Круг оборотня
— Не верю, — энергично возражает констебль Нири и, дабы придать больше веса своим словам, кивает головой, Стэн едва успевает отдернуть ножницы, чтобы не проткнуть ими толстую складку на затылке констебля, — Нет, сэр, не верю! Мальчик наслушался историй про оборотней в школе перед самыми каникулами, он и сам неоднократно упоминал об этом в своих показаниях. Понятное дело, что, сидя в инвалидном кресле и трясясь от страха, он и не мог думать ни о чем другом… Все дело в психологии. Да вышел бы ты на него из кустов при свете полной луны, он и тебя принял бы за оборотня, Кенни.
Кенни как-то неестественно и натянуто смеется.
— Нет, — уныло заключает Нири. — В показаниях мальчишки нет никакого толку.
В своем недовольстве и разочаровании по поводу беседы полиции с Марти Кослоу, проведенной в доме его дяди и тети, констебль Нири не обратил внимания на такие слова мальчика: «Четыре из них попали ему в лицо — я полагаю, это можно было назвать лицом — одновременно. В результате он, кажется, лишился левого глаза».
Если бы констебль как следует пораскинул мозгами (а он этого не сделал), то его смех звучал бы еще презрительней. Дело в том, что этим жарким, тихим августом 1984 года всего один из городских жителей носил повязку на глазу, и было совершенно невозможно представить себе, что этот человек — убийца. Нири стал бы подозревать скорее родную мать, чем его.
— Существует только один путь отыскать преступника, — заявляет констебль Нири, указывая вытянутым пальцем на сидящих перед ним людей. — Я имею в виду правильно проведенное полицейское расследование. И у меня имеется сильное желание заняться им самому. У этих щенков из Управления повытягиваются физиономии, когда я приволоку им убийцу. — Нири на мгновение задумывается, и на его лице появляется мечтательное выражение. Встрепенувшись, он продолжает, — Кто угодно… Клерк, бродяга… кто-то, кто выпивает вместе с вами каждый день в баре. Однако если полиция будет работать хорошо, ему не уйти от наказания.
Впрочем, хорошая работа констебля Лэндера Нири заканчивается вечером того же дня, когда рука, покрытая шерстью, кажущейся серебристой в лунном свете, просовывается в открытое окно его машины, припаркованной на обочине возле перекрестка двух грязных улочек на западной окраине Таркерс Миллс. Сидящий на водительском кресле констебль слышит низкое, угрожающее рычание, вместе с которым в салон автомобиля проникает пугающий запах дикого зверя, какой чувствуешь, стоя рядом с клеткой для львов в зоопарке.
Эта рука обхватывает голову констебля и с силой разворачивает ее. В тот же миг он видит перед собой зеленый огонь, горящий в единственном глазу, черную, влажную морду и обильную грубую шерсть. Зверь оскаливается, точно демонстрируя свои огромные острые зубы. Почти игриво он проводит когтями по щеке Нири и сдирает с нее кожу, обнажая челюсть и десны. Кровь так и хлещет из раны, заливая все вокруг. Нири сквозь рубашку чувствует, как она стекает по его плечу. Он кричит, и его крик вырывается одновременно изо рта и из дыры в разорванной щеке. Ему в глаза бросается яркий диск луны, поднимающийся за трясущимися плечами зверя.
Он совершенно забывает про висящие у него на поясе три пистолета: два 30-го и один 45-го калибра. Он забывает о своей психологии. Он даже забывает про свою работу полицейского. Вместо всего этого у него в голове сидит фраза, произнесенная сегодня утром в парикмахерской Кенни Франклином: «Может быть, шкура — нечто вроде маскарадного костюма, который натягивает на себя убийца. Разумеется, с соответствующей маской и всем остальным».
И в тот момент, когда оборотень протягивает руки к горлу Нири, тот вцепляется обеими руками в морду зверя, погрузив пальцы в шершавую, жесткую шерсть, и изо всех сил дергает на себя с безумной надеждой, что ему удастся сорвать маску и увидеть лицо преступника. Вот-вот, думает он, раздастся резкий хлопок лопнувшей резинки и треск отдираемого от лица пластика.
Но ничего не происходит, ничего, кроме того, что зверь издает рев, в котором звучат гнев и боль. Он замахивается на констебля когтистой рукой — да, теперь Нири видит, что это — рука, хотя и весьма уродливой формы (рука, мальчик был прав), — и с легкостью глубоко рассекает горло жертвы. Кровь фонтаном бьет из раны, заливая уже не только сиденья, но и ветровое стекло и приборную доску.
Она капает и на откупоренную бутылку пива, зажатую между ног констебля.
Второй рукой оборотень хватается за свежеподстриженные волосы Нири и вытаскивает его туловище наполовину из кабины «Форда». Раздается торжествующий вой, и зверь утыкается то ли мордой, то ли лицом в шею констебля. Пока он насыщается свежей кровью, пиво из опрокинутой бутылки потихоньку вытекает на пол и образует дымящуюся лужицу между педалями тормозов и сцепления.
Вот вам и психология.
Вот вам и хорошая работа полиции.
Сентябрь
Проходит месяц, и вновь наступает полнолуние. Испуганные небывалой для этого времени года жарой жители Таркерс Миллс с нетерпением ждут ее спада, однако похолодание явно задерживается. В бескрайнем мире, начинающемся сразу же за городскими окраинами, завершаются бейсбольные чемпионаты в различных дивизионах, наступает пора выставочных матчей у футболистов. Жизнерадостный старикан Виллард Скотт, сидя в баре «Канадиен Рокиз», во всеуслышание объявляет, что двадцать первого сентября улицу города покроет слой снега толщиной в целый фут. Пока, однако, в уголке земного шара, называемом Таркерс Миллс, продолжается лето. Днем столбик термометра не опускается ниже восьмидесяти по Фаренгейту. Занятия в школах начались три недели назад, но ребята сидят на них безо особой радости, и в душных классах стоит несмолкающий гул. Супруги по всему городу ссорятся и бранятся без всякой на то причины. На бензоколонке О’Нейла, что на Таун-роуд, у выезда на дорогу какой-то турист грубо выговаривает Паки О’Нейлу по поводу слишком высоких цен на бензин. Тот вместо ответа, тыкает приезжему в лицо насадкой на шланге, после чего бедняга родом из Нью-Джерси нуждается по крайней мере в четырех швах на верхней губе. Он уезжает, злобно бормоча себе под нос, что не оставит это дело так и что он подаст жалобу в суд.
— Не понимаю, чем он так недоволен? — мрачно замечает Паки, сидя вечером того же дня за столиком в пивной. — Ведь я ударил его только вполсилы. Если б я ударил со всей силы, ему б теперь нечем было бы жевать.
— Конечно, — спешит согласиться Билли Робертсон, опасаясь, как бы Паки не попробовал свои силы на нем, в случае если он станет возражать. — Как ты насчет еще одной кружки пива, Пак?
— Давай, — отвечает Паки.
Жена Милта Штурмфеллера оказывается в больнице, после того как ее машина для мытья посуды оставляет несмытым кусочек яйца, прилипший к тарелке, которую она подсунула ему за ланчем. Милт бросает короткий взгляд на маленькое желтое пятнышко и, не говоря ни слова, бьет ее по лицу со страшной силой. Паки О’Нейл сказал бы в таком случае, что Милт ударил жену со всей силы.
— Вонючая, грязная шлюха, — произносит он, стоя над телом Донны Ли, распростертым на полу кухни. У нее течет кровь из сломанного носа и разбитого затылка. — Тебе следовало бы поучиться мыть посуду у моей матери, не имевшей, кстати говоря, никаких машин. Что там с тобой еще стряслось? — Позднее Милт заявит доктору в Портлендской центральной больнице, что Донна Ли просто оступилась и упала с лестницы. Его жена, забитая и покорная после девяти лет супружеской жизни, подтвердит слова мужа.
Около семи часов вечера в ночь полнолуния поднимается холодный ветер, впервые с начала лета. Он приносит с собой стаи облаков, и поначалу луна играет с ними в прятки, то прячась за них, то выныривая в просветах, и тогда их края окрашиваются в неземной серебристый цвет. Потом пелена туч густеет, и луна совсем исчезает из виду… И все же она там: ее могучее притяжение чувствуют и волны морского прибоя на побережье в двадцати милях от Таркерс Миллс, и скрывающийся где-то неподалеку Зверь.
