Заговор посвященных

И ведь оказался.
– Ах, простите, я не представился полностью. Борис Шумахер, Центральное разведывательное управление США.
Картина Репина «Приплыли». Осталось встретиться с агентом галактической контрразведки, а дальше будут уже только носилки и смирительная рубашка.
– А как вы думали? – объяснял меж тем Шумахер. – Если здесь и сейчас против Посвященных играет такое могучее ведомство, как Комитет государственной безопасности, чтобы как-то защитить себя, мы просто вынуждены прибегать к помощи альтернативных организаций. Иначе нам просто не дадут жить и работать. А я, простите, ученый! У меня, между прочим, свои, и очень серьезные, виды на эту планету и это человечество.
«Во-во, – думал Давид, словно сквозь сон, – уже пошли разговоры про планету. Взгляд из космоса. Интересно, на какую еще планету имеет виды этот безумный ученый, этот mad scientist?»
– Ладно, – оборвал себя Шумахер. – Речь не об этом. Сейчас мы говорим о вас. Если Гастон вам все рассказал, значит, вы уже должны были понять, что идеи майора Терехова не всегда совпадали с идеями полковника Наста…
– П-простите?
Удивляться Давид уже разучился, но на сей раз было такое ощущение, что его сильно ударили по голове.
– Я понял: вы не совместили в голове две половинки одного целого. Я даже понимаю, почему. Вы же считали Гелю Посвященным. Долго и упорно верили в это. Но теперь-то вы поняли, кто в ГСМ настоящий Посвященный?
– Теперь… понял. Шило на мыло, – пробормотал Давид. – Бергман же уверял меня, что в спецслужбах не бывает Посвященных.
– Бергман прав, но до известной степени. Да Петр Глотков – полковник Главного разведуправления Генштаба, и он же – Роджер Трейси, полковник Агентства национальной безопасности США. И все-таки прежде всего он – боевой шарк Черной гвардии Шагора.
Давид вздрогнул от последнего имени и зачем-то спросил:
– Шарк – это акула?
– Да, шарк – это акула.
Шумахер вдруг продекламировал:
Сводит от ужаса скулы,
Снова один на один
Я и морские акулы -
Черные Рыбы Глубин!
– Помните такие строчки, Давид?
– Помню. (Откуда он их помнит, откуда?)
– Очень хорошо. И теперь вы должны понять, почему вас так сильно трясло на той исторической встрече в ГСМ. Не было там десятка Посвященных, там был один, но не вашей конфессии, а это очень серьезный момент.
– Так, значит, Шарон – тоже акула? – осенило Давида.
– Какая Шарон? – невольно выпалил Шумахер и тут же поспешил исправить возможно создавшееся впечатление от его недоуменного вопроса. – Ладно, про Шарон вы мне потом расскажете.
Не знает ведь, не знает про нее ни черта, а признаться не хочет, дорожит своим имиджем всезнающего пророка. Небрежно так: потом расскажете. А самому не терпится! Потерпишь. Сегодня не расскажу. Будут и у меня свои тайны.
– Я тоже не люблю акул, – тем временем говорил Шумахер, – но сегодня Петр Михалыч играет на нашей стороне. В отличие от Вергилия Терентьевича, который становится нашим, только когда пьян. Я хочу, чтобы вы знали, Давид, Наст уже давно, еще с восемьдесят восьмого, является сотрудником специального отдела в Управлениии «З» – отдела, который занимается Посвященными. Так что он не столько ГСМ прикрывал, как думает ваш Гастон, сколько пытался (и не без успеха) закамуфлировать свою бурную деятельность по изучению Посвященных – и препарированных под микроскопом, и в естественной среде обитания – так называемая этологическая концепция. Последняя идея принадлежит лично ему. Зам его, подполковник Терехов (только вчера, кстати, новое звание получил), идею эту не разделяет и все активнее сопротивляется. Дело кончится плохо. Вы же не могли не заметить: только Геля в запой, Терехов тут как тут, выставляет грубую наружку и давай на вас давить. Ведь до чего обнаглел, гаденыш! К себе пригласил, теперь вот названивает. Так что с этим Гелиным алкоголизмом дело кончится скверно. Я вас уверяю, Давид. Вам пора ноги делать.
– Куда? – тупо спросил Давид.
– Ну, для начала хотя бы ко мне в Питер.
– И прямо у Московского вокзала, на Лиговке, меня сшибет грузовик.
– Нет, – серьезно сказал Шумахер, – теперь уже у них руки коротки.
– Ой ли!
– Я вам говорю. Все продумано. В Финляндию очень легко вас переправить. А оттуда – в Штаты. Документы прямо завтра закажем.
– Красиво, – оценил Давид. – Мы едем сейчас?
– Нет, – сказал Шумахер, – сейчас нельзя.
– Что, аэропорт, вокзалы – все схвачено? Так давайте по шоссе. Я вполне выдержу ночь за рулем.
– Не в этом дело, Давид. У вас сегодня Особый день.
– Точно, – согласился он.
– А как вы об этом узнали? – поинтересовался Шумахер.
– Как?.. – Давид пожал плечами. – Да просто догадался.
– Вот в том-то и беда. У других так не бывает. Я же говорю, вы – человек необычный. Другие в Особый день просто встречаются и посвящают новенького. А что с вами происходит в Особый день, это, знаете ли, одному Богу известно. Которого нет, – добавил Шумахер, соблюдая восьмую заповедь. – И тут никакое ЦРУ вмешиваться не вправе. «Избравший путь, да пойдет по нему вдаль и еще дальше». Не нами сказано.
– А «Заговор Посвященных» кто написал? – вспомнил вдруг Давид о вертевшемся у него вопросе. – Вы, что ли?
– Помилуйте, Давид, как можно! «Заговор Посвященных» – бесстыдная и опасная попытка вопреки заповедям издать древние Канонические Тексты. Думаю, делалось это не раз, на всяких языках, во всяких странах, и авторов мы вряд ли отыщем. Не главное это.
– А что же главное? – в рассеянности спросил Давид.
Шумахер посмотрел на часы и жестко ответил:
– У меня время кончилось. Сейчас это главное. Пойдемте к машине. И там я буду молчать. А вы остановитесь у ближайшего поста ГАИ, чтобы я вышел.
– Хорошо. А мне-то куда деваться?
– Куда хотите. До рассвета вам надлежит быть в Москве. А потом… мы вас сами найдем, не беспокойтесь.
– Но вы же и представить себе не можете, куда я пойду. Или вы уже все просчитали?
– То есть? – Шумахер остановился и глянул настороженно поверх очков.
– То есть вы просто толкаете меня в лапы майора, то бишь подполковника Терехова. У меня же никого, никого не осталось. Только вы! А вы тоже меня бросаете. Значит, ехать к Терехову?
– Упаси вас Бог, которого нет!
– Но у меня же действительно никого, никого не осталось!
– Вы абсолютно уверены? – загадочно и многозначительно спросил Шумахер. – Подумайте.
И все, и дальше – тишина. Из-за кустов показалась его машина.
Матерь Божья, какая жара! И дождик уже два раза шел, и темно скоро будет, а такая жара! Ну, чего теперь ждать? Что делать? Куда поворачивать руль? Кого вспоминать? Да, на что же он намекал, этот псих ленинградский? Подумайте, сказал. Сам пусть думает. Человек-загадка! Американский шпион недобитый! Шарк боевой, прости Господи! Или нет, шарк боевой – это не он…
Да пошли они все в баню! Ни о чем не хочу думать! Вообще ничего не хочу. Вон лежит в бардачке бутылка хорошего грузинского коньяка «Варцихе». И пистолет. В дипломате. Пора бы переложить в карман. Сейчас приеду домой, выжру коньяк, и спать. А потом застрелюсь. Нет, сначала коньяк, потом застрелюсь, потом – спать. Или не так? Сначала застрелюсь, потом коньяк (по этому поводу) и… можно уже не спать. Чехов новоявленный! Не смешно. Потому что это не шутка. Ведь такие, как ты, действительно пьют коньяк и после того как застрелятся.
Дождь опять заливал стекла, не оставить ни щелочки, душно, очень душно, а вентилятор, сволочь, гонит горячий воздух, особенно по ногам. Какой же идиот придумал эту конструкцию системы охлаждения?
Он остановился напротив своего подъезда, открыл дверцу и вышел под дождь. На улице было, как в бане, асфальт дымился и, казалось, шипел. Сильный порыв ветра швырнул тяжелыми каплями сбоку в лицо. Душ Шарко. Интересная фамилия. Шарко означает Акуленко. Петро Акуленко.