Колдун (СИ)

   Услышала эти речи Сёйне - забилась, как птица в клетке, что грудью бросается на прутья, пусть и не может их сломать. А младшая жена все не унимается:
   "Чуешь, дымом понесло? Это костер разгорелся!"
   "Слышишь, люди поют? Это радуются они, что колдун погибает".
   "Слышишь крик? Это он, он, Аю твой кричит!"
   И правда - замерла Сёйне, и знакомый голос коснулся ее ушей. Искажен был он от боли, но все так же чист и звонок. От горя еле живая, выдернула Сейне из-за пояса синюю травинку, прикусила ее - и упала замертво.
   Костер догорел, и пепел по ветру развеяли. А хан, довольный, возвратился в свой шатер. Младшую жену он позвал к себе и наградил ее кольцами, серьгами и звонкими браслетами.
   А потом узнал, что Сёйне с той самой ночи так и не очнулась - и испугался. Сразу вспомнилось ему, как красива была северянка - белокожая, златовласая, с глазами, будто ясное небо. И созвал хан всех лекарей, каких мог найти, но никто так и не сумел ее исцелить. Тогда старшая жена, что была мудрее всех, посоветовала ему клич кинуть - мол, кто вылечит северянку, тому достанутся несметные сокровища. А какие - не говорить; любопытство лучший погонщик, чем алчность.
   Так хан и сделал.
   И потекли к нему рекою лекари, и чудотворцы, и лгуны простые, и от всех было одинаково мало проку. А потом пришел к шатру его сгорбленный старик в гнилых лохмотьях, от которого пахло дымом и красными цветами харем-нар, что только на курганах растут.
   Стал хан, как и прежним соискателям, обещать ему чудесные сокровища, но старик поднял сморщенную руку и сказал хриплым голосом:
   "Не надо мне богатств. А отдай мне то, что для твоей жены дороже жизни оказалось".
   Побледнел хан, вспомнив колдуна.
   "Нет такого сокровища у меня".
   "Ну, что ж, - произнес старик и на ноги поднялся. - Тогда я пойду".
   "Постой, - испугался хан. - Солгал я. Осталась одна вещь от того, кто для Сёйне дороже жизни стал. Портрет, нарисованный тонкой кистью на белом холсте. На нем колдун, как живой".
   Обрадовался старик:
   "О, мне это подойдет. Вели принести портрет в шатер к жене твоей. Я же войду в тот шатер с закатом. И пусть до рассвета никто меня не тревожит, иначе лечение не выйдет".
   А у хана уже от запаха дыма и цветов голова кругом пошла. Каждое слово старика верным ему казалось; кивнул он, в ладоши хлопнул, призвал слуг - и точь-в-точь повторил им просьбу странника.
   Как только пала на землю ночь, черная, как перья птицы нарун, слуги принесли в шатер, где лежала Сёйне, драгоценный портрет, проводили к изголовью северянки старика со всем почтением - и удалились. И только они вышли, как сбросил старик рваные покрывала, подошел к портрету - и провел по нему рукою.
   "Не время, - прошептал старик. - Пусть луна взойдет".
   Сказал так - и прорезал в шатре узкую щель. А когда поднялась царица небес на звездное пастбище, когда заструились бледные лучи на помертвелую степь и один самый тонкий луч проник в шатер и коснулся портрета - стал вдруг старик молодеть. Глядь - почернели седые волосы; расцвели в них розы, прежде сухие; кожа, коричневая от солнца и ветров, стала снова белой и нежной, как молоко; а глаза его стали как черное стекло.
   Посмотрел Аю на свои руки молодые, рассмеялся и сказал:
   "А вот теперь пора".
   Вынул он из своих волос синие травинки, растер их с лепестками степной розы, искупал в лунном свете - и возложил на губы Сёйне. И мгновения не прошло - распахнулись ее глаза.
   Увидела Сёйне колдуна и улыбнулась:
   "Так я и знала, что ты обманул меня. А говорил ведь, что сильней яда, чем жар-траве, во всей степи не сыскать".
   Аю только рассмеялся:
   "Да разве б я тебе смог яд отдать? Нет, царевна. И не надейся, что убежишь от меня в смерть. Пойдем лучше отсюда вместе, - вздохнул, глаза смущенно опуская: - Правда, жизнь у меня нелегкая. То там, то тут на костер отправят... Я уже весь до костей дымом пропах, а им все мало".
   "Ничего, - утешила его Сёйне. - Я к запаху краски с детства привыкла, меня каким-то дымом не напугаешь".
   И долго еще они разговаривали, но неумолимо было время, и рассвет в двери небес постучался. И с первым лучом солнца растаяла, как весенний лед, северянка, и с нею исчез Аю.
   Утром хан со своей свитою вошел в шатер, но увидел там лишь портрет. Смеялся с белого холста Аю:
   "Глупый, глупый! Не уследил за женой - она теперь моя будет".
   И никто, кроме хана, этого смеха не слышал; захотел хан выбросить тот портрет в огонь - но не смог, рука плетью повисла, язык онемел - и не прикажешь даже ничего.
   Молча развернулся хан и покинул шатер. А портрет на месте оставил. Говорят, что нашел его потом странствующий мудрец, отвез на север и продал за большие деньги какой-то знатной госпоже.
   А хану младшая жена весной родила сына.
   Черноволосого, белокожего и черноглазого.
   То-то было шуму...