Шестое правило волшебника, или Вера Падших

Ричард нахмурился.
– Блондинка… голубоглазая… Таких было несколько… Жаль, что они не узнали ее имени.
– Извините, но ее имени у нас нет, лорд Рал, только описание… Ах да! Еще она постоянно одета в черное.
– Добрые духи! – прошептал Ричард, поднимаясь на ноги и сжимая в кулаке деревянную фигурку.
– Судя по тому, что мне рассказывали, лорд Рал, хоть она и выглядит, как добрый дух во плоти, сами добрые духи ее бы испугались.
– И не зря, – произнес Ричард, глядя в пространство, будто разглядел сквозь тьму нечто, доступное лишь ему.
– Значит, вы ее знаете, лорд Рал?
Кэлен вслушивалась в треск огня, ожидая, когда Ричард ответит. Казалось, он пытается совладать с голосом, глядя в вырезанные глаза деревянной фигурки.
– Знаю, – ответил он наконец. – Даже слишком хорошо. Она была одной из моих наставниц во Дворце Пророков. – Ричард швырнул фигурку в огонь. – Молитесь, чтобы вам никогда не довелось заглянуть Никки в глаза, капитан.
 
Глава 7
Посмотри мне в глаза, дитя, – произнесла Никки своим нежным, мягким голосом, взяв девочку за подбородок.
Она приподняла худенькое личико ребенка. Широко раскрытые темные глаза моргнули в тупом изумлении. В этих глазах нечего было искать: девочка оказалась простушкой.
Никки выпрямилась, глубоко разочарованная. Как всегда. Иногда она ловила себя на том, что заглядывает людям в глаза, как вот сейчас, а после сама не может понять зачем. Если она и искала что-то, то не знала, что ищет.
Она продолжила неторопливый обход выстроенных шеренгами жителей городка, которых собрали всех до единого на пыльной рыночной площади. Наверняка в базарные дни сюда приезжали жители соседних ферм, кое-кто даже оставался на ночь. Сегодняшний день не был рыночным, но все равно прекрасно отвечал ее целям.
Лишь у некоторых из многочисленных домишек имелся второй этаж, обычно представлявший надстройку над лавкой – там в одной-двух комнатах ютилась семья владельца. Никки видела пекарню, кузню, лавку травника, магазинчики кожевенника, горшечника, сапожную мастерскую. Как всегда. Все городки похожи друг на друга.
Многие местные жители работают на окрестных полях, пасут скотину, выращивают овощи на огородах. Поскольку соломы, навоза и глины здесь было в достатке, строили в основном мазанки. Лишь немногие домишки со вторыми этажами имели балочные конструкции и кирпичную кладку.
За спиной Никки стояли вооруженные до зубов мрачные солдаты. Они устали от долгой скачки и, что гораздо хуже, маялись от скуки. Никки прекрасно знала: еще чуть-чуть– и начнется буйство. Любой городок, даже самый паршивый, где и взять-то особо нечего, все равно развлечение. К тому же солдаты куда больше любили крушить, чем грабить. Насилие – тоже удовольствие. Собранные на площади женщины лишь изредка осмеливались смотреть в наглые глаза солдат.
Шагая мимо испуганных людей, Никки глядела в неотрывно следящие за ней глаза. У большинства – глаза, расширившиеся от ужаса: их, этих людей, пугают не только солдаты, но и она сама – Никки, госпожа Смерть. Да, так они ее зовут. Это прозвище оставляло ее равнодушной. Она просто констатировала факт, беспокоивший ее не больше, чем дырка в чулке.
Кое-кто, она знала, смотрел на золотое кольцо в ее нижней губе. Должно быть, до них уже дошли слухи, что отмеченная таким образом женщина – личная рабыня императора Джеганя, иначе говоря, существо более низшее, чем даже простые крестьяне. Их взгляды на золотое кольцо, их мысли – все это волновало ее еще меньше, чем прозвище госпожа Смерть.
Джеганю принадлежит всего лишь ее тело в этом мире. Владетель получит навечно ее душу в мире ином. Ее телесное существование здесь было пыткой. Существование ее души там, в мире духов, будет не лучше. Существование и страдание – всего лишь две стороны медали, иначе и быть не может.
Дымок, поднимавшийся над очагом за ее левым плечом, темной полоской возносился к голубому небу. Над очагом был установлен большой вертел. На нем можно было одновременно зажаривать пару-тройку овец или свиней. Временные щиты, сложенные рядом, скорее всего служили для того, чтобы по мере надобности превращать очаг в коптильню.
В прежние времена такие очаги на улице, частенько расположенные рядом со скотобойней, использовали для варки мыла, поскольку варили мыло, как правило, вне дома. Никки видела чан с пеплом, где делали щелок, и большой металлический котелок, в котором, должно быть, топят жир. Щелок и жир – основные составляющие мыла. Некоторые женщины любили придавать мылу аромат, добавляя травы – розмарин, лаванду.
Когда Никки была маленькой, мать заставляла ее каждую осень, когда заканчивался забой скота, помогать варить мыло. Мать говорила, что помощь другим способствует формированию характера. У Никки до сих пор виднелись точечки от ожогов на тыльной стороне ладоней и предплечьях – там, куда когда-то попали капли горячего жира. Мать всегда заставляла Никки надевать красивое платье – не для того чтобы произвести впечатление на других, у кого не было такой хорошей одежды, а чтобы Никки выделялась из толпы и чувствовала себя неловко. Ее розовое платьице вовсе не вызывало восхищения. Когда она стояла, помешивая длинной ложкой щелок в кипящем котле, дети, пытаясь замарать ей платье, забрызгивали его, обжигая при этом и Никки. Мать Никки говорила, что эти ожоги – кара, посланная Создателем.
Никки шла, изучая собравшихся. Звенящую тишину нарушало лишь фырканье лошадей, покашливание и треск огня в очаге. Солдаты уже разжились парочкой свиней, которые теперь поджаривались на вертеле, но аромат жареного мяса быстро растворялся в воздухе, оставались кислый запах пота и вонь человеческого жилья. Армия в походе или мирный городок – не важно, человеческая грязь везде воняет одинаково.
– Вы все знаете, почему я здесь, – провозгласила Никки. – Почему вы вынудили меня предпринять столь дальнее путешествие? – Она обвела взглядом около двух сотен человек, стоявших в четыре-пять шеренг. Солдаты, пригнавшие их сюда из домов и с полей, многократно превосходили их численностью. Она остановилась напротив мужчины, на которого, как она заметила, посматривали многие горожане.
– Ну?
Ветер трепал жидкие седые волосы, открывая лысеющую макушку. Мужчина молча смотрел в землю.
– Нам нечего отдать, госпожа. У нас бедная община. У нас ничего нет.
– Ты лжешь. У вас были две свиньи. Вы собирались устроить грандиозное пиршество, вместо того чтобы помочь нуждающимся.
– Но мы ведь должны есть! – Это был не аргумент, а мольба.
– Как и другие, но им не так повезло, как вам. Им знакома лишь пустота в желудке, когда они каждый вечер ложатся спать голодными. Какая чудовищная трагедия! Каждый день тысячи детей умирают от голода, миллионы страдают от отсутствия еды, а люди, подобные вам, живущие в богатых странах, не дают им ничего, только приводят эгоистичные оправдания. Их право – получить то, в чем они нуждаются, и это право должны уважать те, у кого есть возможности им помочь. Нашим солдатам тоже надо есть. Или вы считаете, что наша борьба за всеобщее процветание такая легкая? Эти люди ежедневно рискуют жизнью, чтобы вы могли растить ваших детей в совершенном, цивилизованном обществе. Как вы смеете смотреть этим людям в глаза? Как мы сможем хотя бы накормить наши войска, если каждый не будет помогать нашему делу?
Мужчина дрожал, но хранил молчание.
– Что я должна сделать, чтобы растолковать вам, люди, всю серьезность ваших обязательств перед другими? Ваш вклад в пользу нуждающихся есть не что иное, как священный моральный долг. Умение делиться – величайшая добродетель.
Внезапно в глазах у нее потемнело. В ушах зазвенело от боли, а в голове зазвучал голос Джеганя. Зачем тебе эти игры? Преподай им урок, покажи, что я не из тех, чьими пожеланиями можно пренебрегать!
Никки пошатнулась. Она ослепла от жгучей боли, расколовшей голову. Желудок скрутило в узел. Даже ржавое зазубренное лезвие в кишках не могло бы причинить боли сильнее. Руки безвольно повисли вдоль тела. Никки ждала, когда гнев Джеганя угаснет. А если нет – она ждала смерти.