Тобор первый
– Цыплят по осени считают, Иван Васильевич, – произнес негромко Аким Ксенофонтович, перевел взгляд на экран и добавил: – Давайте-ка проследим за следующим этапом.
Что-то явно беспокоило старика, но Суровцев не стал его расспрашивать: знал по собственному опыту – это бесполезное занятие.
Метеоритная полоса, которую, в общем, успешно, если не считать нескольких штрафных минут, преодолел Тобор, представляла собой имитацию поверхности планеты, лишенной атмосферы, – вроде Луны.
Организаторы испытаний, обсуждая проект полосы препятствий, которую предстояло преодолеть Тобору, стремились к контрастным эффектам, к максимальному «перепаду условий» между двумя соседними участками экзаменационной трассы. Чем сильнее, чем неожиданнее для Тобора эта разница физических условий, тем труднее ему придется…
Вакуумный участок отделялся от соседних силовым полем, которое не давало просачиваться снаружи воздуху: в атмосфере метеориты сгорали бы, не достигая поверхности.
В последнем прыжке Тобор с налета протаранил невидимую силовую стену, которую загодя, метров за пятьдесят – шестьдесят, нащупали его локаторы, и метеоритный дождь за его спиной, как по команде, прекратился.
…В первый миг Тобор замер от неожиданности: из царства безмолвия он без всякого перехода попал в царство оглушающих звуков – грома, треска, свиста, грохота.
По замыслу испытателей, этот участок имитировал молодую планету, снабженную мощной, к тому же еще не устоявшейся, атмосферной оболочкой. Здесь Тобора подстерегали передряги другого рода – грозы, вихри, ураганы, буйство газовых потоков, непрерывно пронизываемых электрическими разрядами.
Люди в зале оживились. Ведь именно такие физические условия ожидались на предполагаемой планете, которая, согласно расчетам астрофизиков, вращалась вокруг Бета Лиры. Именно туда должен был полететь первый Тобор вместе с экипажем людей…
– Не многовато ли нагрузки для одного дня?.. – бросил кто-то реплику.
– С утра это уже девятый этап! – подал голос представитель Космосовета.
– Думаю, что нет, не многовато, – произнес Аким Ксенофонтович. – А вы что скажете на сей счет, товарищ Суровцев? обратился он к Ивану.
– Потенциал Тобора до сих пор точно не определен, – сказал Суровцев. – Но, во всяком случае, потолок его возможностей чрезвычайно высок, и нечего опасаться, что мы его достигли или хотя бы приблизились к нему… Тобор способен за день выполнить и втрое, и вчетверо больший объем работы.
– Откуда это видно, Иван Васильевич? – спросил представитель Космосовета.
– Перед нынешними испытаниями мы проводили контрольные тесты, – ответил Суровцев. – Тобор находился в непрерывном напряженном действии более двенадцати суток…
– Непрерывном? – переспросил представитель Космосовета и, когда Суровцев кивнул, сделал какую-то пометку в блокноте, который в течение всего времени испытаний лежал перед ним раскрытый на пюпитре.
– Без отдыха… – вздохнул альпинист.
В зале заулыбались.
– В горах мы с Тобором всегда устраивали привалы, – добавил альпинист, поняв, что опять сморозил что-то не то.
– Видите ли, дорогой товарищ, как ни крути, Тобор – машина, – снисходительно пояснил пожилой усатый инженер, до сих пор молчавший. – А машина не ведает усталости. Привал, видимо, был необходим вам, но отнюдь не Тобору.
– Иногда и металл устает, – возразил ему альпинист, вдруг обуянный бесом противоречия.
– Значит, это плохой металл, – отрезал Аким Ксенофонтович резко.
…Солнца на экране не видно – лучи его бессильны пробиться сквозь низкие, стремительно бегущие куда-то плотные, как войлок, облака. Изредка из них брызжут косо летящие по ветру дождинки. «Набухшие тучи, как груди волчицы, по хмурой сентябрьской земле волочатся, тяжелые капли спокойно ложатся, и чудится: осень на землю сочится», – припомнились Суровцеву строки с детства любимого поэта.
Тобор уже освоился с новой обстановкой, приспособился к ней и уверенной, спорой трусцой продвигался вперед.
Путь ему преградил шумливый широченный поток. Берег приборы-трансляторы показали его крупным планом – был топкий, болотистый, щупальца Тобора увязали в нем почти целиком, так что оттолкнуться для прыжка он никак не сумел бы.
Порывы ураганного ветра рябили и лохматили тяжелые метановые волны, которые с грохотом перекатывали валуны.
Тобор подошел к самой кромке пенящейся пузырчатой жидкости и, снова выдержав – в который раз за сегодняшний цикл!.. – томительную паузу, бросился в поток. Он плыл словно угорь, избегая столкновений с каменными глыбами и стволами деревьев.
Когда Тобор, подняв целое облако брызг, выпрыгнул на противоположный крутой берег, инструктор по плаванию. маленький тщедушный человечек, оглянулся и, не в силах скрыть ликующую улыбку, победоносно оглядел зал. С самого утра, в ожидании этого мгновения, он не проронил ни слова, и все разговоры и споры ученых шли как бы в стороне, не задевая его сознания. Теперь наступил и на его улице праздник. Как-никак это именно он ведь обучал Тобора плаванию, он, и никто другой, передал, привил ему сложное искусство балансирования в бегущей, неверной жидкости, так и норовящей перевернуть тебя щупальцами кверху… И теперь инструктор по плаванию наслаждался своим законным триумфом, как победитель древней Олимпиады – лавровым венком. Глядя на счастливую улыбку инструктора, альпинист позавидовал ему в душе.
Берег был усеян острыми камнями. Легко миновав их, робот стал подниматься по крутому каменистому склону. Он полз по-пластунски, используя малейшие неровности почвы.
Завывал ураган, в ослабленном виде доносимый в зал динамиками, стихия пыталась оторвать Тобора и швырнуть его вниз, на разнокалиберные клыки скал.
Как только предоставлялась возможность, Тобор перемещался излюбленным своим способом – огромным прыжком. Кто-то из ученых заметил, что на этом участке Тобору сподручней было бы передвигаться с помощью гусеничного хода, и его реплика сыграла роль спички, поднесенной к сухому валежнику: в сферозале тотчас разгорелся спор. Точнее сказать, это был отголосок и продолжение прежних споров, которые возникли в давние времена. Тогда обсуждался вопрос, какой способ перемещения предоставить юному Тобору, только что покинувшему материнское лоно – камеру синтеза. Одни предлагали поставить Тобора на гусеницы, другие – на колесную площадку.
Академик Аким Ксенофонтович Петрашевский, бессменный координатор гигантского проекта «Тобор», тогда же веско заявил, выслушав предварительно все мнения, все доводы «за» и «против»:
– Шаги, шаги и только шаги! Бег – пожалуйста! Прыжки превосходно! Природа за миллионы лет эволюции не придумала колеса, и это неспроста. Будущее за шагающими и прыгающими механизмами.
…Суровцев припомнил, как четыре года назад он переступил порог Института самоорганизующихся систем.
– К чему вообще Тобору ползать по земле? Дадим ему крылья – и пусть летает!.. – предложил тогда вгорячах юный бионик, только что окончивший биофак МГУ и получивший – жутко ему повезло, просто сказочно, весь курс завидовал! – назначение в Зеленый городок.
– Летать-то мы его научим, коллега, – махнул рукой Аким Ксенофонтович и обстоятельно пояснил: – Это от нас не уйдет. Белковый, как правило, неплохо ориентируется в пространстве и перемещается в нем. Тем более белковый такого класса, как Тобор. Куда труднее научить его ходить по земле, да так, чтобы никакие преграды не были ему помехой. Без такого умения пользы от нашего Тобора будет на грош – что на грешной Земле, что в дальнем космическом поиске.
Уши Суровцева пылали от неловкости и стыда, а Петрашевский, вроде бы не замечая неловкости, продолжал размеренным тоном свою импровизированную лекцию. Ее слушали все, кто был в биолаборатории, окружив их плотным кольцом.
– Видите ли, коллега, для того, чтобы выполнять нужную для человека работу, Тобор прежде всего должен уметь прилично ходить, а не перепархивать с места на место на манер бабочки… – сказал Аким Ксенофонтович.