Будущее, XXII век. Прогрессоры

Дорога была странная. Совершенно прямая, она выходила из-за мутно-синего горизонта, рассекала круг земли напополам и уходила снова за мутно-синий горизонт, туда, где круглые сутки, днем и ночью, что-то очень далекое и большое невнятно вспыхивало, мерцало, двигалось, вспучивалось и опадало. Дорога была широкая, она матово отсвечивала на солнце, и полотно ее как бы лежало поверх степи массивной, в несколько сантиметров толщиной, закругленной на краях полосой какого-то плотного, но не твердого материала. Гаг ступил на нее и, удивляясь неожиданной упругости, несколько раз легонько подпрыгнул на месте. Это, конечно, не был бетон, но это не был и прогретый солнцем асфальт. Что-то вроде очень плотной резины. От этой резины шла прохлада, а не душный зной раскаленного покрытия. И на поверхности дороги не было видно никаких следов, даже пыли не было на ней. Гаг наклонился и провел рукой по гладкой, почти скользкой поверхности. Посмотрел на ладонь. Ладонь осталась чистой.
— Она сильно усохла за последние восемьдесят лет, — прогудел Драмба.
— Когда я видел ее в последний раз, ее ширина была больше двадцати метров. И тогда она еще двигалась.
Гаг соскочил на землю.
— Двигалась? Как двигалась?
— Это была самодвижущаяся дорога. Тогда было много таких дорог. Они опоясывали весь земной шар, и они текли — по краям медленнее, в центре очень быстро.
— У вас не было автомобилей? — спросил Гаг.
— Были. Я не могу вам сказать, почему люди увлеклись созданием таких дорог. Я имею только косвенную информацию. Это было связано с очищением среды. Самодвижущиеся дороги очищали. Они убирали из атмосферы, из воздуха, из земли все лишнее, все вредное.
— А почему она сейчас не движется? — спросил Гаг.
— Не знаю. Все очень изменилось. Раньше на этой дороге были толпы людей. Теперь никого нет. Раньше в этом небе в несколько горизонтов шли, шли потоками летательные аппараты. Теперь в небе пусто. Раньше по обе стороны от дороги стояла пшеница в мой рост. Теперь это степь.
Гаг слушал, приоткрыв рот.
— Раньше через мои рецепторы, — продолжал Драмба монотонным голосом,
— ежесекундно проходили сотни радиоимпульсов. Теперь я не ощущаю ничего, кроме атмосферных разрядов. Сначала мне показалось даже, что я заболел. Но теперь я знаю: я прежний. Изменился мир.
— Может быть, мир заболел? — спросил Гаг живо.
— Не понимаю, — сказал Драмба.
Гаг отвернулся и стал смотреть туда, где горизонт вспыхивал и шевелился. «Черта с два, — угрюмо подумал он. — Как же, заболеют они!»
— А там что? — спросил он.
— Там Антонов, — ответил Драмба. — Это город. Восемьдесят лет назад его не было видно отсюда. Это был сельскохозяйственный город.
— А сейчас?
— Не знаю. Я все время вызываю информаторий, но мне никто не отвечает.
Гаг смотрел на загадочное мерцание, и вдруг из-за горизонта возникло что-то невероятно огромное, похожее на косой парус невообразимых размеров, почти такое же серо-голубое, как небо, может быть — чуть темнее, медленно и величественно описало дугу, словно стрелка часов прошла по циферблату, и снова скрылось, растворилось в туманной дымке. Гаг перевел дух.
— Видел? — спросил он шепотом.
— Видел, — сказал Драмба удрученно. — Не знаю, что это такое. Раньше такого не было.
Гаг зябко передернул плечами.
— Толку от тебя… — проворчал он. — Ладно, пошли домой.
— Вы хотели посетить ракетодром, — напомнил Драмба.
— Господин! — резко сказал Гаг.
— Не понимаю…
— Когда обращаешься ко мне, изволь добавлять «господин»!
— Понял, господин.
Некоторое время они шли молча. Кузнечики сухими брызгами разлетались из-под ног. Гаг искоса поглядывал на бесшумного колосса, который плавно покачивался рядом с ним. Он вдруг заметил, что около Драмбы, совсем как давеча около дороги, держится своя атмосфера — свежести и прохлады. Да и сделан был Драмба из чего-то похожего: такой же плотно-упругий, и так же матово отсвечивали кисти его рук, торчащие из рукавов синего комбинезона. И еще Гаг заметил, что Драмба все время держится так, чтобы быть между ним и солнцем.
— Ну-ка расскажи еще раз про себя, — приказал Гаг.
Драмба повторил, что он — робот-андроид номер такой-то из экспериментальной серии экспедиционных роботов, сконструирован тогда-то (около ста лет назад — ничего себе старикашечка!), задействован тогда-то. Работал в таких-то экспедициях, на Яйле претерпел серьезную аварию, был частично разрушен; реконструирован и модернизирован тогда-то, но больше в экспедициях не участвовал…
— В прошлый раз ты говорил, что пять лет простоял в музее, — прервал его Гаг.
— Шесть лет, господин. В музее истории открытий в Любеке.
— Ладно, — проворчал Гаг. — А потом восемьдесят лет ты торчал в этой нише у Корнея…
— Семьдесят девять лет, господин.
— Ладно-ладно, нечего меня поправлять… — Гаг помолчал. — Скучно, наверное, было стоять?
— Не понимаю вопроса, господин.
— Экая дубина… Впрочем, это никого не интересует. Ты мне лучше вот что скажи. Чем ты отличаешься от людей?
— Я всем отличаюсь от людей, господин. Химией, принципом схемы управления и контроля, назначением.
— Ну и какое у тебя, у дубины, назначение?
— Выполнять все приказания, которые я способен выполнить.
— Хе!.. А у людей какое назначение?
— У людей нет назначения, господин.
— Долдон ты, парень! Деревня. Что бы ты понимал в настоящих людях?
— Не понимаю вопроса, господин.
— А я тебя ни о чем не спрашиваю пока.
Драмба промолчал.
Они шагали через степь, все больше уклоняясь от прямой дороги к дому, потому что Гагу стало вдруг интересно посмотреть, что за сооружение торчит на небольшом холме справа. Солнце было уже высоко, на степью дрожал раскаленный воздух, душный острый запах травы и земли все усиливался.
— Значит, ты готов выполнить любое мое приказание? — спросил Гаг.
— Да, господин. Если это в моих силах.
— Ну, хорошо… А если я прикажу тебе одно, а… м-м-м… кто-нибудь еще — совсем противоположное? Тогда что?
— Не понял, кто отдает второе приказание.
— Ну… м-м-м… Да все равно кто.
— Это не все равно, господин.
— Ну, например, Корней…
— Я выполню приказ Корнея, господин.
Некоторое время Гаг молчал. Ах ты скотина, думал он. Дрянь этакая.
— А почему? — спросил он наконец.
— Корней старше, господин. Индекс социальной значимости у него гораздо выше.
— Что еще за индекс?
— На нем больше ответственности перед обществом.
— А ты откуда знаешь?
— Уровень информированности у него значительно выше.
— Ну и что же?
— Чем выше уровень информированности, тем больше ответственности.
«Ловко, — подумал Гаг. — Не придерешься. Все верно. Я здесь как дитя малое. Ну, мы еще посмотрим…»
— Да, Корней — великий человек, — сказал он. — Мне до него, конечно, далеко. Он все видит, все знает. Вот мы сейчас идем с тобой, болтаем, а он небось каждое наше слово слышит. Чуть что не так, он нам задаст…
Драмба молчал. Шут его знает, что происходило в его ушастой башке. Морды, можно сказать, нет, глаз нет — ничего не понять. И голос все время одинаковый…
— Правильно я говорю?
— Нет, господин.
— Как так — нет? По-твоему, Корней может что-нибудь не знать?
— Да, господин. Он задает вопросы.
— Сейчас, что ли?
— Нет, господин. Сейчас у меня нет с ним связи.
— Что же он, по-твоему, не слышит, что ты сейчас говоришь? Или что я тебе говорю? Да он, если хочешь знать, даже наши мысли слышит! Не то что разговоры…
— Понял вас, господин.
Гаг посмотрел на Драмбу с ненавистью.
— Что ты понял, раздолбай?
— Понял, что Корней располагает аппаратурой для восприятия мыслей.
— Кто тебе сказал?
— Вы, господин.
Гаг остановился и плюнул в сердцах. Драмба тоже сейчас же остановился. Эх, садануть бы ему промеж ушей, да ведь не достанешь. Это надо же, какая дубина! Или притворяется? Спокойнее, Кот, спокойнее! Хладнокровие и выдержка.