Сказочное невезение

Тут мне стало совсем страшно. Я все вспоминал слова дяди Альфреда: не показывай, что взял с собой смену белья, да еще и назовись Грантом, – похоже, он был не слишком уверен, что заклятие сработает; словом, так страшно мне еще не было никогда в жизни. Когда трамвай снова покатил по ровному месту, я стал смотреть вниз, на раскинувшийся там Столчестер, на голубые пики ледника, на Столовый утес – а потом все в глазах начало расплываться от ужаса.
До Столлери трамвай добирается час с лишним – карабкается по крутым участкам, грохочет по каменистому плато, останавливается рядом с уединенными трактирами и домишками, что лепятся по одному-два на верхотурах. На каждой остановке несколько пассажиров выходило, но всё это были взрослые. А дети сидели на своих местах, как и я. Ну пусть они все едут в Столстед! – взмолился я мысленно. При этом я заметил, что те, у кого были при себе пакеты с едой, ничего по дороге не жевали – можно подумать, им с перепугу кусок в горло не лезет, прямо как мне. А впрочем, возможно, они просто хотят как следует попировать в Столстеде, подумал я. Это была моя последняя надежда.
И вот мы наконец покатили по более или менее ровному месту; здесь раскинулись рощицы, лужайки, сбоку даже виднелась ферма. Обычная долина, почти как внизу. Вот только по другую сторону дороги высилась темная стена с шипами поверху. Я знал, что этой стеной окружен Столлери, – значит, забрались мы уже очень высоко. Я даже чувствовал присутствие волшебства, в виде едва слышного гула. Сердце заколотилось так, что даже сделалось больно.
Стена казалась чуть ли не бесконечной, а дорога вилась вдоль нее. На ее темной поверхности не было ни единого разрыва; но вот трамвай плавно вошел в поворот и начал тормозить. Впереди показались высокие ворота с башней, в которой, похоже, еще и жили – по крайней мере, окна я там заметил, – а неподалеку, через дорогу, возле живой изгороди на уступе, я, к своему удивлению, увидел цыганский табор. Там стояла пара потрепанных кибиток, старая серая лошадь пыталась подкрепиться, объедая изгородь, а вдоль уступа носилась белая собака. Я вяло удивился, почему их отсюда не выгнали. Терпеть цыган у самых ворот – как-то это непохоже на Столлери. Впрочем, мне было уж совсем не до того.
Динь-дон, звякнул трамвай, объявляя об остановке.
К воротам подошел какой-то человек в коричневой форменной одежде и встал, дожидаясь. В руках у него было два коричневых бумажных пакета очень странной формы. Барометры? – подумал я. Часы? Когда трамвай остановился, человек передал пакеты вагоновожатому.
– Часовщику в Столстед, – сказал он.
А когда вагоновожатый открыл двери, человек подошел к ним вплотную.
– Южные Ворота Столлери, – объявил он громко. – Молодым людям, которые насчет работы, выходить здесь.
Я подскочил. Весь остальной молодняк, к моему огорчению, тоже. Мы столпились у двери, а потом попрыгали по ступеням на дорогу, все до единого; надвратная башня будто бы навалилась на нас. Трамвай опять звякнул и с воем покатил дальше, оставив нас наедине с нашей судьбой.
– Прошу за мной, – сказал человек в коричневой форме, поворачиваясь к воротам.
В эти ворота, при желании, мог бы въехать и трамвай – они напоминали огромный раззявленный рот на физиономии надвратной башни. Створки медленно разошлись, пропуская нас.
Все стали протискиваться вперед, и я как-то очутился в самом хвосте. Ноги слушались плохо. Я ничего не мог с этим поделать. За спиной, на другой стороне дороги, кто-то выкрикнул звонко и бодро:
– Ну, счастливо. Спасибо, что подвезли.
Я оглянулся и увидел, что из кибитки, стоявшей посередине (а до того я не заметил, что кибиток три), выскочил высокий мальчишка, машистым шагом пересек дорогу и присоединился к нам.
Да уж, из обтерханной, сломанной кибитки могло вылезти все, что угодно, но только не такое. Одет мальчишка был с иголочки – в шелковую рубаху, синюю льняную курточку и безупречно отглаженные брюки; черные волосы были аккуратно подстрижены, причем сразу видно – у дорогого парикмахера. Был он постарше нас всех – лет пятнадцать, не меньше, определил я, – и если и было в нем что цыганское, так это темные, совсем темные глаза на симпатичном, излучающем уверенность лице.
Я увидел его – и сердце мое упало. Его, и никого другого, возьмут на работу в Столлери, это ясно как день.
Привратник прошел мимо мальчишки, толкнув его плечом, и заорал на цыган, потрясая кулаками:
– Вас что, не предупреждали? А ну, валите отсюда!
С кучерского места первой кибитки в ответ донеслось:
– Просим прощения, ваша честь! Уже двинули!
– Так вот и двигайте! – заорал привратник. – Прочь отсюда! Да живо. А то!..
К великому моему удивлению, все пять кибиток тронулись одновременно. А я до того и не сообразил, что их так много, а еще мне казалось, что серая лошадь объедает изгородь и вообще никуда не впряжена. Еще мне смутно помнилось, что возле кибиток горит костер, а над ним подвешен медный котелок. Но потом я понял, что всё запомнил неправильно – когда все шесть кибиток, дребезжа, покатили по дороге, оставив за собой совершенно пустую поляну; двинулись они в направлении Столстеда. Белая псина, которая до того обнюхивала изгородь немного дальше по дороге, понеслась следом и пристроилась за последней кибиткой. Из кибитки высунулась худая смуглая рука и втащила псину внутрь – та отчаянно отбрыкивалась. Как мне показалось, псина была удивлена не меньше, чем я сам.
Привратник хмыкнул и протолкался между нами обратно к открытым воротам.
– Входите, – сказал он.
Мы послушно зашагали между стенами надвратной башни. Когда я поравнялся с воротами, то почувствовал, что магическая защита Столлери прошла по моему телу, будто бензопила. Линия, по счастью, оказалась совсем тонкой, но все равно в момент пересечения мне почудилось, что на меня набросился целый рой электрических пчел. Я пискнул. Высокий мальчишка, шагавший за мной следом, произнес что-то вроде «Уфф!», остальные же, похоже, вообще ничего не заметили, потому что мы почти тут же вышли из-под надвратной башни в огромный, безупречно ухоженный парк. Тут все мы одобрительно загомонили.
Куда ни посмотри, простиралась идеально подстриженная зеленая лужайка с мягкими всхолмиями, по ней между элегантными купами деревьев петляла ровной лентой ухоженная дорожка. То тут, то там зелень круглилась холмиками – их венчали либо деревья, либо небольшие беседки с белыми колоннами. И все это тянулось до самого горизонта и таяло в синей дымке.
– А где дом? – поинтересовалась какая-то девочка.
Привратник усмехнулся:
– До него мили две. Так что двигайте. Как дойдете до дорожки, что ответвляется вправо, на нее и сворачивайте, да шагайте дальше. Покажется особняк – снова берите правее. Там вас кто-нибудь встретит и покажет, куда дальше.
– А вы с нами не пойдете? – спросила та же девочка.
– Нет, – ответил привратник. – Моя служба – у ворот. Давайте, ходу.
Мы двинули, сбившись на дорожке в неуверенную кучку, словно стадо заблудившихся овец. Мы шагали, пока стена и ворота не исчезли между двух зеленых холмов, но особняк так и не показался. Тут начались вздохи и шарканье ногами, особенно среди девочек. На них на всех были туфельки, на которые и смотреть-то больно, а еще у большинства были платья по последней моде, в которых коленки буквально притиснуты одна к другой и приходится не идти, а семенить. Некоторые из мальчиков явились в парадных костюмах из плотной материи. Им было совсем жарко, а один мальчишка, в домодельных ботинках, хромал почище многих девчонок.
– Я ногу натерла, – пожаловалась одна из девочек. – Нам еще далеко идти?
– А может, это такое специальное испытание, – предположил мальчишка в домодельных ботинках.
– Да уж наверняка, – подтвердил высокий мальчик из цыганской кибитки. – Это специальная дорожка – она водит нас кругами, пока не вымрут все, кроме самых крепких. Шутка, – добавил он, услышав дружный стон. – А может, нам стоит передохнуть? – Блестящие темные глаза пробежались по нашим пакетам с едой. – Почему бы нам не присесть на эту дивную мягкую травку и не устроить пикник?