999 (сборник)

Он подошел к телефону и набрал номер тетушки Труди, даже не сознавая, что по щекам у него текут слезы. На третьем гудке сработал автоответчик. «Привет,— поздоровался он голосом тети Труди.— Я знаю, что мне не стоит этого говорить, дабы не поощрять грабителей, но меня нет дома. Я поехала в Кеннебанк смотреть новый фильм с Харрисоном Фордом. Если вы собираетесь меня грабить, пожалуйста, не забирайте мою коллекцию фарфоровых поросят. Если хотите мне что-то сказать, говорите после сигнала».
Киннелл дождался сигнала и наговорил, очень стараясь, чтобы голос его не дрожал:
— Тетя Труди, это Ричи. Когда вернешься домой, позвони мне, ладно? В любое время, пусть даже и поздно.
Он повесил трубку, взглянул на экран телевизора и снова набрал номер Новостной ленты телетекста, только на этот раз задав код штата Мэн. Пока компьютер на том конце линии обрабатывал заказ, Киннелл вернулся к камину и поворошил кочергой сморщенные, почерневшие останки картины. Запах был просто ужасный — по сравнению с ним едкий запах пролитого уксуса казался просто божественным ароматом,— но Киннеллу было уже все равно. Картины больше не было. Она превратилась в пепел. И ради этого можно стерпеть что угодно.
А если он снова вернется, Дорожный Ужас?
— Не вернется.— Киннелл поставил кочергу на место и вернулся к телевизору.— Я уверен, что он не вернется.
И все-таки каждый раз, когда сообщения на новостной линии начинались по новому кругу, Киннелл прочитывал их очень внимательно. От картины остался лишь пепел на кирпичах под очагом... и в новостях не появлялось никаких сообщений о зверском убийстве пожилой женщины в Уэллсе, Сако или Кеннебанке. Но Киннелл все равно продолжать следить за телетекстом, как будто где-то подспудно едва ли не ждал, что на экране появится что-то вроде: «ГРАНД-АМ» НА ПОЛНОЙ СКОРОСТИ ВРЕЗАЛСЯ В ЦЕНТРАЛЬНЫЙ КЕННЕБАНКСКИЙ КИНОТЕАТР. ПО ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫМ ДАННЫМ, ПОГИБЛО ОКОЛО ДЕСЯТИ ЧЕЛОВЕК. Но ничего подобного не появилось.
В четверть одиннадцатого зазвонил телефон. Киннелл схватил трубку:
— Алло?
— Это Труди. С тобой все в порядке, мой хороший?
— Да, все в порядке.
— А то у тебя голос какой-то странный,— сказала тетя.— Дрожит... да и вообще, не такой какой-то. Что случилось? Это все из-за нее? — И тут тетя сказала такое, что повергло Киннелла в леденящий ужас, но все-таки не удивило: — Это все из-за этой картины, которая так тебе нравилась, да? Из-за этой проклятой картины?
Киннелл вдруг успокоился. Может быть, потому что тетя оказалась такой проницательной... ну и, конечно же, из-за того, что с ней ничего не случилось.
— Да, может быть,— сказал он.— Меня как-то так колотило всю дорогу до дома. И я ее сжег. В камине.
Она все равно скоро узнает, про Джуди Даймент, — твердил предательский внутренний голос.— У нее нет спутниковой тарелки ценой в двадцать тысяч долларов, но она получает «Юнион-лидер», и завтра же эта новость будет на первой полосе. Тетя умная женщина и сразу сообразит кто к чему.
Да, все верно. Но дальнейшие объяснения могут подождать и до утра, когда возбуждение немного спадет... когда он, возможно, найдет способ, как ему поразмыслить над всем, что случилось, не сходя при этом с ума... и когда он будет уверен, что все закончилось и Дорожного Ужаса больше нет.
— Вот и славно,— с нажимом проговорила тетя.— И знаешь что? Ты бы и пепел развеял тоже.— Она на секунду умолкла и продолжила, понизив голос: — Ты за меня волновался, да? Потому что ты мне показывал эту картину?
— Да, немножечко волновался.
— Но теперь тебе лучше?
Киннелл откинулся в кресле и закрыл глаза. Ему действительно стало легче.
— Э... как кино?
— Замечательно. Харрисон Форд изумительно смотрится в форме. Вот если бы он еще как-то убрал эту шишку на подбородке...
— Спокойной ночи, тетя Труди. Завтра поговорим.
— Поговорим?
— Да. Я так думаю,— сказал Киннелл.
Он положил трубку на место, встал, подошел к камину и eщe раз пошевелил кочергой пепел. Картина сгорела почти вся. Остался только кусок крыла черного автомобиля и обуглившийся клочок дороги. Но это, наверное, уже не страшно. Может быть, именно так и надо было поступить с самого начала? В конце концов, именно так и следует изничтожать сверхъестественных посланцев зла — жечь их огнем. Ну да. Он сам использовал этот сюжетный ход в нескольких своих книгах. В частности, в «Отбывающем поезде» — романе про железнодорожный вокзал, населенный призраками.
— Вот именно,— произнес Киннелл вслух.— Гори, детка, гори.
Он подумал о выпивке, которую обещал себе на подъезде к дому. Выпить, конечно, стоило. Но тут Киннелл вспомнил пролитый уксус (который уже, наверное, впитался в рассыпанные овсяные хлопья — ну и мысли иной раз приходят в голову!) и решил, что лучше сразу лечь спать. В романах ужасов — к примеру, в романах Ричарда Киннелла — герой, переживший подобное приключение, не спит до утра. Потому что не может заснуть.
Но жизнь — это не книга. В жизни люди ложатся спать и засыпают вполне нормально.
На самом деле он задремал уже в душе, привалившись спиной к стене и не успев даже смыть шампунь. Вода била его по груди. Киннеллу снился сон. В этом сне он снова попал на дворовую распродажу. В телевизоре, установленном на мусорных корзинах, показывали Джуди Даймент. Ее голова была на месте, но Киннелл видел, что она пришита к телу грубыми халтурными стежками, как будто пришивал ее неумелый хирург. Шов шел вокруг шеи, точно кошмарное ожерелье.
— Вы смотрите Новостную ленту Новой Англии, версию обновленную и исправленную,— сказала миссис Даймент, и когда она заговорила, Киннелл, который всегда видел яркие и живые сны, на самом деле увидел, как швы у нее на шее натягиваются и расслабляются при каждом слове.— Бобби Хастингз сжег все свои картины. Все до единой, включая и вашу, мистер Киннелл.. а она ваша, как вы сами, я думаю, уже поняли. Проданные товары возврату не подлежат, вы ведь читали уведомление. Вы еще радуйтесь, что я взяла у вас чек.
Сжег все свои картины. Ну да. Все правильно. Он и должен был сжечь их все, — подумал Киннелл в своем водянистом сне.— _«Мне не вынести то, что со мной происходит», вот что он написал перед смертью. А когда человек доходит до предела и жжет за собой все мосты, вряд ли он станет медлить и размышлять, не спасти ли от пламени что-то одно — то особенное, что достойно остаться. А ведь ты действительно что-то такое особенное вложил 6 свой «Дорожный Ужас прет на север».
— Да, Бобби? И, наверное, сам того не желая. Просто так получилось. Случайно. Ты был очень талантливым, я это понял сразу, но талант здесь вообще ни при чем.. В том, что касается этой картины..
— Есть вещи, которые сохраняются навсегда,— говорила из телевизора Джуди Даймент.— Они возвращаются снова и снова, как бы ты ни старался от них избавиться. Они возвращаются. Они липнут к тебе, как зараза.
Киннелл протянул руку и переключил канал, но, как; оказалось, по всему диапазону шла только одна передача: «Шоу Джуди Даймент».
— Можно сказать, он пробил брешь в основании Вселенной,— говорила она теперь.— Он, это Бобби Хастингз. И оттуда вывалилось вот такое. Замечательно, правда?
Ноги Киннелла поехали по скользкому кафелю. Он мгновенно проснулся. Хорошо еще, что не упал.
Он зажмурился — мыло попало в глаза, и глаза защипало (пока он спал и видел сон, шампунь стек на лицо густыми белыми ручьями). Он набрал воду в ладони и плеснул на лицо. А когда набирал воду снова, вдруг услышал какой-то звук. Какое-то сбивчивое тарахтение.
Не будь идиотом, — сказал он себе.— Здесь только шум воды в душе. И больше ты ничего не слышишь. Тебе просто кажется.
Или нет?
Киннелл протянул руку и выключил воду.
Он по-прежнему слышал это непонятное тарахтение. Глухое и мощное. И звук доносился откуда-то с улицы.
Киннелл вылез из душа и прошел, даже не вытеревшись, к себе в спальню на втором этаже. Он так и не смыл шампунь с волос, и впечатление было такое, что он стал седым, пока дремал в душе,— как будто сон про Джуди Даймент заставил его поседеть.