Чужими глазами
Зуд в пальцах совершенно изводил меня.
- Они заставили меня перенести тело, - возразил я мрачно. - Они все больше забирают надо мной власть. Раз за разом все больше приоткрывают дверь. Я вдруг ловлю себя на том, что разглядываю банку бобов, а когда я перед ней остановился - не помню, хоть убей. Я выставляю вперед пальцы и вижу банку их глазами: смятую, искореженную, уродливую...
- Артур, - перебил он меня. - Ну все. Подумай, что ты говоришь. - В слабом свете сумерек на его лице была написана откровенная жалость. Остановился... перенес тело... О чем ты говоришь, Артур? Ты же давно не ходишь. У тебя омертвели ноги.
Я притронулся к приборному щитку.
- Эта штука тоже мертвая. Но когда ты поворачиваешь ключ зажигания, ты заставляешь вездеход тронуться с места. Ты можешь заставить его сбить человека. Он бессилен помешать тебе в этом. - Голос у меня уже дрожал. - Я их окно в мир, ты можешь это понять? Они убили мальчика! Они перенесли тело!
- По-моему, тебе надо обратиться к врачу, - тихо сказал он. - Поехали обратно. Все равно ты...
- А ты проверь! Убедись, что мальчик никуда не исчез!
- Но ведь ты даже имени его не знаешь.
- Он должен быть с хутора. Там всего несколько домов. Поинтересуйся...
- Я говорил по телефону с Мод Харрингтон. Вряд ли в целом штате найдется еще одна женщина, которая бы все про всех знала. Я поинтересовался, не пропал ли у кого-нибудь в округе мальчик прошлой ночью. Она сказала, что ни о чем таком не слышала.
- Он местный! Можешь мне поверить!
Ричард потянулся к зажиганию, но я его остановил. Он с удивлением повернулся, и тут я начал разбинтовывать руки.
Со стороны залива угрожающе заворчал гром.
В тот раз я решил не обращаться к врачу. Просто в течение трех недель бинтовал руки перед тем, как выползти на свет Божий. В течение трех недель я слепо верил, что все еще поправимо. Нельзя сказать) что в этом было много здравого смысла. Будь я нормальным человеком, передвигающимся на своих двоих, я бы скорее всего воспользовался услугами доктора Флавдерса или хотя бы Ричарда. Но у меня еще не изгладились в памяти воспоминания о моей тетушке, приговоренной судьбой к пожизненному заключению, заживо пожираемой страшной болезнью. Я тоже приговорил себя к мучительному затворничеству и только молился в душе, чтобы проснуться однажды утром, стряхнув с себя этот дурной сон.
Но с каждым днем я все отчетливее ощущал их присутствие. Их. Безымянного разума. Я никогда не задавался вопросом, как они выглядят или откуда появились. Тут можно слишком долго спорить. Главное - я был их окном и дверью. Мне передавались их ужас и отвращение перед миром, столь отличным от их собственного. Мне передавалась их слепая ненависть. Но своих наблюдений они не прекращали. Они пустили корни в мою плоть и теперь манипулировали мной как марионеткой.
Когда мальчик, проходя мимо, помахал мне вместо приветствия, я уже для себя решил, что звоню Крессвеллу в военно-морской департамент. Лично я не сомневался, что подцепил эту заразу в космосе, а точнее - на орбите Венеры. Пусть обследуют меня и убедятся, что я не какой-нибудь там полудурок. Я не хочу просыпаться среди ночи от собственного крика, чувствуя всей кожей, что они смотрят, смотрят, смотрят...
Мои руки сами потянулись к мальчику, и я с опозданием сообразил, что они не забинтованы. Дюжина глаз - огромных, с золотистой радужницей и расширенными зрачками - словно затаясь, следила за происходящим. Однажды я попал в один из них кончиком карандаша и едва не взвыл от боли. Глаз уставился на меня с холодной еле сдерживаемой яростью, которая была хуже, чем физическая боль. Отныне я аккуратно обращался с острыми предметами.
Сейчас они разглядывали мальчика. Внезапно мой мозг словно отключился, я потерял контроль над собой. Оно приоткрылось. Мои собственные глаза перестали видеть, а чужие словно препарировали на фоне гипсовомертвого моря и зловеще пурпурного неба загадочное и ненавистное существо с непонятным предметом из дерева и проволочной сетки, вызывающим в своей прямоугольности.
Мне никогда не узнать, о чем подумал этот бедолага с решетом под мышкой, с карманами, набитыми туристскими монетками, о чем он подумал, видя простертые к нему руки, руки незрячего дирижера, потерявшего свой безумный оркестр, о чем он подумал перед тем, как его черепная коробка лопнула, точно мыльный пузырь.
Зато мне хорошо известно, о чем подумал я.
Я подумал о том, что шагнул за край самой жизни и оказался низвергнут в геенну огненную.
Тучи окончательно затянули небо, и на дюны опустились сумерки. Ветер рвал бинты у меня из рук.
- Ричард, обещай мне... - приходилось почти кричать, так завывало вокруг.
Обещай, что побежишь, если... если я попытаюсь причинить тебе боль. Обещаешь?
- Хорошо. - Воротник открытой на груди рубашки Ричарда хлопал на ветру. Лицо его сделалось сосредоточенным.
Последние бинты упали к моим ногам.
Я поднял глаза на Ричарда, и они тоже. Я видел человека, которого успел полюбить за пять лет. Они видели бесформенную человеческую тушу.
- Убедился? - спросил я охрипшим голосом. - Теперь ты убедился?
Он невольно попятился. Лицо исказил ужас. Сверкнула молния, и через секунду гром прокатился по черной поверхности залива.
- Артур...
Господи, как же он мерзок! И я с ним встречался, вел с ним беседы! Это же не человек, это же...
- Беги! Беги, Ричард!
Он побежал. Помчался большими прыжками, нелепо раскидывая руки. Мои зрячие пальцы сами потянулись вверх, к тучам, к единственной близкой им реальности в этом мире кошмаров.
И тучи им ответили.
Небо сверху донизу прошила гигантская молния, словно предвещая конец света. И Ричард словно испарился - остался запах озона и другой, горелый запах.
...Очнулся я на крыльце в своем кресле. Гроза миновала, воздух был по-весеннему свеж. Светила луна. На всем пространстве девственно белых дюн не видно было ни Ричарда, ни его вездехода.
Я посмотрел на руки. Глаза были открытые, остекленевшие. Отдав всю свою энергию, они дремали.
И я решился. Прежде чем окно приотворится еще на дюйм, я должен его захлопнуть. Навсегда. Вот уже начались необратимые изменения: пальцы явно короче и какие-то... не такие.
В гостиной был камин, зимой я его растапливал, спасаясь от промозглого флоридского холода. Сейчас я это сделал с завидной быстротой - они могли проснуться в любую минуту.
Дождавшись, когда огонь хорошо разгорится, я съездил за канистрой и опустил в нее обе руки. От адской боли глаза на пальцах чуть не вылезли из орбит. Я испугался, что не успею добраться до камина.
Но я успел.
Все это происходило семь лет назад.
Я по-прежнему во Флориде и по-прежнему люблю смотреть, как взлетают ракеты. В последнее время это происходит чаще: нынешняя администрация проявляет к космосу куда больший интерес. Поговаривают о новой серии запусков на Венеру пилотируемых кораблей.
Я выяснил, как звали мальчика, хотя это, конечно, ничего не меняло. Он действительно жил на хуторе. Его мать посчитала, что он уехал на материк, и забила тревогу только в понедельник. Что касается Ричарда... у нас в округе его всегда держали за чудака. Все сошлись на том, что он вдруг отчалил в свой родной Мэриленд или сбежал с какой-нибудь новой знакомой.
У меня тоже репутация большого чудака, но относятся ко мне терпимо. Согласитесь, немногие из бывших астронавтов забрасывают своих конгрессменов в Вашингтоне письмами о том, что ассигнования на космос следовало бы употребить с большей пользой.
Я научился вполне сносно управлять своими крючками. Целый год меня мучили сильные боли, но человек ко всему привыкает. Я сам бреюсь и сам завязываю шнурки. А как я печатаю на машинке, вы уже могли убедиться. Словом, не думаю, что мне будет трудно вставить в рот стволы дробовика или нажать на спуск. Видите ли, три недели назад история повторилась.
Дюжина золотистых глаз, расположившихся по окружности, проступила у меня на груди.