Том 2. 1960-1962

Они поглядели друг на друга, но ничего уже нельзя было рассмотреть выше маски и ниже меховой опушки капюшона.
— Пошли,— сказал Мандель.
— Пошли, Лазарь Григорьевич. Только теперь мы пойдем гуськом.
— Ладно,— весело согласился Мандель.— Чур, я впереди.
И они пошли дальше: впереди Мандель с саквояжем в левой руке, в пяти шагах за ним Новаго. «Как быстро темнеет,— думал Новаго.— Осталось километров двадцать пять. Ну, может быть, немного меньше. Двадцать пять километров по пустыне в полной темноте… И каждую секунду она может броситься на нас. Из–за той дюны, например. Или из–за той, подальше.— Новаго зябко поежился.— Надо было выехать утром. Но кто мог знать, что на трассе есть каверна? Поразительное невезение. И все же надо было выехать утром. Даже вчера, с вездеходом, который повез на плантации пеленки и аппаратуру. Впрочем, вчера Мандель оперировал. Темнеет и темнеет. Марк, наверное, места уже не находит. То и дело бегает на башню поглядеть, не едут ли долгожданные врачи. А долгожданные врачи тащатся пешком по ночной пустыне. Ирина успокаивает его, но тоже, конечно, волнуется. Это у них первый ребенок, и первый ребенок на Марсе, первый марсианин… Она очень здоровая и уравновешенная женщина. Замечательная женщина! Но на их месте я бы воздержался от ребенка. Ничего, все будет благополучно. Только бы нам не задержаться…»
Новаго все время глядел вправо, на сереющие гребни дюн. Мандель тоже глядел вправо. Поэтому они не сразу заметили Следопытов. Следопытов было тоже двое, и они появились слева.
— Эхой, друзья! — крикнул тот, что был повыше.
Другой, короткий, почти квадратный, закинул карабин за плечо и помахал рукой.
– Эге,— сказал Новаго с облегчением.— А ведь это Опанасенко и канадец Морган. — Эхой, товарищи! — радостно заорал он.
— Какая встреча! — сказал, подходя, долговязый Гэмфри Морган.— Добрый вечер, доктор,— сказал он, пожимая руку Манделя.— Добрый вечер, доктор,— повторил он, пожимая руку Новаго.
— Здравствуйте, товарищи,— прогудел Опанасенко.— Какими судьбами?
Прежде чем Новаго успел ответить, Морган неожиданно сказал:
— Спасибо, все зажило.— И снова протянул Манделю длинную руку.
— Что? — спросил озадаченный Мандель.— Впрочем, я рад.
— О нет, он еще в лагере,— сказал Морган.— Но он тоже почти здоров.
— Что это вы так странно изъясняетесь, Гэмфри? — осведомился сбитый с толку Мандель.
Опанасенко схватил Моргана за край капюшона, притянул к себе и закричал ему прямо в ухо:
— Все не так, Гэмфри! Ты проспорил!
Затем он повернулся к врачам и объяснил, что час назад канадец случайно повредил в наушниках слуховые мембраны и теперь ничего не слышит, хотя уверяет, что может отлично обходиться в марсианской атмосфере без помощи акустической «текник».
— Он говорит, что и так знает, что ему могут сказать. Мы спорили, и он проиграл. Теперь он будет пять раз чистить мой карабин.
Морган засмеялся и сообщил, что девушка Галя с Базы здесь совершенно ни при чем. Опанасенко безнадежно махнул рукой и спросил:
— Вы, конечно, на плантации, на биостанцию?
— Да,— сказал Новаго. — К Славиным.
— Ну правильно,— сказал Опанасенко.— Они вас очень ждут. А почему пешком?
— О, какая досада! — виновато сказал Морган.— Не могу слышать совсем ничего.
Опанасенко опять притянул его к себе и крикнул:
— Подожди, Гэмфри! Потом расскажу!
— Гуд,— сказал Морган. Он отошел и, оглядевшись, стащил с плеча карабин. У Следопытов были тяжелые двуствольные полуавтоматы с магазином на двадцать пять разрывных пуль.
— Мы потопили краулер,— сказал Новаго.
— Где? — быстро спросил Опанасенко.— Каверна?
— Каверна. На трассе, примерно сороковой километр.
— Каверна! — радостно сказал Опанасенко.— Слышишь, Гэмфри? Еще одна каверна!
Гэмфри Морган стоял к ним спиной и вертел головой в капюшоне, разглядывая темнеющие барханы.
— Ладно,— сказал Опанасенко.— Это после. Так вы потопили краулер и решили идти пешком? А оружие у вас есть?
Мандель похлопал себя по ноге.
— А как же,— сказал он.
— Та–ак,— сказал Опанасенко.— Придется вас проводить. Гэмфри! Черт, не слышит…
— Погодите,— сказал Мандель.— Зачем это?
— Она где–то здесь,— сказал Опанасенко.— Мы видели следы.
Мандель и Новаго переглянулись.
— Вам, разумеется, виднее, Федор Александрович,— нерешительно сказал Новаго,— но я полагал… В конце концов, мы вооружены.
— Сумасшедшие,— убежденно сказал Опанасенко.— У вас там на Базе все какие–то, извините, блаженные. Предупреждаем, объясняем — и вот, пожалуйста. Ночью. Через пустыню. С пистолетиками. Вам что, Хлебникова мало?
Мандель пожал плечами.
— По–моему, в данном случае…— начал он, но тут Морган сказал: «Ти–хо!», и Опанасенко мгновенно сорвал с плеча карабин и встал рядом с канадцем.
Новаго тихонько крякнул и потянул из унта пистолет.
Солнце уже почти скрылось — над черными зубчатыми силуэтами дюн светилась узкая желто–зеленая полоска. Все небо стало черным, и звезд было очень много. Звездный блеск лежал на стволах карабинов, и было видно, как стволы медленно двигаются направо и налево.
Потом Гэмфри сказал: «Ошибка. Прошу прощения», и все сразу зашевелились. Опанасенко крикнул на ухо Моргану:
— Гэмфри, они идут на биостанцию к Ирине Викторовне! Надо проводить!
— Гуд. Я иду,— сказал Морган.
— Мы идем вместе! — крикнул Опанасенко.
— Гуд. Идем вместе.
Врачи все еще держали в руках пистолеты. Морган повернулся к ним,всмотрелся и воскликнул:
— О, это не нужно! Это спрятать.
— Да–да, пожалуйста,— сказал Опанасенко.— И не вздумайте стрелять. И наденьте очки.
Следопыты были уже в инфракрасных очках. Мандель стыдливо сунул пистолет в глубокий карман дохи и перехватил саквояж в правую руку. Новаго помедлил немного, затем снова опустил пистолет за отворот левого унта.
— Пошли,— сказал Опанасенко.— Мы поведем вас не по трассе, а напрямик, через раскопки. Это ближе.
Теперь впереди и правее Манделя шел с карабином под мышкой Опанасенко. Позади и правее Новаго вышагивал Морган. Карабин на длинном ремне висел у него на шее. Опанасенко шел очень быстро, круто забирая на запад.
В инфракрасные очки дюны казались черно–белыми, а небо — серым и пустым. Это было похоже на рисунок свинцовым карандашом. Пустыня быстро остывала, и рисунок становился все менее контрастным, словно заволакивался туманной дымкой.
— А почему вас так обрадовала наша каверна, Федор Александрович? — спросил Мандель.— Вода?
— Ну как же,— сказал Опанасенко, не оборачиваясь.— Во–первых — вода, а во–вторых — в одной каверне мы нашли облицованные плиты.
— Ах да,— сказал Мандель.— Конечно.
— В нашей каверне вы найдете целый краулер,— мрачно проворчал Новаго.
Опанасенко вдруг резко свернул, огибая ровную песчаную площадку. На краю площадки стоял шест с поникшим флажком.
— Зыбучка,— проговорил позади Морган.— Очень опасно.
Зыбучие пески были настоящим проклятием. Месяц назад был организован специальный отряд разведчиков–добровольцев, который должен был отыскать и отметить все зыбучие участки в окрестностях Базы.
— Но ведь Хасэгава, кажется, доказал,— сказал Мандель,— что вид этих плит может объясняться и естественными причинами.
— Да,— сказал Опанасенко.— В том–то и дело.
— А вы нашли что–нибудь за последнее время? — спросил Новаго.
— Нет. Нефть нашли на востоке, окаменелости нашли очень интересные. А по нашей линии — ничего.
Некоторое время они шли молча. Затем Мандель сказал глубокомысленно:
— Пожалуй, ничего странного в этом нет. На Земле археологи имеют дело с остатками культуры, которым самое большое сотня тысяч лет. А здесь — десятки миллионов. Напротив, было бы странно…
— Да мы и не очень жалуемся,— сказал Опанасенко.— Мы сразу получили такой жирный кусок — два искусственных спутника. Нам даже копать ничего не пришлось. И потом,— добавил он, помолчав,— искать не менее интересно, чем находить.