Том 9. 1985-1990
Annotation
В девятый том собрания сочинений включены произведения, написанные в период с 1985 по 1990 годы: «Отягощенные Злом, или Сорок лет спустя», «Жиды города Питера, или Невеселые беседы при свечах», и киносценарии.
Том дополняют комментарии Б. Стругацкого к данным произведениям
Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий
ОТЯГОЩЕННЫЕ ЗЛОМ, или СОРОК ЛЕТ СПУСТЯ
НЕОБХОДИМЫЕ ПОЯСНЕНИЯ
ДНЕВНИК. 10 ИЮЛЯ (НОЧЬ НА 11-е)
РУКОПИСЬ «ОЗ» (1–3)
ДНЕВНИК. 12 ИЮЛЯ
РУКОПИСЬ «ОЗ» (4)
ДНЕВНИК. 14 ИЮЛЯ
РУКОПИСЬ «ОЗ» (5–9)
ДНЕВНИК. 16 ИЮЛЯ
17 ИЮЛЯ. 5 ЧАСОВ УТРА
17 ИЮЛЯ. ВЕЧЕР
РУКОПИСЬ «ОЗ» (10–14)
ДНЕВНИК. 18 ИЮЛЯ (ДОПОЛНЕНИЕ К 17-му)
18 ИЮЛЯ. ВЕЧЕР
РУКОПИСЬ «ОЗ» (15–18)
ДНЕВНИК. 19 ИЮЛЯ (УТРО)
19 ИЮЛЯ. 20 ЧАСОВ 30 МИНУТ
РУКОПИСЬ «ОЗ» (19–22)
ДНЕВНИК. УЖЕ 20 ИЮЛЯ. НОЧЬ, 1.30
20 ИЮЛЯ. 11 УТРА
РУКОПИСЬ «ОЗ» (23–25)
ДНЕВНИК. 20 ИЮЛЯ. 13 ЧАСОВ
20 ИЮЛЯ. 15 ЧАСОВ
20 ИЮЛЯ. ПОЛОВИНА ШЕСТОГО ВЕЧЕРА
20 ИЮЛЯ. СЕМЬ ВЕЧЕРА
РУКОПИСЬ «ОЗ» (26–27)
ДНЕВНИК. 20 ИЮЛЯ. ОКОЛО ПОЛУНОЧИ
21 ИЮЛЯ. ДВА ЧАСА НОЧИ
РУКОПИСЬ «ОЗ» (28–29)
НЕОБХОДИМОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ
ЖИДЫ ГОРОДА ПИТЕРА, или НЕВЕСЕЛЫЕ БЕСЕДЫ ПРИ СВЕЧАХ Комедия в двух действиях
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
КИНОСЦЕНАРИИ
ДЕНЬ ЗАТМЕНИЯ
ЧАРОДЕИ
МАШИНА ЖЕЛАНИЙ
СТАЛКЕР
1. Дом сталкера
2. Писатель
3. Кафе
4. Застава
5. В машине у железной дороги
6. Прорыв
7. В ожидании рассвета
8. Зона
9. Терраска, вид с фасада
10. В тумане
11. Отдых после тумана
12. Пробуждение
13. Испытание
14. Коридорчик
15. Комната с телефоном
16. Терраска
17. Снова кафе
ДЕЛО ОБ УБИЙСТВЕ (ОТЕЛЬ «У ПОГИБШЕГО АЛЬПИНИСТА»)
ПЯТЬ ЛОЖЕК ЭЛИКСИРА
ТУЧА
Борис Стругацкий.
«ОТЯГОЩЕННЫЕ ЗЛОМ»
«ЖИДЫ ГОРОДА ПИТЕРА, ИЛИ НЕВЕСЕЛЫЕ БЕСЕДЫ ПРИ СВЕЧАХ»
КИНОСЦЕНАРИИ
Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий
Собрание сочинений в одиннадцати томах
Том 9. 1985-1990
ОТЯГОЩЕННЫЕ ЗЛОМ, или СОРОК ЛЕТ СПУСТЯ
Из десяти девять не знают отличия тьмы от света, истины от лжи, чести от бесчестья, свободы от рабства. Такоже не знают и пользы своей.
_Трифилий_, раскольник
Симон же Петр, имея меч, извлек его, и ударил первосвященнического раба, и отсек ему правое ухо. Имя рабу было Малх.
_Евангелие_ _от_ _Иоанна_
НЕОБХОДИМЫЕ ПОЯСНЕНИЯ
Две рукописи лежали передо мной, когда я принял окончательное решение писать эту книгу.
Решение мое само по себе никаких объяснений не требует. Сейчас, когда имя Георгия Анатольевича Носова всплыло из небытия, и даже не всплыло, а словно бы взорвалось вдруг, сделавшись в одночасье едва ли не первым в списке носителей идей нашего века; когда вокруг этого имени пошли наворачивать небылицы люди, никогда не говорившие с Учителем и даже никогда не видевшие его; когда некоторые из его учеников принялись суетливо и небескорыстно сооружать некий новейший миф вместо того, чтобы просто рассказать то, что было на самом деле, — сейчас полезность и своевременность моего решения представляются очевидными.
Иное дело — рукописи, составляющие книгу. Они, на мой взгляд, без всякого сомнения требуют определенных пояснений.
Происхождение первой рукописи вполне банально. Это мои заметки, черновики, наброски, кое-какие цитаты, записки, главным образом дневникового характера, для отчет-экзамена по теме «Учитель двадцать первого века». В связи с событиями того страшного лета отчет-экзамен мой так никогда и не был написан и сдан. Конечно, можно только поражаться самонадеянности того восторженного юнца, зеленого выпускника Ташлинского лицея, вообразившего себе, будто он способен вычленить и сформулировать основные принципы работы своего учителя, состыковать их с существующей теорией воспитания и создать таким образом совершенный портрет идеального педагога. Помнится, Георгий Анатольевич отнесся к моему замыслу с определенной долей скептицизма, однако отговаривать меня не стал и, более того, разрешил мне сопровождать его во всех его деловых хождениях, в том числе и за кулисы тогдашней ташлинской жизни.
И самонадеянный юнец ходил за своим учителем, иногда в компании с другими лицеистами (которых учитель отбирал по каким-то одному ему понятным соображениям), иногда же сопровождал учителя один. Он внимательно слушал, запоминал, записывал, делал для себя какие-то выводы, которых я теперь, к сожалению, уже не помню, пламенел какими-то чувствами, которые теперь тоже основательно подзабылись, а вечерами, вернувшись в лицей, с упорством и трудолюбием Нестора заносил на бумагу все, что наиболее поразило его и показалось наиболее важным для будущей работы.
Я основательно отредактировал эти записи. Кое-что мне пришлось расшифровать и переписать заново. Многое там было застенографировано, зашифровано кодом, который я теперь, конечно же, забыл. Некоторые места вообще оказалось невозможно прочесть. Разумеется, я полностью опустил целые страницы, носящие дневниково-интимный характер, страницы, касающиеся других людей и не касающиеся Георгия Анатольевича.
Теперь, когда я закончил книгу и не намерен более изменять в ней хоть слово, мне бывает грустно при мысли, что я, несомненно, засушил и обескровил забавного, трогательного, иногда жалкого юнца, явственно выглядывавшего ранее из-за строчек со своими мучительными возрастными проблемами, со своим гонором, удивительно сочетавшимся у него с робостью, со своими фантасмагорическими планами, великой жертвенностью и простодушным эгоизмом. В процессе работы я все это элиминировал беспощадно, ибо считал — и считал совершенно справедливо, — что незачем мне выпячивать себя в трагедии моего учителя. Все-таки книга эта прежде всего о нем и только потом уже — обо мне.
Это о первой рукописи.
Происхождение второй рукописи загадочно — столь же загадочно, как и ее содержание. Георгий Анатольевич вручил мне ее вскоре после того, как определилась тема моего отчет-экзамена. Он сказал, что эта рукопись может оказаться полезной для моей работы, во всяком случае, она способна вывести меня из плоскости обыденных размышлений. Этих слов его я тогда не понял, не понимаю я их и сейчас. Видимо, не так-то просто вывести меня из плоскости обыденных размышлений.
Помнится, Георгий Анатольевич рассказал мне, что рукопись эта была несколько лет назад обнаружена при сносе старого здания гостиницы-общежития Степной обсерватории, старейшего научного учреждения нашего региона. Рукопись содержалась в старинной картонной папке для бумаг, завернутой в старинный же полиэтиленовый мешок, схваченный наперекрест двумя тонкими черными резинками. Ни имени автора, ни названия на папке не значилось, были только две большие буквы синими чернилами: О и З.
Первое время я думал, что это цифры «ноль» и «три», и только много лет спустя сообразил сопоставить эти буквы с эпиграфом на внутренней стороне клапана папки: «...у гностиков ДЕМИУРГ — творческое начало, производящее материю, отягощенную злом». И тогда показалось мне, что «ОЗ» — это, скорее всего, аббревиатура: Отягощение Злом или Отягощенные Злом, — так свою рукопись назвал неведомый автор. (С тем же успехом, впрочем, можно допустить и то, что ОЗ — не буквы, а все-таки цифры. Тогда рукопись называется «ноль — три», а это телефон «Скорой помощи», — и странное название вдруг обретает особый и даже зловещий смысл.)
Формально автором следует считать Сергея Корнеевича Манохина, от имени которого и ведется повествование. С. К. Манохин — личность вполне историческая, астроном, доктор физматнаук, он действительно в конце прошлого века был сотрудником Степной обсерватории, причем довольно долгое время. Более того, понятие «звездных кладбищ», упоминаемое в рукописи, было на самом деле введено им. Он предсказал это редкое и своеобразное явление природы, и, насколько я понял, еще при его жизни оно было обнаружено в наблюдениях. Больше никаких заметных следов в науке он не оставил, во всяком случае, никаких данных подобного рода мне найти не удалось. И уж совсем никаких данных не удалось мне обнаружить о том, что С. К. Манохин когда-либо баловался художественной литературой. Так что вопрос об авторстве «Отягощения Злом» и сейчас остается для меня открытым.