Журнал «Если», 2006 № 12
— Дурак… ох и дурак, — шептал довольный Лёнька, а Игорь жмурился все крепче, пока наконец не сообразил, что бить его никто не собирается. Тогда он чуть-чуть приоткрыл левый глаз и сквозь сеточку ресниц уставился на хохочущего друга.
«Вот так и сходят с ума, — философски рассудил Игорь. — Сойти с ума от любви, что может быть лучше?» И, размечтавшись, представил себе, что кто-нибудь когда-нибудь потеряет голову из-за него… И это было чертовски приятно.
— Дурак я, Игорь! — не переставал радоваться Лёнька. — А ты молодец. Молодчина! Выручил. Сам-то понял почему? Нет? Ну ладно. Иди. Привет Алёне!
Игорь, деревянно переставляя ноги, спустился с крыльца и зашагал к своему дому. Щека неприятно ныла, будто Лёнька все-таки приложил от души прямым в челюсть. Нет, ничего он не понимал. Совсем.
Лёнька притворил дверь и легко, как порхающая над лугом бабочка, вернулся в комнату. Он уселся в глубокое и уютное, накрытое выцветшим пледом кресло и извлек из подлокотника целый победный марш.
Там, пам, па-пам! — выстукивал он на подлокотнике. Па-пам! Пам!
Нет, нет, Лёнька вовсе не сошел с ума, но теперешняя ситуация представлялась ему в гораздо более выгодном свете. Наврал, ха! Кто сказал, что наврал? Игорь сказал! А может, он сам наврал?
Пам-пам!
Главное — изловить Бимку до вечера. А до вечера далеко, так далеко, что никуда Бимка не денется. Изловится как миленький.
Па-па-па-пам!
С Алёной они познакомились случайно и как-то вскользь. Это уже потом он узнал, что девчонка с восхитительными серыми глазами и золотистыми локонами до плеч — сестра Игоря. И что она старше его на целый год.
Лёнька с мальчишками, как обычно по воскресеньям, купался на озере. В выходные рыбаки сюда не ходили, и можно было вдосталь понырять и поплавать, не рискуя ежеминутно получить по шее. В остальные дни рыбаки в своих неизменных дождевиках, сапогах и с удочками наперевес, как сморчки, вылезшие после дождя, торчали по всему берегу. И жутко ругались на любого, даже самого маленького шкета, осмелившегося подойти к воде ближе, чем на двадцать метров.
Зато в выходные их как ветром сдувало, потому что сюда на пикник выбирались городские. Целая толпа народу. Городские вели себя культурно: не пили, не мусорили — для мусора у них имелись специальные пластиковые мешки. Но поднимали такой шум-гам и так азартно играли в футбол и волейбол, что ни о какой рыбалке не могло быть и речи. В озере городские не купались: то ли плавать не умели, то ли боялись подцепить какую-нибудь заразу, или попросту брезговали не очень-то чистой, поросшей тиной водой.
В первый раз Алёна приехала именно на пикник. С мамой и с папой. Лёнька сразу ее приметил, долго кружил поодаль, раздумывая, как бы ловчее подойти и этак непринужденно сказать: салют. Ну, или что-то подобное. Вдруг к его ногам подкатился вылетевший с волейбольной площадки мячик. За ним и побежала эта симпатичная девчонка. Лёнька вручил ей мяч и бросил пару ничего не значащих слов, а она предложила ему сыграть вместо Славика, у которого разболелся живот.
После они успели немного пройтись по берегу.
— Надолго к нам? — спросил он.
— Нет, на день. Лето длинное, буду приезжать иногда. У меня здесь родственники.
— А тебя как зовут?
— Это важно?
— Да.
Она искоса посмотрела на него, улыбнулась загадочно.
— Алёной.
— Меня — Лёнькой. То есть… Леонидом. Такой спартанский царь был, погиб при Фермопилах.
— Где это? — она очаровательно сморщила носик. — Подожди, подожди, не отвечай. Я знаю. Вспомню только. В Риме! Там рабы подняли восстание, а Спартак его подавлял. Ну, вместе с Леонидом, конечно… — увидев, как у мальчишки вытянулось лицо, Алёна осеклась. — Что, неправильно говорю?
— Правильно, — не стал возражать он. — А еще есть такой метеорный поток — Леониды. Мне Петр Андреевич рассказывал, он астрономию у десятиклассников преподает. Леониды снова встретятся с Землей, когда мне исполнится восемнадцать. Всего-то пять лет подождать.
— Знаю, знаю! — обрадовалась Алёна. — Падающие звезды на самом деле — метеориты!
Тут ее позвали родители; на этом и завершилось их первое, такое короткое знакомство. Второй раз — как бы официально — они познакомились на дне рождения Игоря.
Встречались они редко — Алёна приезжала от случая к случаю, и он жалел, что никак не удается узнать ее получше, поболтать о всяких пустяках и признаться наконец в своей огромной любви.
Бимка дал поймать себя на удивление легко, стоило только поманить свежей косточкой. И Лёнька понял, что утренняя приманка в виде пряника никуда не годилась. Он нацепил на шею собаки предусмотрительно взятый у соседей ошейник, привел Бима домой и привязал к яблоне. После чего сразу же помчался к Алёне. Бим, довольный и благодушный, валялся под деревом и лениво мусолил дармовую кость. На верхней ветке злобно шипел не успевший удрать Василий. Его неизменный наблюдательный пост был оккупирован врагом, и кот с голодной завистью пялился на полуобглоданный мосол.
С Алёной все вышло так же просто. Лёнька заверил ее, что Игорь, конечно же, пошутил. Шутки у него такие — дурацкие. А Бим ждет не дождется, когда Алёна придет взглянуть на него.
— Сейчас, — ответила Алёна.
Лёнька видел через окно, как она вертелась у зеркала, будто не на улицу собиралась, а на бал, где дамы в расшитых бисером платьях танцуют вальс-бостон с галантными кавалерами. Он в нетерпении грыз ногти и думал: «Лишь бы не отвязался, не убежал. Тогда все, труба».
Когда Лёнька продемонстрировал Бима, у Алёны округлились глаза, а брови взлетели вверх, к самой челке.
— Ой, — сказала она. — Кто это?
— Это Бим, — с гордостью ответил Лёнька. Он придерживал собаку за шею, а пес вальяжно помахивал хвостом, словно бы говоря: ну, и чего? Потом Бим уселся на пыльную обочину и широко зевнул, так широко, что, казалось, мог проглотить надувную резиновую уточку, которую тащил за собой на бечевке чумазый карапуз в шортах и маечке. Карапуз покосился на собаку и спрятал уточку за спину. Бим встал на задние лапы, как делал обычно, выпрашивая чего-нибудь вкусненькое, и, сморщив нос-помпончик, состроил донельзя умильную морду. Карапуз, весело рассмеявшись, протянул ему уточку. Бим помотал головой, ребенок сердито нахмурился, погрозил ему маленьким пальчиком и потопал дальше.
Бим уставился вслед карапузу, глядя, как под маечкой двигаются туда-сюда худенькие лопатки. В черных пуговичных глазах двумя зрачками-вспышками отразилось закатное солнце. Матерчатый хвост продолжал взбивать пыль, а бархатная шерстка переливалась мягкими оттенками, от светлого до темно-коричневого. На небо наползали тучи, и солнце, как отважный пловец во время прилива, боролось с захлестывающими горизонт волнами облаков.
— Какая классная игрушка! — Алёна даже подпрыгнула от восторга. — Твоя? Где купил?
— Это не игрушка, — возразил Лёнька. — Это Бим. Он один такой. Он, знаешь, как кошек гоняет? Ух! Все кошки его боятся, даже бродяга-Василий. И кости он грызет, и рычит, и лает. А колбасу так за километр чует.
— Но это же… кукла, — сказала Алёна, осторожно трогая длинное собачье ухо. — Видишь — ткань? И чем-то изнутри набито. Глаза пластмассовые, и нос без дырочек. Он ненастоящий.
— Настоящий, — упрямо повторил мальчишка. — На той неделе у Сашки весь огород перерыл — мышей искал. С нами на озеро купаться ходит. У рыбаков из ведер карасей таскает. На почтальона Николашку злится, когда тот пьяный, — Николашка его чучелом обзывает. Так Бим почтальона до крови укусил, руку перевязывать пришлось, и теперь вместо Николашки его брат Федька газеты разносит.
— Тогда это робот, — сказала Алёна примирительным тоном. — В Японии делают роботов, похожих на собак. Слышал, наверное? По телику недавно передача была. Только они поменьше и без шерсти. Японцы их в квартирах держат взамен настоящих. У Верки из лицея есть забавная игрушка, дядька-моряк весной привез. То ли из Японии, то ли из Штатов. Она смешная: кувыркается странно и постоянно жужжит.