Имаго

К концу первой недели в поисках уже участвовали четыреста высококлассных специалистов из Министерства Чрезвычайных Ситуаций, четыре тяжелых военных вертолета и десять высокоманевренных геликоптеров, принадлежащих самому МЧС. Из Москвы по распоряжению правительства прибыла вторая бригада, составленная из лучших специалистов-патологоанатомов страны. Мощные прожекторы освещали лагерь, что уже превратился в городок. Работа кипела круглые сутки.
За десять дней поисков было найдено около сотни останков тел. Опознать удалось с полной вероятностью семерых, еще тридцать клочков костей и мяса были под вопросом. Министр, что был здесь с первых же минут после аварии, почерневший от усталости, объявил хриплым голосом:
– Мы будем здесь до тех пор, пока не прочешем всю тайгу на сотни квадратных километров!
Из толпы собравшихся захлопали.
– Мы соберем все, – сказал он твердо. – Мы выполним свой долг!
Похлопали снова, кто-то выкрикнул что-то одобрительное.
– В тайге не останется ни одного фрагмента человеческого тела, – сказал он громче и почему-то посмотрел в мою сторону недобрыми глазами, – которого мы бы… не нашли. Мы выполним свой долг, мы вернем домой всех, кто был в этом самолете!
Похлопали громче, уже несколько голосов выкрикнули «ура». Я приподнял ладони, но хлопнуть так и не смог. Вроде бы все правильно, но что-то в этом глубоко неправильное. С виду все абсолютно верно, глубоко гуманно, великодушно, это наш долг… правда, что за долг, не понял, но что-то в этом есть неправильное…
Министр бросил в мою сторону злой взгляд. Я попробовал хлопнуть, однако ладони опустились сами по себе. Четыреста эмчээсовцев, мелькнула мысль, под проливным дождем ищут останки… Добро бы надеялись кого-то спасти, но понятно же, что семьдесят пять человек погибли. Известно, кто погиб, ибо при посадке на самолет все регистрируются. Все эти титанические усилия брошены на то, чтобы собрать раздробленные кости и установить, где чья. И доставить каждую самолетом именно в нужные семьи. Чтобы Ивановы ни в коем случае не похоронили кости Петрова, а Петровы не похоронили кости Иванова. Четыреста высокооплачиваемых специалистов эмчээс, сорок ведущих светил страны в области паталогоанатомии, десятки самолетов, вертолетов, тракторов… Сотня миллионов долларов коту под хвост, как будто мы такие уж богатые, как будто с жиру бесимся, как будто нет настоящих дыр, а мы тратим на соблюдение чего-то крайне нелепого, неправильного, дикого, дикарского…
Несмотря на холод, от большой палатки, куда сносили фрагменты, несло смрадом. На днях доставили портативные рефрижераторы, очень мощные, экономичные, но в рефрижераторах не проведешь исследования на молекулярном уровне, не определишь ДНК, приходится вытаскивать эти почерневшие куски мяса, до которых люди успели добраться раньше, чем звери…
Ко мне подошел человек с унылым вытянутым лицом, недельная щетина торчит, как у рассерженного ежа.
– А вы здесь зачем?
– Черный ящик, – ответил я лаконично.
Он устало покачал головой, руки его в задумчивости поскребли щетину.
– А это зачем? Всегда доставляли в Москву, а вы там копались…
Я пожал плечами.
– Спешат показать общественности заботу. Или оперативность. Или оперативную заботу, не знаю. Словом, как только отыщете черный ящик, мы тут же его и вскроем. В присутствии комиссии, ессно. Или отвезем в Москву, как скажут в последний момент.
Он сплюнул под ноги, голос его был сухой и хриплый, как у старой-престарой вороны:
– Адиёты… Как есть адиёты.
– Начальство, – возразил я.
– А что, начальство не бывает идиотами?
– Нет, – ответил я. – Там ими становятся.
– Ага, ну да… Иначе им там не выжить.
Мы невесело посмеялись, я чувствовал симпатию к этому измученному и разочарованному человеку. Возможно, завтра, когда поест и отдохнет, он уже не будет считать начальство идиотами, но сейчас он измучен, голоден, устал и потому мудр, как сто тысяч змиев.
Черный ящик удалось отыскать к концу второй недели. Все это время городок эмчээсовцев постоянно пополнялся. К присланным специалистам добавились энтузиасты из различных организаций. От международных удалось отбиться, там все до единого шпионы, но свои постоянно присылали добровольцев. Причем энтузиасты эти бывали экипированы получше эмчээсовцев. В первые же дни один из добровольных помощников сломал ногу, еще один едва не утонул в болоте, а когда в конце недели двое исчезли вовсе, министр запретил принимать добровольцев.
Мы вскрыли ящик, сняли все записи, запротоколировали и отбыли с ним в Москву, чувствуя себя так, словно помимо своей воли участвовали в очень скверном спектакле. Причем о спектакле знаем все, как участники, так и постановщики. Думаю, что понимают и зрители.
На обратном пути самолет дважды проходил над мощным грозовым фронтом, потом встретили чуть ли не тайфун. Уже опасались, что могут не дать посадку, снова встряска нервам, наконец колеса коснулись бетонной полосы. Тряхнуло, долго катило, потряхивая уже меньше, в салоне слышались щелчки отстегиваемых ремней.
Через контрольные пункты всегда проходил с легкостью, езжу налегке, но на этот раз проверяли долго и скрупулезно. За пуленепробиваемым стеклом рядом с угрюмым таможенником увидел двух рослых парней в форме юсовской армии. Таможенник хмурился, задавал вопросы раздраженным голосом, сгоняя злость на мне, на лице было написано крупными буквами, что если бы земля сейчас разверзлась и дьявол утащил бы обоих юсовцев в ад, он тут же поставит свечку перед иконой дьявола.
– Что-то случилось? – спросил я.
– Ничего не случилось, – буркнул он.
– Но эти двое за спиной… Боевиков ловят?
Он ответил зло:
– Если бы!.. Теперь всегда будут здесь. Это называется – берут аэропорт под свою защиту!
– Да, – сказал я, – мне это что-то напоминает.
– Что? – спросил он невольно.
– Они эту защиту не называют попросту крышей?
Он покосился на них, пробормотал:
– Да, еще те бандиты… Братки рядом с ними – ангелы.
Я сунул документы обратно в карман, юсовцы провожали меня сонно-равнодушными взглядами. Они приехали в Россию, читалось на их лицах, потому что здесь можно безнаказанно насиловать русских женщин, а жалованье здесь платят впятеро больше, ибо приравнено к боевым условиям. Они и будут насиловать, развлекаться, а документы пусть у этих русских свиней проверяют другие русские свиньи. Понятно же, что любые боевики разбегутся уже при виде формы доблестной американской армии…
Мечтайте, ребята, подумал я зло, мечтайте. Ваши матери получат вас обратно в свинцовых гробах. Может, кто-то из ваших младших братьев вырастет умнее.
Взял такси, цены за две недели подскочили на треть, за всю дорогу остановили дважды. Правда, второй раз проверяли почти полчаса, даже шины просвечивали специальным фонариком, а все трубы простукивали, но отпустили на все четыре без лишних вопросов.
На веранде пусто, я нарочито прошел через нее, хотя сегодня суббота, могли бы и посидеть за чаем. Дома я принял душ, позвонил Лютовому:
– Привет, это я, Бравлин… Да, уже вернулся… Потом расскажу, лучше вы скажите, как там Марьянка?
Из трубки прозвучал негромкий холодноватый, это его обычный тон, голос:
– Уже выписали. Вчера привезли домой. Ничего серьезного, только психический шок. Ни с кем не хочет разговаривать…
– Эх, черт!
– Да, теперь она… словом, замкнулась. Помните, всегда всем улыбалась, как солнышко. И со всеми в доме здоровалась.
Я сказал с надеждой в голосе:
– Авось, отойдет. Время лечит. Да и мы как-то постараемся отвлечь.
– Как? – спросил он с досадой. – Работа, универ… Правда, она сейчас ни на работу, ни в универ… Ладно, отскребывайте грязь, а вечерком соберемся на веранде, хорошо?
– Заметано, – ответил я и положил трубку.
В обед забежал сынок Лютового, белоголовый парнишка арийского, как утверждает Лютовой гордо, типа. Белоголовый, крепенький, с румянцем и веснушками, голубоглазый, Лютовой заставляет его заниматься спортом, но сам Петрусик, так его зовут, без ума от технологий следующего поколения, бредит ими, даже меня уважает именно за то, что у меня навороченный комп и спутниковый Интернет. У его отца тоже все это есть, но Лютовой пользуется постольку-поскольку, а я сыплю всеми терминами, знаю новейшие платы, сроки их выпуска, могу подсказать, какая прога круче, какая вообще улет, а в какой хреновые глюки.