Прекрасная мельничиха

– Наркотики? Алкоголь?
– Все было… Ну, ясно, было… Но потом наступает утро. Вы бы знали, какое утро! Когда хочется удавиться от стыда! Когда осознаешь, что все чувства выплеснуты напрасно. И попали не в ту мишень. Когда осознаешь, что это больные, бредовые ощущения. Из которых половину не помнишь. И слава Богу! Я хочу помнить все. Я хочу, чтобы мой мозг работал сознательно. Иначе нет смысла. Я хочу реальных чувств. До которых можно дотронуться. У которых есть свой запах. Свой цвет. Я не хочу иллюзорных наслаждений.
– Значит, ты решила…
– Да.
– Что ж. Ты сама себе выбрала судьбу.
– Я не пожалею. Сколько мне это будет стоить?
– О расплате не беспокойся. Все всегда воздается по праву. Что получишь, то и отдашь.
– Я понимаю.
– Твои пожелания. Какие чувства ты хотела бы испытать?
– Те, которые испытать до конца невозможно.
– Ну-с, и какие чувства? Какие ты желаешь испытать до конца?
– Я? Ой, простите. Ну, конечно же, я. Кто же еще? Можно, я сниму юбку? У вас так жарко. Духота такая. Почему у вас такая духота?
Я снимаю юбку. Бросаю ее на пол. Остаюсь в белых колготках и свитере.
– Ты меня слушаешь? – совсем неожиданно я перешла на «ты».
Старуха не удивилась. Мне показалось даже, что она давно ждала этого.
– Мне надо совсем мало. Совсем капельку. Я больше не попрошу. Я постараюсь не затруднять тебя. Честное слово. Пречестное.
– Короче.
– Я хочу узнать до конца то, чего узнать до конца невозможно. Ты меня внимательно слушаешь? Свободу! Старуха скривилась.
– Именно свободу! Бабушка, ты понимаешь? Старуха кивнула.
– Дальше? Господи, что же дальше? Дружбу. А что это? Состояние? Просто факт? Ну хорошо, пусть будет факт. Слово какое-то неуклюжее.
Старуха внимательно разглядывала свою голую коленку. И мне показалось, что она меня вовсе не слушает.
– Почему ты меня не слушаешь? Еще любовь! И счастье! – выпалила я на одном дыхании.
– Счастье? – переспросила старуха. – Ну, что ж. Пусть будет счастье. Если так тебе этого хочется.
Старуха встала. Встала я. Старуха пошла. Пошла я. Старуха остановилась. Остановилась я.
– Может, еще сбацаешь? Так. На всякий случай. Может, больше не придется.
– Я ничего не помню. Кроме «Мельничихи». Но мне она не нравится. Хотя она и прекрасная. И хотя Бетховен. И потом, из меня никудышный музыкант. Ах, лучше не проси.
– Как хочешь.
Старуха схватила одной рукой рояль. Другой табурет. И утащила их. В комнате ничего не осталось. Кроме свечи на подоконнике. И моих вещей. Небрежно валяющихся на полу.
– Собери вещи, – приказала старуха. – И вынеси в коридор.
Я послушно собрала их и бросила в коридоре.
– Колготки сними и застирай.
– Нет. Нет. Я не буду стирать. Я не люблю стирать. Я их лучше выкину. И куплю новые. Правда, у меня нет денег. А хочешь, я их подарю тебе? Они не порванные. Не зашитые. Я не ношу зашитых колготок. Они тебе нравятся?
– Ладно уж. Возьму. Мне нравится белый цвет. Я быстренько сняла колготки. И преподнесла их старухе. А сама осталась в трусиках и свитере.
Старуха притащила из соседней комнаты солому. И постелила на пол.
– Ложись, – буркнула она мне. Я улеглась на солому.
– Спасибо. Я не знаю, как тебя благодарить. Не знаю. Это так любезно с твоей стороны. Так неожиданно. Так благородно. Так…
– Спи. Завтра вечером приступим к работе. День можешь провести по своему усмотрению. Слышишь? Это твое право. Хорошенько подумай. Взвесь. Ты меня поняла?
Старуха забрала свечу. И ушла. Даже не пожелав мне спокойной ночи. Видимо, догадывалась. Нет! Знала, чертовка, что, желай не желай, ночь спокойной не будет.
Я попыталась уснуть. Но уснула только под утро. Мне приснилась старуха. Я стояла перед ней на коленях. Она держала за хвост раздавленную мышь. И перед моим носом покачивала ею. А я, как кот, пыталась ухватить мышь зубами. Но у меня это никак не получалось. Наконец я укусила старуху за руку. Старуха вскрикнула. Мышь выскользнула из ее рук. Я на лету схватила ее зубами. И проглотила. Старуха засмеялась. И сказала, что это вовсе не мышь. Это то, за чем я пришла. От неожиданности я подавилась. Закашлялась. И проснулась.
Я проснулась. И сразу же решила, что пора смываться. Что я была не права. И все себе придумала. И вулкан страстей. И белые колготки. И мышь. Я крикнула старуху. Мне не ответили. Старухи нигде не было. Я стала одеваться. Нигде не оказалось моих белых колготок. Интересно, где они. А от меня еще на ключ запирается. Черт! Я хлопнула себя по лбу. Я же сама ей подарила. Я с трудом натянула ботинки на босые ноги. И выскочила на улицу. На улице меня встретил сильный мороз. Слава Богу, что без ветра. Но мороз и без ветра умудрялся ловко щипать меня за голые коленки. Постепенно я привыкла к морозу. Даже перестала его чувствовать. Зачем мне сдалась старуха, думала я. Разве в моей жизни мало свободы? Или любви? Или счастья? Вовсе нет. Напротив. Очень даже много. У меня нет только денег. Но не в деньгах счастье. Тем более, если есть остальное. Деньги – не проблема. Я вскочила на скамейку. И положила шапку под ноги.
– Пушкин. «К Чаадаеву»! – крикнула я во весь голос название стихотворения, которое лучше всего помнила из школьной программы.
Но меня схватили за руки. И стащили со скамейки. Я все-таки успела схватить шапку. В которую кто-то милостиво успел бросить две копейки. Ничего себе. Гения в две копейки оценили. А эти чего ко мне прицепились? Что я такого натворила? Во-первых, я честно хотела заработать. Организовала собственное выступление. Люди, может, уже и думать забыли про Пушкина. Я сделала доброе дело – напомнила. И потом, почему на Пушкина я должна спрашивать разрешение? Но мое мнение никого не интересовало. Меня потащили в высокое здание. Внутри оно пестрело какими-то символами, знаками, атрибутами. В кабинете, куда меня не очень вежливо пригласили, сидело много мужчин. Все они были в очках. И шляпах. И все они не предложили мне сесть. Хотя я была единственной женщиной. Хамы. И я, не дожидаясь приглашения, бухнулась в кресло.
– Встаньте, – сказал мне хор шляп. Дулю, подумала я. И встала.
– Вы знаете, что в продаже есть полное собрание сочинений Александра Сергеевича?
– Знаю.
– Вы знаете, что в библиотеке можно свободно взять полное собрание сочинений Александра Сергеевича?
– Знаю.
– Знаете ли вы, что наш народ достаточно просвещен? У нас всеобщее среднее образование. Вы это знаете?
– Знаю.
– Что из этого следует? Из этого следует, что читать в центре цивилизованного города Пушкина вовсе не обязательно.
Сейчас я им выскажу. Вот сейчас. Скажу, что они шляпы. А еще очкарики. И жлобы.
– Так получилось. Понимаете… – промямлила я. И опустила голову.
– Но вы же не сознательно это сделали? Ну? Не сознательно? Нет? Ну? Нет? Нет?
Как же. Не сознательно. В полном и ясном здравом смысле. Разве может быть не сознательно желание заработать? Вполне здравое желание.
– Я? Нет. Что вы! Какое там сознание! Что-то со мной случилось. Что-то на меня нашло. Где-то сдвинулось. Было холодно. А я без колготок.
– Кстати, почему? Это что – новый вид протеста?
– Что вы! Какой уж там протест. Когда такая холодина. У меня просто нет денег на колготки. Я как-то… Что-то меня… И ветер начался. А тут эта скамейка.
Я почувствовала, как меня со всех сторон сжимают атрибуты. Я оказалась во вражеском окружении. Мне захотелось их разбить. Разломать. Бросить на пол. Топтать ногами. Вот сейчас…
– Почему вы не имеете денег?
– Почему? Почему не имею? Как почему? Они кончились. Деньги есть. А потом раз – и их нет. Так бывает. И очень часто. Почти всегда. А помощи ждать неоткуда.
Я уже собой не владела. Мной владел дикий, животный страх. И откуда он только берется?
– Мы вам поможем с деньгами. Но вы должны извиниться. В этом ничего такого вовсе нет. Просто дадите честное слово. Что никогда ничего подобного в своей жизни больше не выкинете. Ладненько?