Заговор посвященных

Наконец, темой повести была жизнь Посвященного, попавшего под колпак КГБ и погибшего в неравной борьбе на этом уровне бытия. Сама история Братства Посвященных явна была известна автору не понаслышке. Но чего ж тут удивительного? Это при советской власти закрытая информация жестко секретилась, и любая утечка становилась форменным ЧП. А сегодня в обычных газетах что ни день публикуются сверхсекретные материалы всех спецслужб мира, и никто уже не обращает на это внимания. А главное, рядовой читатель все равно ничему не верит. Транслируй хоть информацию о конце света по всем каналам ТВ – паники не будет. Специалисты – другое дело, но эти разнюхают все, что надо, и без помощи беллетристов.
В общем, Кулаков никак не думал, что по поводу этакого произведения, кстати, и не опубликованного еще, стоило устраивать столь серьезное совещание. Ну, ввел Разгонов в сюжет реального персонажа, не меняя фамилии – известного правозащитника Игоря Бергмана. Ну, и что? Он же и дочку члена Политбюро настоящей фамилией величает. Нашел чем удивить! Это раньше не принято было, а современные писаки никаких правил признавать не хотят…
Примерно в таком духе Кулаков и ответил. Никулин долго, внимательно слушал, не шевелясь и глядя в одну точку, как неживой. И дядя Воша нехотя завершил, чуть растерянно пожимая плечами:
– В общем, забавная повестушка. У меня дочка любит такие. А я к фантастике всегда скептически относился…
И вот тогда Грейв, абсолютно седой, похудевший, осунувшийся, похожий на вяленого снетка с белесым налетом соли, слегка поморщился, словно от комариного укуса, и проворчал:
– Бергман, товарищ Неверов… разве в этом дело? Там же все – ВСЕ! – фамилии настоящие. Это никакая не фантастика, и вообще никакая не повесть. Это диверсия. Это попытка разрушить наш мир.
– Не понял, – честно признался Кулаков.
– А вот зря ты не стал читать целиком мой апрельский отчет о точке сингулярности.
– Не моя тематика, – жестко ответил Кулаков в последней наивной попытке отмахнуться от мистического кошмара.
– Теперь будет и твоя тоже, – припечатал Грейв.
Кулаков покосился на начальника, и Форманов еле заметно кивнул.
Все, назад дороги нет.
– Вспомни, что тебе рассказывал Большаков про Эльфа.
И почему-то только теперь у Кулакова в голове склеились две половинки одного целого. Ба! Так ведь это именно Эльф называл себя Посвященным в ту последнюю ночь перед собственной смертью. Вот ведь срабатывают подсознательные защитные силы организма! Закончена операция – и абзац! Не хочется думать о непонятном – и выкидываешь из головы все лишнее…
– Так что, братишка, с одним Посвященным ты уже работал напрямую.
– Что ты хочешь сказать, Игнат? Эльф тоже был с вами в точке сингулярности?
– К счастью, нет, но как раз там был Давид Маревич, которого шлепнули сотрудники спецотдела тогдашнего ЧГУ.
– То есть, Маревич – не литературный герой, а абсолютно реальная личность?
– Вот именно. Пойми же ты, наконец, Володя, в этой книге, которую кто-то хочет публиковать, всё, абсолютно всё – правда. Уж я-то знаю. Я был одним из тех, кто занимался уничтожением спецотдела по работе с Посвященными в девяносто первом году. С Вергилием Настом знаком был шапочно, а вот с Петром Михалычем Глотковым мы не один фунт лиха вместе скушали… И я вам скажу, товарищи, – Грейв поднялся, приблизился к столу и, навалившись на него всей тяжестью будто обессилевшего вмиг тела, перешел на зловещий шепот, обращаясь уже не столько к Кулакову, сколько к шефу. – Появление Маревича в точке сингулярности, это еще полбеды. Хуже, если он появится в нашем реальном пространстве, сегодня, сейчас. А он, похоже, уже появился. Иначе откуда у Разгонова вся эта информация?
– Мало ли откуда? – предположил Форманов. – Ее могли передать Разгонову другие Посвященные. Например, тот же Бергман, он же Владыка Урус, еще там, в Штатах, или Владыка Шпатц из Мюнхена, ты же знаешь, что они дружат с Алексеем Кречетом.
– Знаю, – кивнул Грейв. – И все-таки думаю, что Маревич появился лично. И еще у меня большое подозрение, что погибший Эльф тоже вернулся на Землю. Итак: Давид Маревич, Анна Неверова, Борис Шумахер, Юриуш Семецкий… Еще трое вернутся – и все.
– Что – все? – простодушно решил уточнить Кулаков.
– Конец света, – сказал Грейв бесцветным голосом.
И Кулакову захотелось проснуться. Это ж надо! Пройти две войны, дослужиться до генерала, воспитать блестящую смену, начать искренне верить в возрождение России… И дома все хорошо: жена, дети, внуки, все любят друг друга, и даже с деньгами – тьфу-тьфу, наконец-то! – стало совсем неплохо… Короче, дожить до вполне благополучных времен. И для чего? Чтобы мрачный злобный старик, выживший из ума, сидя напротив, предрекал тебе конец мира через несколько месяцев?
– Мы-то что должны делать? – не выдержал дядя Воша, как человек сугубо практический.
Никулин не растерялся. У него уже был готов ответ:
– Для начала мы должны нейтрализовать Разгонова.
– В каком смысле?
– Во всех смыслах. Лишить его инициативы. Приставить хорошую, очень хорошую круглосуточную наружку, а заодно внедрить агента влияния.
– На бульвар? – поинтересовался Форманов.
«Бог мой! – подумал Кулаков, – генерал Форманов, как минимум, пятый человек в стране после Президента, а в международной иерархии рейтинг его едва ли не еще выше, и вот сам Алексей Михалыч рассуждает об этакой ерунде – знает, помнит и держит в голове разгоновские прогулки с собакой по бульвару! Кто-то из нас определенно сошел с ума…»
– Через бульвар не стоит, – помотал головою Грейв. – Используйте любую другую структуру.
– Другой структуры нет, – доложил Форманов.
И Кулаков окончательно осознал, что командуют здесь не генералы, а полковник Никулин. Такая уж была тема.
– Михалыч, ты издеваешься? Нет подходящей организации, значит, создайте. И кандидатуру агента обязательно согласуйте со мной. Вот, собственно, и все. Пока – все. Но это только начало.
– Почему? – строго спросил Форманов.
В голос его возвращались начальственные нотки.
– Потому что Разгонов пишет вторую часть романа.
– О как! – сказал Форманов. – С теми же героями?
– Разумеется. Разгонов пишет сценарий для нас с вами. Сегодня именно он решает, как нам жить и когда умирать.
Кулаков даже не успел спросить, насколько серьезно можно относиться к последнему утверждению. Грейв продолжал, повысив голос и никому не давая вздохнуть:
– Мы должны очень внимательно отслеживать каждую страницу, выходящую из-под его пальцев. И если хоть что-нибудь в этом сценарии нам не понравится, реакция должна последовать незамедлительно.
Дядя Воша напряг все мышцы и стиснул зубы, из последних сил заставляя себя молчать. Форманов тяжко вздохнул:
– Но ведь Разгонов – это тебе не Дима Холодов.
– Конечно, – согласился Грейв с ледяным спокойствием профессионального убийцы. – Поэтому мы и разговариваем здесь и только втроем. До встречи через неделю, товарищи.
Высохший, как мумия, свирепый старик, неожиданно резко поднялся и вышел, никому не пожав руки.
Форманов вытащил из ящика стола початую пачку и, не без труда совместив трясущуюся сигарету с дрожащим огоньком зажигалки, жадно втянул в себя первую порцию дыма. А ведь еще вчера хвастался, что уже неделю не курит.
Кулаков тоже запалил сигаретку и с удивлением отметил, что даже не вспоминал о курении по ходу разговора.
– У Игната астма открылась. Его от одного запаха табачного крутит.
– А-а, – протянул Кулаков.
Он все ждал, когда же Форманов скажет что-нибудь по существу. Но Форманов ничего не говорил. Он только все курил и курил. Одну сигарету от другой.
2
Собаку мы взяли еще в ноябре. Белка в таких вопросах решения принимала мгновенно. Лабрадор, значит, лабрадор. Он же ретривер золотистый. Позвонила в самый элитный клуб и в тот же день привезла зверя, не советуясь со мной. А чего со мной советоваться, если я лабрадоров этих с ньюфаундлендами путаю по чисто географическому признаку? Зверь, конечно, оказался славный – большелапый, вислоухий почти трехмесячный щенок переросток, глядящий на нас доверчивыми черными маслинами, а шкура этого чуда и впрямь отливала настоящим червонным блеском. В общем, приобретение одобрили все: и я, и Зоя Васильевна, и конечно, Андрюшка. Этот в полном восторге был, и утренние прогулки клятвенно обещал взять на себя. Ни я, ни Белка от столь благородного предложения отказаться не могли, взрослым в обязанность поставили дневные и вечерние выходы – на том и порешили. Ну, а выбранное еще неделю назад имя никто менять не собирался – Капа, так Капа. И собаке вроде понравилось – откликаться начала быстро.