Прозрение

Оппозиция добилась расследования, результаты которого, однако, не были преданы гласности, что породило массу слухов и толков.
Однако бурные события последних месяцев проходили стороной, почти не затрагивая Рину.
Вдова Гуго Ленца давно рассталась с коттеджем – он оказался ей не по карману. Рина снимала крохотный номер во второразрядном отеле. Она, подумывала о том, чтобы вернуться к прежней специальности, но найти работу медика было непросто. Можно было обратиться к Оре Дерви – Рина была уверена, что Ора ей не откажет. Однако Рина приберегала визит в клинику святого Варфоломея на самый крайний случай.
Из газет она покупала только “Шахматный вестник”.
Из прежних знакомых виделась только с Имантом Ардонисом, и то изредка, раз и навсегда пресекши попытки к сближению. Их связывала, кажется, только память о Гуго.
Они говорили о Ленце как о живом, вспоминали его привычки, любимые словечки, шутки. Ардонис рассказывал Рине, как продвигается работа по расщеплению кварков.
Однажды, едва Имант ушел, в дверь Рины осторожно постучали. Нет, это не был стук, – кто-то осторожно скребся в дверь. “Кошка”, – решила Рина и толкнула дверную ручку.
Перед ней стояла знакомая приземистая фигура.
– Робин, – прошептала Рина.
Да, это был Робин – без нагрудного знака, помятый и какой-то увядший.
– Проходи, – сказала Рина и заперла дверь. Сердце ее забилось.
Робин еле двигался, словно в замедленной съемке.
“Энергия кончается”, – догадалась Рина.
– Мне осталось существовать тридцать минут, – подтвердил Роб ее догадку.
Рина знала, что с этим ничего не поделаешь.
Существуют шариковые ручки, которые выбрасывают, когда паста кончается: ручки сконструированы так, что зарядить их снова невозможно.
Собратьев Робина выпускали по тому же принципу. Делалось это для того, чтобы робот в своем развитии не превзошел определенного уровня.
Стоя перед ней, Роб как бы застывал. Теперь он чем-то напоминал Рине Будду, статую которого они видели когда-то с Гуго в музее.
– Робин, кто убил доктора Ленца? – негромко спросила Рина.
– Я знал, что ты это спросишь. Потому я здесь, хотя добраться сюда было трудно, – сказал Робин. Покачнувшись, он произнес: – Доктора Ленца никто не убивал.
– Никто? – переспросила Рина.
– Никто. Он сам убил себя.
– Не понимаю…
– Вот, – сказал Робин, протягивая Рине истрепанную записную книжку. – Она принадлежала доктору Ленцу. Просмотри. Потом я отвечу на твои вопросы. Только поспеши. У меня остается 20 минут.
Рина принялась лихорадочно листать страницы, исписанные знакомым почерком Гуго. Формулы… Идеи опытов… Отрывочные фразы…
“…Удивительный способ обуздания кварков. Проверю сегодня же. Если моя догадка правильна, на расщепление кварков потребуется энергия вдесятеро меньше, чем до сих пор думали все, в том числе и мой дорогой Имант.
Попробую ночью, не хочу откладывать. Стоит, право, не поспать ночь, чтобы увидеть, какую рожу скорчит утром Ардонис, моя правая рука, когда узнает результат”.
Дальше следовало несколько строчек формул.
“Опыт крайне прост, никого не хочу пока посвящать в него. Тем более что годится прежняя аппаратура. Рина спит… Решено, лечу…”
Рина припомнила далекую апрельскую ночь, когда, проснувшись, она не застала Гуго и ждала его, волнуясь, до рассвета, обуреваемая тревожными мыслями. А потом, угадав приближение его орнитоптера, возвратилась в спальню, легла и притворилась спящей…
Так вот куда летал он. Неисправимый искатель, нетерпеливый, импульсивный Гуго.
“…До сих пор не могу опомниться. Чего же я не учел в расчетах? Нельзя было полагаться только на свои силы. Установка взорвалась. Защита на месте. Проверил. Дозиметр молчит. Но это ничего не значит. Ведь покушение на кварки совершено впервые в истории физики. Могло же при этом возникнуть новое излучение, не улавливаемое нашими приборами? Мысль эта неотступно меня гложет.
Сильное сердцебиение.
Быстро свыкся с мыслью, что я смертельно облучен.
Но сейчас речь не обо мне. Надо предупредить всех об опасности, которая угрожает Оливии, если физики не прекратят штурм твердыни материи; если капитал, узнав о возможности создать новое оружие массового поражения, возьмет его в свои руки, то возникнет большая беда.
Выступить перед студентами? Вступить в партию рабочих? Но уже поздно. Сделать заявление для печати? Сказать: не расщепляйте кварки, это гибельно для людей? Увы, печать подцензурна магнату, связанному с военно-промышленным комплексом… Так из меня получится террорист-одиночка…
Монах Шварц погиб при изобретении пороха. Что же, разве это помешало человечеству производить порох и применять его?
Правда, тут речь идет о вещи, по сравнению с которой порох – невинная хлопушка. Смертельное излучение, которое пронизывает любую защиту и не улавливается приборами.
Ученый – ребенок. Шаловливый и глупый. Как можно воздействовать на ребенка? Сказать: “Этого делать нельзя”? Не подействует. Скорее наоборот: запретный плод сладок.
Один выход остается – припугнуть. Да так, чтобы отпала всякая охота рубить сук, на котором сидишь, Вот к какой мысли я пришел.
Все время думаю, как это сделать. Голова раскалывается. У меня возник поистине удивительный план, но для его осуществления нужна помощь Люсинды”.
Рина, как все медики, имела много дел с разными видами облучения. Теперь, торопливо роясь в памяти, вспоминая Гуго последних месяцев его жизни, она все больше уверялась, что он не был поражен лучевой болезнью, пусть даже неизвестного типа.
Может ли быть излучение, не регистрируемое приборами?
Что же случилось с Гуго?
Неужели самовнушение?…
Глянув на Робина, Рина спохватилась: надо спешить.
На следующих страницах почерк Гуго разительно изменился. Буквы стали неуверенными, ломкими.
“Видно, таких задач Люсинде решать еще не приходилось. Машина строптивится, требует все новых и новых данных.
Странно, почему до сих пор никому не приходило в голову поставить перед электронным мозгом такую задачу: имеется определенный человек; известны все его физические, клинические и прочие параметры – от возраста, пульса и кровяного давления до энцефалограмм и анализа крови. Требуется вычислить время его жизни.