающее.
Неужели и землецы вот так же ходили когда-то? Румо невольно усмехнулся с чувством собственного превосходства. Неужели его предки, подобно этим белковым идолам, медленно перемещались, переставляя ноги и неуклюже размахивая для равновесия руками? Грено говорит, что землецы не ходят уже триста лет. К чему ходить пешком, если есть манипуляторы? Маник доставит тебя куда угодно, только пожелай этого.
Вечерело. Румо все оттягивал момент, когда придется заняться настройкой белковых.
Вдали на дороге, рассекающей надвое большой квадрат поля, показалась точка. Румо приставил ладонь козырьком. Сборщик? Но сегодня не его день. Вглядевшись, Румо вскрикнул от радости: Грено!
Румо двинулся навстречу гостю.
Грено испытывал необъяснимое чувство симпатии к этому юноше с живыми глазами, в которых постоянно отражалась пытливая работа мысли. Даже маник Румо двигался всегда порывисто, скачками, отвечая внутреннему состоянию хозяина. И мечта Румо о мегаполисе была близка, хотя об этом не знал никто.
– Опять недобор, – пожаловался Румо.
– Большой? – с сочувствием спросил Грено.
– Такого еще не бывало, – вздохнул Румо.
– Думаешь, они виноваты? – понизил голос старик, кивнув в сторону белковых, которые прохаживались перед хранилищем, разминая затекшие мускулы.
– А кто же еще? – горячо сказал Румо.
– Настройку проверил?
– Нет еще, – опустил голову Румо.
– Ладно, вместе посмотрим, в чем дело. Мои тоже капризничают.
Они помолчали, глядя на умирающий закат. На западе слабо светилась ровная дуга горизонта, подобная остывающему слитку металла. Там и сям высились башни искусственного климата, которые тоже обслуживались белковыми. Но даже башни климата не в силах были окрасить удручающего однообразия ровной, как стол, поверхности.
– Слышал я когда-то такие слова: лицо планеты, – сказал Румо, задумчиво глядя вдаль. Немного помолчав, затем повторил: – Лицо планеты… Бессмысленные слова! Что же это за лицо, если оно лишено всякого выражения? На тысячи лет одно и то же: ровное поле.
– Не всегда наша планета была такой гладкой, – возразил Грено. Когда-то лицо ее имело собственное выражение. Были и сопки, и овраги, и холмы…
– Куда же все это пропало?
– Сгладили. Так удобней выращивать и собирать пшеницу, – пояснил Грено. – Горы остались только где-то в заповедной зоне.
Они медленно двинулись к дороге. Их маники скользили рядом, бок о бок, словно две лодки.
– Скажи, Грено, – начал Румо, – я давно хотел спросить тебя… Ты так интересно рассказываешь о мегаполисе… А сам ты бывал в мегаполисе?
– Почему ты вдруг вспомнил мегаполис? – спросил Грено, не глядя на собеседника.
– Я думаю о нем всегда.
– Брось эти мысли, – строго сказал Грено. – Землец в город попасть не может.
– Знаю, – кивнул печально Румо.
– Да и что там хорошего, в мегаполисе? – продолжал Грено. – Суета, сумасшедшая гонка, ставки в которой – жизнь и смерть. Дым, копоть, чад… В общем, чувствуешь себя как в кипящей воде, – махнул рукой Грено, но Румо заметил, что глаза старика загорелись.