Трансчеловек

Ее ласковые руки обняли меня сзади. Тихий голос прошелестел над ухом:
– Ты даже кофе не пил…
Я прижался щекой к ее пальцам, таким тонким и жалобным, в глазах защипало. Она ощутила влагу, порывисто вздохнула. Я потащил ее к себе на колени, сцепились в объятии. Слезы из моих глаз хлынули горячими едкими струями, грудь судорожно вздымалась. Я не плакал с детства, но сейчас словно за все годы взрослости выплеснул все.
Она не целовала, не утешала, все лишнее, только прижималась всем телом, словно старалась защитить меня от моих же слез, и в то же время сама искала защиту, ведь я – мужчина, а мужчина должен защищать и беречь свою женщину.
На работу она все-таки пошла, хотя я уговаривал бросить эту ерунду, надо искать пути спасения, ну не может такого быть, чтобы мы не одолели, не смогли, мы же молодые и сильные!
Оставшись один, я снова с головой влез в Интернет. Пробежался по ссылкам, везде отмечают стремительный рост онкологических заболеваний. Настолько быстрых, что появился термин «моментальный рак». Конечно, рак не бывает моментальным, любая раковая опухоль растет и развивается даже не годами, а десятилетиями, а заметной становится только на последнем этапе, однако же совсем недавно рак не был так распространен, а теперь трудно найти человека, который с ужасом не обнаружил бы в себе быстро растущую опухоль! Не находят разве что те, кто не ходит на эти пугающие обследования.
Я читал и читал, поглощая за этот день и ночь столько информации, сколько не получал за всю жизнь. Я перелопатил и всю историю раковых исследований, и о всех применяемых способах, даже не о всех срабатываемых – эти в случае с Каролиной бессильны, а вообще… Везде звучит этот безнадежный страх перед раком, ужас и покорность баранов, которых эскалатор несет к бойне. Ничего не сделать: рак невозможно заметить, пока растет и зреет, человек все так же здоров и бодр, и только на последней стадии, когда эта гадость расползется по всему телу, а метастазы начнут быстро поглощать здоровую ткань, когда начнутся боли…
Ранняя диагностика – чушь, только некоторые виды рака удается обнаружить до последней, четвертой стадии, да и то не всегда, хотя и с высоким процентом вероятности, а все остальные сваливаются, как снег на голову. А если еще учесть, что человек не ходит каждый месяц проверяться именно на рак, потому что общие анализы никогда не выявят рака, для него нужны особые, отдельные, очень сложные…
Методы лечения… ладно, официальную медицину пропустим, она честно призналась, что ничего не может… пока что, а вот неофициальная предлагает тысячи способов, но я прочел первые два десятка, и стало ясно, что утопающий и за гадюку схватится.
 
2006 год, 3 июня, 12.20
Я два дня пробегал по городу, в последней отчаянной надежде искал филиал Института Крионики. Узнав, что мне нужно, направили в Северное Бутово, где сооружается первое в стране хранилище. Там предполагают хранить замороженные в азоте тела умерших, чтобы в будущем разморозить, вылечить и дать им возможность прожить до конца. Мне даже популярно объяснили, что, когда человек умирает, он еще не умирает, хотя наша медицина момент смерти все отодвигает: сперва смертью считали остановку дыхания, даже зеркальце прикладывали к губам для окончательной проверки, затем смертью считали остановку сердца, а теперь вот – прекращение деятельности мозга. Однако и в этом случае человек еще жив, если сразу же заморозить, то вся проблема будет в правильном размораживании… потом, когда научатся лечить рак и прочие болезни.
– Это будет стоить сто тысяч долларов, – сообщил менеджер, наблюдающий за строительством. – Конечно, как первый взнос. Затем ежегодно по двадцать-тридцать тысяч на поддержание нужной температуры, на зарплату обслуживающего персонала. Уверяю вас, проект совсем не коммерческий, мы ничего не навариваем.
– А какой же?
Он вздохнул, лицо омрачилось.
– У гендиректора отца возят на химиотерапию уже три года. Не умирает и не выздоравливает, измучился, жить больше не хочет… Да и все мы, знаете ли, под раком ходим.
Я стиснул челюсти. Дело не в том, что у меня в лучшем случае наскребется тысячи две-три, а надо сто, я готов даже грабить банки, но хранилище закончат только через полтора года! А потом еще через полгода, после полной отладки оборудования, начнут принимать первых пациентов!
 
2006 год, 14 июня, 14.20
Каролина, исхудавшая, как скелет, лежала с закрытыми глазами. Я сидел на краю постели, ее исхудавшие пальцы в моей ладони. Истончившиеся веки затрепетали, силясь подняться, я сказал быстро:
– Лежи-лежи! Я здесь.
Ее губы слабо шевельнулись.
– Володя…
– Я здесь, – повторил я.
– Прости…
– За что? – спросил я раздавленно. – Это ты прости, что я не уберег… Я мужчина, я должен уберегать…
– Ничего ты не… должен, – прошептала она, не поднимая век, высохших, в полопавшихся красных нитях. – Прости, что причиняю боль… И что ухожу…
– Ты не уйдешь! – ответил я со злостью. – Ты не уйдешь! Я не отпущу… Мы еще побегаем… и Линдочка будет приставать к тебе с игрушками…
Она слабо улыбнулась. Улыбка так и осталась на ее изможденном лице. Прибывший врач объяснил, что могла бы прожить еще неделю, но сердце отказало раньше. Все к лучшему, добавил он с грубоватой прямотой: последние дни самые страшные, человек умирает в жутких мучениях, когда не помогают даже сильнейшие наркотики. И выглядит такой человек ужасно.
Похоронили на далеком загородном кладбище, она не принадлежит к знатным персонам, даже могилку дали самую простую, дешевую. Всем распоряжались Анжела и ее дядя, единственные отыскавшиеся родственники, унаследовавшие ее квартиру. Даже в счет этой квартиры они не раскошелились на могилку, хотели отправить в крематорий, куда сдают бездомных бродяг, я снял все свои наличные и, оплатив место, добился, чтобы похоронили достаточно пристойно, и оплатил место на кладбище за десять лет вперед.
Родственнички поулыбались над моей дуростью, исчезли, и больше я их не видел. Продали они ее квартиру или кто-то вселился, я уже не знал, так как постарался забыть тот телефон и вообще все утопить в рюмке, нет, в стакане. Большом, граненом.
Потом я понял, что спасла меня Линдочка. Она то скулила, то тыкалась мордой и просила есть или умоляла хотя бы налить ей в мисочку воды, подбегала к двери и визжала, объясняя, что у нее вот-вот лопнет живот, ну не может она по двое суток не опорожняться! И тосковала вместе со мной, я это видел, даже потрясенно замечал в ее чистых преданных глазах слезы. Она страдала вместе со мной. И если бы умела пить, запила бы тоже.
Меня несколько раз выводили из запоя, потом я обнаружил себя играющим в Sims-2, где у нас с Каролиной свой домик, живем дружно и счастливо, принимаем гостей, а вот Каролина забеременела, начал расти живот, появился ребенок, я приучаюсь его пеленать и кормить из бутылочки…
Однажды в прихожей раздался звонок. Я поморщился, надо бы отключить вовсе, но звенит и звенит, я наконец дотащился до двери, кое-как справился со щеколдой. На лестничной площадке Аркадий и Жанна, с заранее заготовленными скорбными лицами, но у обоих вытянулись еще больше, когда увидели, в каком виде я на самом деле. Аркадий коротко обнял и, передав меня жене, тут же прошел в комнату, Жанна обняла меня и заревела во весь голос.
Я некоторое время крепился, но слезы брызнули из глаз, уже бегут ручьем, а мы стоим, крепко держим друг друга и вздрагиваем от рыданий, а Аркадий быстро вернулся из комнаты с ворохом одежды.
– Одевайся, одевайся! Я поставил машину в запрещенном месте.
Жанна сказала сквозь всхлипывания:
– Да-да, Володя… Одевайся, пожалей нашу машину…
Аркадий сказал с неловкостью:
– Я еще и приткнул ее так, что любой заденет. У вас перед домом совсем нет стоянки.
Линдочка вышла в коридор, посмотрела печально и легла у порога. Будет дожидаться, когда вернусь. Я не понимал, зачем нужно одеваться, но они так тормошили и настаивали, что я тупо под их натиском переоделся, двигаясь как сомнамбула. Аркадий запер дверь на два оборота, подергал за ручку, проверяя, сунул ключи мне в карман, и мы спустились на лифте в холл.