Круг оборотня

(Любовь, любовь, наконец-то пришедшая к ней).
Стелла приближается к окну, опускает руки на холодный подоконник и в тот же миг видит, что это вовсе не мужчина. Перед ней дикий зверь — огромный косматый волк. Положив передние лапы на наружный подоконник, он стоит на задних, по ляжки увязших в глубоких сугробах, нанесенных ветром вокруг дома Стеллы, расположенного на самой окраине городка.
Сегодня — День святого Валентина, вспоминает она. Близорукие глаза обманули ее даже во сне. За окном мужчина, ТОТ САМЫЙ, и он так необычайно красив и порочен.
(Порок. Да, любовь — это порок).
Она рывком поднимает оконную раму, и внутрь врывается струя морозного воздуха, надувающая ее ночную рубашку, точно парус, и убеждающая в том, что это не сон. Мужчина исчез, растворившись во мраке, и Стелла, испытывающая ощущение надвигающегося обморока, с ужасом осознает, что его там и не было. Ее пробирает дрожь, и она пятится назад, закрыв глаза, в то время как волк мягко и бесшумно запрыгивает в комнату через распахнутое окно и встряхивается, отчего во все стороны разлетается снежная пыль, похожая на сахарную пудру.
Но любовь! Любовь похожа… Похожа… На крик…
Слишком поздно Стелла вспоминает об Арни Веструме, найденном разорванным на части в железнодорожной будке к западу от городка всего лишь месяц назад. Слишком поздно…
Волк крадется к ней, и в желтых хищных глазах его горит холодное вожделение. Стелла Рэндольф медленно отступает к своей узкой кровати, пока не упирается в нее. Тогда ноги девушки бессильно подкашиваются, и она падает навзничь.
Последнее, что она видит, это серебристая полоска лунного света на густой шерсти зверя.
Поздравительные открытки на комоде едва заметно трепещут от дуновения легкого ветерка. Одна из них наклоняется и падает, лениво покачиваясь, беззвучно опускается на пол, прочертив в воздухе изящную дугу.
Волк кладет передние лапы на постель по обе стороны от неподвижно лежащей девушки. Она чувствует на лице его дыхание… шумное, горячее, но почему-то не вызывающее у нее отвращения. Желтые глаза зверя неотрывно глядят на нее.
— Любимый… — шепчет она, закрывая глаза.
Волк падает на нее.
Любовь — это смерть.
  
Март
 
Сегодня последняя настоящая зимняя вьюга в этом году. Под тяжестью мокрого снега, с наступлением сумерек превращающегося в лед, повсюду в Таркерс Миллс с треском оружейных выстрелов ломаются сухие ветви деревьев.
— Мать Природа сама отрезает то, что уже умерло, — говорит, обращаясь к жене Милт Штурмфеллер — городской библиотекарь, сидя вечером за чашкой кофе. Этот высокий, худой человек с узкой вытянутой головой и светло-голубыми глазами держит в страхе свою покорную, молчаливую жену уже в течение двенадцати лет, прошедших после их свадьбы. Немногие догадываются о том, каковы их взаимоотношения на самом деле. Например, жена констебля Нири, Джоан. Однако в городе достаточно укромных уголков, и кроме самих супругов, никто не знает об этом наверняка. Таркерс Миллс умеет хранить свои секреты.
Милту так нравится пришедшая ему в голову мысль, что он повторяет еще раз:
— Да, Мать Природа сама отрезает то, что уже умерло… — В тот же миг в доме внезапно гаснет свет, и у Донны Ли Штурмфеллер невольно вырывается испуганный сдавленный крик. Неловко повернувшись, она проливает горячий кофе на скатерть.
— Вытри стол, — холодно приказывает ей муж. — Вытри его… прямо сейчас.
— Да, милый. Разумеется.
В темноте она неуклюже наклоняется за тряпкой и больно ударяется о край стола, обдирая кожу на подбородке. От боли Донна Ли громко вскрикивает, и ее муж хохочет от всей души. Ничто на свете не развлекает его больше, чем боль, которую испытывает его жена, за исключением, быть может, юмористического раздела в «Ридерз Дайджест». Печатаемые там шутки под рубриками «Юмор в Униформе» или «Жизнь в Этих Соединенных Штатах» веселят его до умопомрачения.
Не ограничившись сухими ветками, Мать Природа обрушила этой ночью и несколько линий электропередач, проходящих вдоль ручья Таркер. Корка изо льда, намерзшего на провода, становилась все тяжелей, пока они, наконец, не оборвались и упали на дорогу. Теперь они стали походить на выводок змей, лениво ворочающихся на ветру и плюющихся голубыми искрами.
Во всем Таркерс Миллс погас свет.
Словно удовлетворившись этим, буря начала стихать, и незадолго до полуночи температура опустилась с тридцати трех градусов по Фаренгейту до шестнадцати. Повсюду точно из-под земли выросли причудливые скульптуры из замерзшего талого снега. Участок земли, принадлежащий старику Хэгью, известный среди местных жителей как Сорокоакровый Луг, приобрел такой вид, будто его покрыли глазурью, кое-где уже успевшей потрескаться. В темных домах постепенно становится к тому же достаточно холодно, потому что радиаторы центрального отопления остывают. Все дороги превратились в катки, и ремонтники никак не могут добраться до ручья.
В бесконечной пелене туч появляются просветы, и в них проглядывает полная луна. Покрытая льдом Мэйн-стрит блестит в темноте так, словно она вымощена побелевшими от времени костями.
Ночь оглашается жутким воем.
Позднее никто не сможет сказать, откуда он доносился. Он был везде и нигде, когда полная луна проливала свой свет на темные, кажущиеся необитаемыми дома, а над землей буйствовал мартовский ветер, чьи стоны походили на звуки могучих рогов древних викингов. Он-то и разносил этот одинокий, полный торжествующей злобной ярости вой по всей округе.
Донна Ли прислушивается к нему, лежа рядом с отвратительным мужем, спящим сном праведника; констебль Нири слушает его, стоя у окна спальни в своем доме на Лорел-стрит. Этот вой не дает покоя и Олли Паркеру — толстому и неудачливому директору средней школы. Вою внимают все жители Таркерс Миллс, в том числе и один мальчик, сидящий в инвалидном кресле на колесиках.
Однако никто не видел зверя. И никто не знает имени бродяги, труп которого на следующее утро находит возле ручья электромонтер. Тело несчастного было покрыто сплошной ледяной коркой. Он сидел, откинув голову назад и открыв рот, точно в момент смерти кричал или собирался закричать. Чьи-то могучие клыки разорвали в клочья его порядком поношенное пальто и рубашку. Вокруг трупа простиралась замерзшая лужа крови. Неподвижный взгляд бродяги был прикован к оборванным проводам. Черты его лица выражали ужас, а поднятая правая рука застыла в испуганном жесте, словно он пытался отстранить от себя какую-то опасность.
Вокруг трупа на земле виднелось множество следов.
Следов, оставленных волчьими лапами.
  
Апрель
 
К середине месяца прекратились снегопады, сменившись ливнями и грозами, и в Таркерс Миллс начало твориться нечто удивительное: город стал быстро покрываться зеленью. Толстый слой льда, сковавшего пруд Матти Тэллингэма, уже сошел, и глубокие сугробы в вытянутой узкой рощице Биг Вудс таяли и съеживались прямо на глазах. Все указывало на то, что природа собирается выкинуть свой древний, но тем не менее всякий раз поражающий воображение людей фокус, называемый приходом весны.
Жители города устраивают по этому случаю маленькие праздники, несмотря на зловещую тень беды, нависшей над городом. Старуха Хэгью печет пироги и, чтобы они остыли, выставляет их на кухонный подоконник. В воскресенье в баптистской церкви преподобный отец Лестер Лоу читает отрывки из Книги Песни Песней Соломона и проповедь на тему «Весна Любви Господней». В соответствии с более мирским обычаем Крис Райтсон, самый горький пьяница во всем Таркерс Миллс, устраивает Торжественную Весеннюю Попойку и, шатаясь и спотыкаясь, бродит по улицам и переулкам, залитым неземным серебристым светом почти полной луны. Билли Робертсон, стоящий за стойкой единственного салуна в городе, владельцем которого он сам и является, наблюдает за ним и невнятно бормочет, обращаясь к своей помощнице: