Еська

Услыхал то? царь, да как закричит:
– Ты, никак, с царицею наедине остаться хочешь? Вот теперя я понял, что царь ваш удумал. Ты шпиён самый что ни есть страшенный! Дурнем-то боле не прикидывайся, не поверю уж. Ты, небось, её изничтожить хочешь.
– Да чем же я её изничтожу? У меня и оружия никакого при себе нету. Хоть обыщи меня.
– Нет, – царь молвит. – Ты мне зубов не заговаривай. Может, у тя под одёжею ядовита игла упрятана. А вот велю-ка я тебя донага раздеть, да ручонки твои самою крепкою пеньковою верёвкою связать. Погляжу я, как ты замысел свой коварный сполнять будешь.
Еська со смеху мало не помер: сам же велит его раздеть, чтоб жинку евонную отъеть. Но однако от смеху удержался, только покорно так головушку склонил: мол, как твоё царско величие пожелает, так пущай и будет.
Ночь настала. Царица в покои свои удалилася. Туда и Еську привели. Стоит он, а изо всей одёжки одна верёвка пеньковая.
– Ну, как ты меня веселить будешь? – царица молвит. – Сказки сказывать, аль иначе как?
– А желательно ли твоей милости чудо увидать? – Еська вопрошает.
– Оченно даже желательно.
– Ну так скинь-ка с себя одёжу свою царску. Извини уж, что я тебе помочь не могу, больно крепко меня слуги твои связали.
– Да ведь замёрзну я без одёжи-то.
– А это, – Еська молвит, – самое второе чудо будет, что ты за всю-то ночь без одёжи не токмо что не замёрзнешь, а и упреешь.
– Быть того не может.
– Ан может.
Хотела царица служанок своих кликнуть, чтоб раздеваться пособили, но Еська ей не дал.
– Моему, – говорит, – чуду лишние глаза помешать могут. А вот я тебе хоть губами пособлю, раз руки стиснуты.
Царица спиною обернулася, чтоб он пуговку расстегнул. Еська подошёл, да губами к шейке ейной прильнул.
– Тама ж пуговиц нету, – начала было она, да и замолкла. Потому Еська как дыхнул легонько, да за ушком её лобызнул маленько, по ей дрожь и прошла.
– Чё это? – говорит.
А у самой и голоса нет, та?к только, ветерок будто шепчет:
– Это твоё чудо и есть?
– Не, это ишо с полчуда. Чудо дале будет.
Пока сымали одёжу царицину, Еська уж об неё весь обтёрся. Потому без рук как же иначе? Наконец, одёжа на пол упала. Глянул Еська: батюшки-светы! Да этакой красы он и не видывал. Оно и ясно: не зря яйцо-то яхонотово было, с которого она вышла на свет Божий. Кожа аж светится, так? под нею розова кровушка и струится. Грудоньки высоки, на кончиках словно ягодки спелы прилеплены. Ножки точёны, пальчики ровненьки, кажный ноготочек словно перл переливается. И, главно дело, стоит, очей не потупит, ладошкой не прикроется. Только на Еську с любопытством этак поглядывает. Да вдруг как закричит! Только не со стыду, а с одного-единого удивленья:
– Да рази ж кожа сама по себе подняться может?
И на елду евонную пальчиком своим холёным кажет.
– Вот это моё первое чудо есть, – Еська отвечает. – А коль желательно твоей милости со вторым ознакомиться, так изволь лечь на спинку свою мягоньку, да ножки пошире раздвинуть.
Тут она не стала время терять: как Еська велел, так и сделала.
И пошла у них потеха. Царица в два счёта упрела. До утренней зари не раз пот платочком шелко?вым утирать изволила. А как стало светать, молвила Еське:
– Ну, теперя я тебя от себя не отпущу.
– А вот энтого, твоя милость, делать нам никак нельзя. Потому от таких забав царевич у тебя очень даже запросто появиться может. И оченно желательно, чтоб он от мужа твово законного, царя вашего батюшки, на свет произошёл.
Никак царица в толк взять не могла, что не один Еська её ублажить может. Наконец он не выдержал и говорит:
– Не думал я, матушка, что промеж цариц таки? попадаются. Прости уж меня за слово прямое, но ты б хоть отведала сперва, сможет он аль нет, чего я, то же самое делать. Только уж ты ему помочь изволь. Потому ты науку эту самую постигла, а он ишо нет.
– Ладно. Только я на всякий случа?й тебя от себя не отпущу.
– Э нет, матушка. Ты ж не желаешь мне погибели страшной. После как царь-батюшка тебя отведает, он меня не только что повесить пожелает, а шкуру спустит заживо с очень даже большим удовольствием.
– Странные ты вещи говоришь. Нешто не наградит он тебя за твои чудеса? Однако, раз ты так его боишься, надевай этот перстенёк.
С пальчика перстень сняла. Еська его надел, да по её указке обернул вокруг пальца. И в тот же миг меньше самого того пальца сделался. Тут царица ларец золотой отворила и Еську в его заперла.
У ларца стенки толстые, Еська сколько ни прислушивался, не разобрал, как она слуг послала царя кликнуть, как растолковывала ему, куда пленник девался, да как про чудеса все ночные поведала. Но и золотые стенки её крика не удержали, когда муж толком разобрал, чё от него требуется. А следом и сам он царским своим голосом зарычал, точно как зверь в лесу дикой.
Наконец она ларец отворила и Еську выпустила. Он перстень обратно повернул и, каким был, таким обратно стал. Зачала она его миловать да обнимать.
– Ты, – говорит, – чародей истинный. Одного я не возьму в толк: откель ты знать мог, что муж мой пуще намеднего невзлюбит тебя? Слово в слово так и сказал, как ты предсказывал. «Всю, – говорит, – шкуру с его спущу, попадись он мне только». Нет, ты, Еська, видать, вещун великой, раз читаешь в душах, словно по-писанному. Только объясни мне, почто в этом разе не обернёшься ты мышкой какой аль ласточкой и не улетишь на волю?
– Мышкой мне обернуться невозможно. Да и ласточкой тоже. Потому всё моё чародейство промеж ног прячется, и боле я ни на каки? чудеса неспособный.
– Ну, и то немало, – царица молвит. – А вот ещё что ты мне скажи. Чё это ты орал тако, что войско вражье обо всём забыло?
Еська петь и начал. Она обомлела вся. Слезьми обливается. Еська задорную песню завёл, а она того пуще взревела.
– Чего это с тобой? Тута смеяться надоть.
А она сквозь слёз:
– Какой смех! Я всё мыслю, как с тобой расставаться стану. Однако и держать тебя никакой возможности нету. Потому, коли мой супружник с тобой чё сотворит, вся жизнь остатняя мне не в радость будет. Так и быть. Залазь обратно в ларец.
Упрятала Еську – и к мужу.
– Я, – говорит, – желаю за всё благо, что от вражьего солдата поимела, ихнюю царицу отблагодарить.
Царь было осерчал. Мол, мы в военном состоянии. И сношения с врагами нам, мол, не к лицу. Но царица ему тихо так шепнула:
– Ты, мил-друг, про сношенья-то особо не шуми. Особливо с солдатами вражьими. Уж каки? были, таки были. К лицу аль к какому другому месту, то? пущай промеж нас останется. А с того, что я царице ихней ларчик золотой отправлю, войну ты не проиграешь. Потому это вовсе не мужское дело, че?м мы на досуге нашем занимаемся. Как-никак, одна кура наши яйца снесла, так мы вроде как сёстры.
Во како? слово узнала!
Разве ж бабу переспоришь, хоть ты трижды царь будь! И отправился гонец с белым стягом в одной руке и ларцом в другой – прямым ходом к вражьему стану.
 
3
Ка?к гонец скакал, кому ларец передал, что ещё там было, того Еська не ведал. Он от всей этой войны притомился та?к, что уснул крепким сном. И только глаза открыл, когда крышка отворилась. А это уж в покоях второй царицы было. То бишь той самой, в чьей армии Еська служил спервоначалу.
Хотел было он вылезть наружу да перстень повернуть, но услышал голос. Властный такой. «Не иначе, – думает, – как сам царь-батюшка».
– Не верю я, чтоб супостат нам дар прислал от чистого сердца. Либо же в этом ларчике яд, либо бонба замедленного действа. И я повелеваю тотчас же его на помойку отнесть да там и взорвать.
Дался им яд! Что тот про иглу отравленну толковал, что этот. Странно, как это они по сю пору друг дружку не перетравили.
Но тут уж царица упёрлась: больно ларец красивый был. Царица-то хоть и с яйца была, но таки? безделушки ей по сердцу были не хуже, чем обыкновенной бабе.
Хотел царь ещё что-то сказать, но тут енерал вошёл с докладом: