Нет больше слез

- Тогда сегодня вечером, - сказала Милла, поворачиваясь на бок и улыбаясь ему. - Я буду не давать Джастину спать столько, сколько смогу, чтобы ночью он точно заснул. 
- Хорошо. - Дэвид взял свои ключи. – Чем собираешься заняться днем? 
- Ничего особенного. Собираюсь пройтись по магазинам с утра, до того как станет слишком жарко.
- Купи апельсинов. - В последнее время Дэвид очень много времени проводил возле операционного стола и поэтому нуждался в витамине C. Наклонившись, он поцеловал Миллу, а затем прижал свои губы к щечке Джастина. – Хорошо, позаботься о мамочке, - сказал он спящему сыну, и поспешил к двери. 
Милла еще немного полежала в кровати, наслаждаясь тишиной и спокойствием. Пока никто из ее мужчин ничего не требовал от нее. 
Она думала, что сможет заботиться о ребенке, но так или иначе не ожидала, что эта забота будет практически безостановочной. Когда Джастина не нужно было кормить или менять пеленки, она пыталась делать другую работу по дому, и так уставала, что каждый следующий шаг стоил немалых усилий. Она плохо спала, наверное, месяцами. Нет, точно, это и были месяцы бессонных ночей. Приблизительно четыре из них, когда ребенок стал достаточно большим, чтобы ударять по ее мочевому пузырю, и Милла должна была ходить в туалет почти каждые полчаса. Как сказала Сюзанна, так ребенку было легче дышать. В том чтобы быть матерью не было ничего приятного физически, это было вознаграждаемо, но давалось легко. Милла рассматривала своего спящего сына, и ее глаза светились счастьем. «Он великолепен» - восклицали все, говоря о его светлых волосах, синих глазах и сладком ротике. Он был вылитый «Gerber baby»’1 - личико, которое украшало миллионы баночек с детским питанием. 
Милла была совершенно очарована сыном, от крошечных ногтей до сладких ямочек на пухлом тельце. Она могла сидеть и наблюдать за ним целый день... если бы не куча дел, которые нужно переделать. 
Тут ее мысли переключились на работу, Милла припоминала то, что должна сделать за день. А именно: стирка, уборка, приготовление ужина… и, всякий раз, когда появлялась свободная минутка, она садилась за стол, поработать с бумагами. А ведь еще нужно заняться собой! Вымыть волосы, побрить ноги... ведь сегодня вечером у нее свидание с мужем. Она никогда не уставала быть матерью, но и не хотела забывать, что является помимо этого еще и сексуальной и желанной женщиной. Ей нужен секс. Дэвид занимался любовью с той же целеустремленностью, с которой он делал все остальное, что было ему интересно. Ей было очень хорошо с ним в постели. Фактически, это было лучше, чем хорошо. Это было прекрасно. 
Итак, тем не менее, сказала себе Милла, пора идти на рынок, пока не стало слишком жарко. 
Им осталось жить здесь всего два месяца, подумала Милла. Она будет скучать по Мексике: по людям, по солнцу, по медлительному течению времени. Год, который Дэвид и его коллеги пожертвовали клинике, почти закончился. Вскоре все вернутся к крысиной гонке за медицинскую практику в Штатах. Не то, чтобы Милла не хотела вернуться домой к семье и друзьям, и таким вещам как супермаркет c кондиционированным воздухом. Она хотела бы, например, взять Джастина на прогулку в парк, или погостить у мамы как-нибудь днем. Она скучала по матери на протяжении всей беременности, ей не хватало разговоров по телефону и коротких посещений родителей. Она уже почти решила остаться дома и не ехать с Дэвидом в Мексику, но узнала, что беременна прямо перед тем, как пора было отправляться туда. Милла не хотела проводить так много времени вдали от мужа, особенно, когда беременна их первым ребенком. После встречи с Сюзанной она решила придерживаться их начального плана. Ее мать была в ужасе, что внук родится в другой стране, но беременность прошла успешно, без какой-либо медицинской помощи. Джастин родился почти вовремя - через два дня по истечении предполагаемого срока. И с тех пор Милла ощущала себя как в тумане, составленном из двух равных частей: любви и усталости. 
Это было полной противоположностью того, какой она представляла себе свою жизнь: что она не сможет работать, но будет удовлетворена таким положением вещей. Имея степень гуманитарных наук, когда-то Милла мечтала однажды изменить мир. Она собиралась стать одной из учителей, которых помнят, когда сами они становятся бабушками и дедушками, одной из учителей, который займет какую-то нишу в жизнях своих студентов. Ей было хорошо в академии, даже в ее политической части. Милла планировала продолжать свое образование, пока не получит докторантуру, затем преподавать в университете. 
Брак - да, через некоторое время. Возможно, когда ей будет тридцать или тридцать пять. Дети… Возможно. 
Вместо этого она встретила Дэвида, вундеркинда медицины. Он был сыном профессора истории, и когда она стала помощником профессора, она узнала все о нем. Уровень IQ Дэвида было выше, чем у гения. Он закончил среднюю школу в четырнадцать, колледж в семнадцать, потом пошел в военно-медицинскую школу, и был уже практикующим хирургом в возрасте двадцати пяти лет, когда она встретила его. Она ожидала, что он будет или высокомерным - "я все знаю ", или полным ботаником. 
Он не был ни тем, ни другим. Вместо этого Дэвид оказался красивым молодым человеком, лицо которого часто выглядело уставшим из-за большого количества часов, проведенных за операционным столом. Его лицо светилось безграничной потребностью в новых знаниях, поэтому Дэвид изучал книги по медицине, в то время когда должен был спать. У него была сексуальная улыбка, синие глаза, излучающие хорошее настроение, светлые волосы, обычно торчащие в беспорядке. Он был высок, как раз такого роста, какой нравился Милле, так как она любила носить высокие каблуки. Фактически, ей нравилось в нем все, и когда он пригласил ее на вечеринку, она не сомневалась в ответе.
Однако, она была удивлена, однажды на вечеринке в канун Нового года, поймав на себе его взгляд, полный желания. Реальность словно ударила ее кулаком в живот, словно «Джошуа» подул в свой рожок, и стены рухнули. Дэвид любил ее, а она любила его. Все было просто. 
Они поженились, когда ей было двадцать один, как только Милла получила ученую степень, и вот теперь, в двадцать три она стала матерью. Она не сожалела ни об одной минуте, проведенной с Дэвидом. Милла все еще планировала преподавать, когда они возвратятся в Штаты, и продолжить свое образование, но она никогда не пожалеет о единственном решении, которое принесло ей маленькое чудо, которым был ее сын. С того момента как она поняла, что беременна, Милла полностью была поглощена процессом, и настолько влюблена в ребенка, что чувствовала, будто светится изнутри. То чувство стало теперь еще более сильным, Милла чувствовала связь между собой и Джастином, даже если он спал в другой комнате. И независимо от того, насколько уставшей она была, Милла наслаждалась этой связью. 
Она встала с кровати и тщательно подоткнула подушки вокруг ребенка, не смотря на то, что Джастин еще не умел переворачиваться. Он спокойно спал, пока Милла быстро вымыла и расчесала свои короткие вьющиеся волосы, а затем оделась в один из свободных сарафанов, которые купила еще до беременности и теперь все еще могла надеть на располневшую после родов фигуру. Она весила теперь на пятнадцать фунтов больше, чем до беременности, но набранные килограммы не слишком ее волновали. Отчасти ей нравилась приобретенная мягкость форм, и Дэвиду конечно нравилось то, что ее груди изменили размер от B до D.
Милла подумала о ближайшей ночи и задрожала от нетерпения. Неделю назад Дэвид принес домой коробку презервативов из клиники, и присутствие этой коробки сводило их с ума. Они использовали презервативы раньше, недолго, до того как поженились. Потом Милла принимала противозачаточные таблетки, пока они не решили завести ребенка. Необходимость использовать презервативы напомнила ей те ощущения, когда они сходили с ума от желания и очень часто любили друг друга, неистово и жарко. Джастин зашевелился, его ротик зачмокал в поисках материнской груди. Синие глаза открылись, он замахал крошечными кулачками, издав хрюкающий звук, словно пытался сказать: «мне мокро, переодень меня», и пронзительно заревел. Оторвавшись от грез о занятии любовью с его папой, Милла взяла чистую пеленку и склонилась над ним, воркуя, пока переодевала сына. Джастину удалось сосредоточить пристальный взгляд на лице матери, и он уставился на нее, как будто ничто иное не существовало в его вселенной. Его ротик приоткрылся от удовольствия, и ни на минуту он не переставал дрыгать ручками и ножками.