Жребий Иерусалима
Мы зашли в два дома по пути к церкви в центре городка. Оба дома оказались исполненными в пуританском стиле, забиты коллекционными вещами, которые вот так просто можно было взять в руки; оба дома были пусты и полны зловещих запахов.
Ничего, казалось, не жило и не двигалось во всем этом мире, кроме нас. Мы не видели ни насекомых, ни птиц, ни даже паутины на окнах. Только пыль.
Наконец, мы достигли церкви. Она возвышалась над нами, суровая, неприветливая, холодная. Окна были черными, затемненными изнутри. Божественность, святость покинули ее давным-давно. Точно так. Мы поднялись по ступенькам, н я взялся за огромную железную дверную ручку. Мы с Келвином обменялись мрачными взглядами, а потом я открыл дверь. Как долго эту дверь не открывали? Должен сказать откровенно, что я, видимо, был первым за последние пятьдесят лет. Вероятно, даже больше. Ржавые петли заскрипели, когда я открывал ее. Запах гниения и запустения коснулся нас, и запах был почти осязаем. Кел звучно откашлялся и непроизвольно затряс головой, словно хотел глотнуть чистого воздуха.
- Сэр, вы уверены, что вы?.. - спросил он.
- Со мной все в порядке, - спокойно ответил я. - Но мне было неспокойно, Бони, да и теперь, вспоминая о церкви, я чувствую волнение. Я верю как и в Моисея, как и в Бездонную Бутылку, как и во Всеобщую Матерь, словно наш Хенсон (когда он приходит в состояние философских раздумий), что именно здесь находятся те богохульные места, строения, где млечный сок космоса прокисает и горкнет. И эта церковь такое место: я готов в этом присягнуть.
Мы вошли в длинный зал с пыльными вешалками и щитами с церковными гимнами. Помещение было без окон. Тут и там стояли лампады. "Непримечательное помещение", - подумал я, пока не услышал сдавленный вздох Келвина, и не увидел то, на что он смотрел... Зрелище было непристойным.
Не отважусь описать столь тщательно написанную и обрамленную картину, как эта. Она была исполнена в стиле пышных полотен Рубенса, но изображала гротескную пародию на мадонну с ребенком: необычные, полускрытые тенями существа развлекались и ползали на заднем плане.
- Господи, - прошептал я.
- Нет, здесь нет Господа, - ответил Келвин, и его слова, казалось, повисли в воздухе. Я открыл дверь, ведущую в глубь церкви, и смрад стал почти непереносим.
В мерцающей полутьме вокруг алтаря, словно привидения, столпились скамейки. Над ними возвышалась высокая, дубовая кафедра и скрытая тенями... икона с тускло высвеченным богом.
Почти рыдая, Келвин, истинный протестант, совершит крестное знамение, и я повторил его жест, косясь на золотой, огромный, прекрасно выполненный крест, висевший вверх ногами, как символ Мессы в честь Сатаны.
- Мы должны успокоиться, - услышал я свой голос. - Мы должны быть спокойны. Мы должны быть спокойны... Мы должны быть спокойны...
Но тень легла на мое сердце, и я был напуган так, как никогда. Я побывал под покрывалом Смерти, но думаю, там было не так темно.
Мы прошли по проходу между рядами. Наши шаги эхом разносились по церкви. На полу в пыли остались наши следы. На алтаре стали видны еще какие-то мрачные произведения искусства. Я не мог, однако, заставить себя разглядывать их. Я начал подниматься на кафедру.
- Нет, мистер Бун! - неожиданно закричал Кел. - Я боюсь...
Но я уже поднялся. Огромная книга лежала открытой на подставке. Текст был написан на латыни, с вкраплением рун, которые моему неопытному взгляду напоминали письмена друидов или докельтские записи. Я пытался вспомнить значение хотя бы нескольких символов. Напрягают память.
Закрыв книгу, я посмотрел на название: "Dе vernis inystcris". Моя латынь хромала, но кое-как мне удалось перевести: "Тайны Червя".
Когда я прикоснулся к книге в той проклятой церкви, мне показалось, что белое лицо Келвина поплыло предо мной. Мне показалось, что я услышал какие-то низкие, читающие заклятия голоса, отвратительные, нетерпеливые звуки, а потом послышались другие звуки, утробные, из-под земли. Галлюцинация, не сомневаюсь, но в тот момент церковь для меня наполнилась весьма реальными звуками, которые я могу описать так: словно огромный мертвец поворачивался у меня под ногами. Кафедра задрожала, перевернутый крест на стене затрепетал. Мы вместе выскочили вон, покинули это темное место, и никто из нас не отважился оглянуться, пока по грубым, неотесанным доскам мостика мы не перебежали на другую сторону ручья. Не скажу, что мы были трусами, но с девятнадцатого столетия люди не заходили туда, не заходили из-за древнего сверхъестественного ужаса, обращающего в бегство; и я окажусь лжецом, если скажу, что на обратном пути мы просто гуляли...
Вот и все. Ты не должен печалиться, переживая из-за того, что страх снова поселился в моем сердце. Кел может засвидетельствовать: все, о чем я написал тебе, включая даже тот отвратительный шум правда.
Итак, я заканчиваю. Еще скажу только о том, что хотел бы увидеть тебя (знаю, что большая часть моих сомнений немедленно покинула бы меня), и по-прежнему остаюсь твоим другом и поклонником.
Чарльз.
17 октября 1850 года.
Уважаемые джентльмены,
в большинстве новых изданий Вашего каталога для домовладельцев (например, в номере за лето 1850 года) есть препараты, которые называются "Отрава для крыс". Я бы хотел приобрести одну (1) 5-фунтовую банку этого препарата по установленной вами цене - тридцать центов ($0.30). Прилагаю стоимость обратного почтового отправления. Пожалуйста, перешлите покупку по адресу: Келвину Маккену, Чапелвэйт, Причер Корнерс, Кемберленд, Мэйн.
Заранее благодарен Вам за любезность, С глубоким почтением к Вам, Келвин МакКен.
19 октября 1850 года.
Дорогой Бони,
происходят тревожные события. Шумы в доме усилились, и я пришел к окончательному выводу, что в наших стенах бродят не только крысы. Келвин и я продолжай безрезультатные поиски потайных дверей и коридоров, но ничего не нашли. Как мало мы подходим для роли героев романов мисс Редклифф! Кел заявил, однако, что большая часть звуков исходит из подвала, и мы намереваемся исследовать его завтра. Мне это сделать нелегко, так как я знаю, что сестра моего кузена Стефана нашла там ужасный конец.
Ее портрет, между прочим, висит в галерее наверху. Марселла Бун выглядит печальной и милой, если художник верно изобразил ее. и еще я знаю: она никогда не была замужем. Временами, я думаю, что миссис Клорис была права - это плохой дом. Все бы ничего, но печаль лежит на лицах прежних обитателей дома.
Я должен добавить еще пересказ нового разговора с храброй миссис Клоринс, так как сегодня говорил с ней во второй раз. Я встретился с ней днем, после неприятной встречи, о которой я расскажу вначале.
Утром должны были доставить дрова, и когда перевалило за полдень, а дрова еще не привезли, я решил пройтись пешком в деревню. Моей целью было навестить Томпсона, человека, с которым вел дела Кел.
День выдался приятным, полным живительной прохлады яркой осени, и вскоре я достиг усадьбы Томпсона. Кел остался дома, чтобы попытаться найти какие-либо следы разгадки тайны в библиотеке дяди Стефана, но он дал мне верные ориентиры. У меня было прекрасное настроение, что редкость в последние дни, и я даже простил Томпсону задержку с доставкой дров.
Двор Томпсонов оказался сильно заросшим высокой травой, покосившиеся стены нуждались в ремонте. Слева у сарая я увидел свинью, готовую к ноябрьскому убою. Она хрюкала и барахталась в грязном свинарнике. В захламленном дворе между домом и дворовыми постройками женщина в старом клетчатом платье кормила цыплят, разбрасывая корм, который держала в переднике. Когда я окликнул ее, она повернула ко мне бледное, невыразительное лицо. Неожиданно ее голос, подзывавший цыплят, изменился, превратившись в испуганный крик, очень удививший меня. Я мог только предположить, что она приняла меня за Стефана. Она поднесла руки ко рту, собираясь совершить крестное знамение от дурного взгляда и снова завизжала. Корм для цыплят рассыпался по земле, а цыплята с пронзительными криками разбежались по двору.