Эстафета

– Вдвое?
– Ну да. Обычное дело. «Не хочешь, – сказал он, – не бери – дело твоё». А выхода у меня не было. Ликомед помрачнел.
– А через год случился неурожай, – продолжал он после паузы. – Есть нечего семье. Опять я к соседу. Тот говорит: «Ладно, ещё годик подожду, но долг твой снова удвоится».
– Значит, станет вчетверо против прежнего, – вставил Тилон, внимательно слушавший рассказ Ликомеда.
– Верно, мальчик. Вчетверо. Срок истёк, долг отдать я не сумел. Не могла моя земля родить столько пшеницы. По закону и я, и вся моя семья должны были перейти в рабство к соседу. Рабство хуже смерти – запомни это, Тилон. Пошёл я к соседу, попросил подождать. Не помогло: скаредность закрыла ему весь белый свет. Пришли забирать нас в рабство… Сосед решил нас продать далеко, за море, в Ольвию… Я сопротивлялся – ударил начальника стражи. Жену и дочь увезли… А меня за то, что поднял руку на представителя власти, ослепили и приковали к позорному столбу на четверо суток. Хвала Зевсу, на рассвете завтра мой срок истекает.
– И тебя отпустят?
– В Тартар. – Ликомед провёл пальцем поперёк горла и добавил: – Чтобы другим неповадно было бунтовать против властей.
– Но ты же мог убежать! – вырвалось у Тилона.
– Когда?
– Хоть в эту ночь.
– А цепь?
– Её можно разбить.
– Я слеп!
– Неужели у тебя нет друзей?
– Они боятся навлечь на себя гнев властей, – с горечью произнёс Ликомед.
– А я не боюсь! Я разобью твои цепи, и мы убежим! – вырвалось у Тилона.
– Гм, убежим… – Ликомед, казалось, раздумывал над словами мальчика. – Но если нас поймают – тебя ждёт моя участь. А у тебя вся жизнь впереди.
– Решайся, Ликомед! Я стану твоими глазами, я буду повсюду с тобой. Мы пойдём в горы, в леса, соберём недовольных и отомстим ирену… отомстим твоим обидчикам, – поправился Тилон. – А потом отправимся на поиски твоей жены и дочери. Ну, разбивать цепь?
– Разбивай, – махнул рукой Ликомед.
Тилон с усилием поднял большой камень и принялся бить им по цепи.
Ликомед не мог помогать ему – мешала короткая цепь.
– Потише, потише бей, Тилон, – приговаривал он шёпотом. Не ровен час, сторож услышит.
Но сторож, ничего не слыша, спал в своей убогой конуре, упившись без меры аттическим вином.
Разбитая цепь упала на землю.
Ликомед расправил плечи, пошевелил затёкшими руками.
– Уже светает? – спросил он.
– Нет, до утра далеко.
– Это хорошо. А теперь веди меня к побережью. Там среди скал лучше всего спрятаться на первых порах.
Тилон замешкался.
– Я не знаю дороги туда, – сказал он после паузы.
– Вот как? Не знаешь, где побережье? – удивился Ликомед.
– Не знаю.
– Тогда сделаем так. Мы пойдём, ты будешь описывать мне места, а я буду говорить, куда сворачивать. Что поделаешь, не привык я ещё жить слепцом, как Гомер, – добавил Ликомед с виноватой улыбкой.
Мальчик взял его за руку, и они двинулись в путь.
Через два часа торопливой и мучительной ходьбы – Ликомед часто спотыкался, а однажды упал, разбив в кровь лицо, – они были уже на побережье. Когда Ликомед обессилел, Тилон подхватил его на плечи и понёс.
…Многое пришлось, испытать Тилону. Он стал правой рукой Ликомеда, который возглавил крестьянский бунт.
Поначалу их было немного – жалкая кучка обездоленных, доведённых до отчаяния голодом и нуждой. После к ним стали примыкать целые селения крестьян, задавленных непосильной кабалой. Ликомед разбивал их на отряды, внушал необходимость воинской дисциплины. Неутомимый и вездесущий Тилон преподавал им приёмы кулачного боя, учил бегать, прыгать в длину, стрелять в цель из лука. Вот когда пригодилась выучка ирена!
– Откуда только у парня такая сноровка и знания? – покачивали головами крестьяне, собираясь по вечерам в кружок у костра.
Ликомед помалкивал, лишь улыбался в бороду.
Помалкивал и Тилон.
Отряды восставших освобождали тех, кто попал в долговую кабалу, уничтожали долговые знаки – каменные столбы, казнили наиболее свирепых заимодавцев.
Тилон возмужал, окреп, загорел на вольном воздухе. Он и тут находил время заниматься прыжками в длину, и каждый его прыжок вызывал восхищение крестьян в отряде. Сам мальчик, однако, чувствовал, что дальность прыжка, несмотря на все старания, почти перестала расти. Он чувствовал, что достиг некоего предела, за который перешагнуть уже не удавалось. Если бы узнать секрет дальнего прыжка, о котором ему говорил когда-то встреченный пастух! Но где он теперь, Пелоп? Да и его слова о секрете прыжка не выдумка ли?
Между тем с некоторых пор дела восставших пошли похуже. Испуганные размахом восстания правители начали стягивать к побережью и прилегающим лесам большие силы. Все туже сжималась петля вокруг горной гряды, где в густых чащах располагалась основная база восставших крестьян. Уже несколько лет полыхал огонь крестьянского бунта, и правители ничего не могли с ним поделать.
…На рассвете в лагерь прискакал гонец. Конь под ним пал, последний отрезок пути он преодолел пешком. Гонец несколько минут молчал. Он сидел на корточках, с почерневшим лицом, в окружении встревоженных крестьян.
– Подписан договор со Спартой, – сказал он наконец.
Люди на все лады загомонили, обсуждая новость.
– Экейхерия? Олимпийский мир? – уточнил Ликомед.
– Едва ли это олимпийский мир, – вступил в разговор Тилон. – Ведь до очередных Олимпийских игр ещё почти три года.
Тилон тщательно хранил в памяти все, что касалось Олимпиад.
– Согласно договору войска Спарты будут теперь брошены против нас, – медленно, почти по складам произнёс гонец, глядя прямо перед собой остановившимся взглядом.
Люди переглянулись.
Каждый знал, что воины Спарты отличаются жестокостью и беспощадностью.
– Не падайте духом, друзья, – произнёс Ликомед, чутко уловив общее настроение. – Войско спартанцев в большинстве состоит из таких же, как мы, крестьян. Попробуем обратить их в нашу сторону.
– Но это ещё не все, – сказал лазутчик.
– Говори до конца, – велел Ликомед и нетерпеливо переступил с ноги на ногу.
– Против нас, говорят, будет брошена агела – лагерь юных спартанских воинов. Ходят слухи, что это сущие дьяволы, которые никому не дают пощады.