На Деда Мороза не охотятся
Как бы там ни было, сани с Герибертом и его папашей держат прямой путь к выходу на околоземную орбиту. А поскольку там, наверху, нет необходимости тормозить, сани летят все быстрее — в настоящий момент скорость составляет приблизительно 1023 километра в час. Быстрее не мчался еще ни один окапи, ни одна зебра, ни один бегемот и — даже если Кнут не желает в это верить — ни один гну.
Отец Гериберта по-прежнему закрывает глаза лапой и потому не видит, как его сын медленно пробирается по саням вперед. Львенка, конечно, тоже довольно сильно мутит. В ушах свистит встречный ветер, и он слышит, как Дитер и Кнут во все горло орут от радости — скорость опьянила их. Басти мысленно приводит в порядок дела, связанные с наследством, а Гастон беспокоится о своей прическе.
Теперь Гериберт находится с подветренной стороны от отца, прямо у него за спиной. В обход могучего тела своего родителя львенок осторожно перехватывает поводья. Эрвин лишь слегка удерживает их свободной лапой, другая нужна ему, чтоб зажимать глаза. Он смирился с судьбой и уже принялся напряженно размышлять о том, что произойдет после его смерти. В этом панически-созерцательном настроении он вдруг слышит хорошо знакомый голос, который кричит: «Все-е-ем стоп!» Эрвин отнимает лапу от глаз, на секунду бросает взгляд вниз на землю, ужасно пугается, и в тот же момент сани сотрясает мощный толчок, и они останавливаются. Действительно, они стоят в воздухе. Гериберт тяжело дышит, Дитер пыхтит «А-ах, как жаль», а Гастон оборачивается и говорит:
— Слушай, Гериберт, ну и торопливый же у тебя отец!
И только тут Гериберт замечает, что дрожащего отца больше нет рядом, при резком торможении он вывалился из саней. Басти, Кнут и Дитер смотрят вниз, провожая глазами падающего Эрвина. Его пышная грива раздулась как парус, она несколько затормаживает падение, но служить парашютом все-таки не может.
— Па-па-а-а! — кричит Гериберт, и отец бессильно машет ему в ответ лапой.
Гериберт решительно натягивает поводья, командует: «Все-е-ем вперед», и упряжка устремляется к земле. Львенок быстро сообразил, что, искусно пользуясь поводьями, он может влиять на скорость и направление саней.
Правда, Гериберт опасается поминутно дергать своих друзей направо или налево, но иначе ничего не получится, если он хочет спасти отца. По спиралевидной траектории они ввинчиваются в глубину, как будто в небе возникла винтовая лестница, и в самом низу, у подножия этой лестницы, парит отец Гериберта. Эрвин выглядит таким величественным, каким на земле его видели редко. Через какое-то время он ударится о землю, и хотя он никогда прежде не прыгал с высоты в пять тысяч метров, он догадывается, что этого не переживет. Он закрывает глаза, и перед его внутренним взором проходит вся его жизнь, у животных это бывает так же, как у людей. Отец Гериберта видит себя маленьким львенком, вырастающим с неимоверной скоростью, и вот перед ним змеится что-то длинное, но это не удав, а очередь стоящих друг за другом животных: гну, антилопы, зебры, гиены, леопарды, бородавочники — их очередь растянулась на множество километров. Это все животные, которых Эрвин съел. Он пытается сосчитать их, но лента его жизни прокручивается слишком быстро. Среди гну мелькнул также торговец пылесосами, бельгиец с гипсовой ногой, библиотекарша и двадцать пять коробок замороженной пиццы с салями, а за ними сотрудник морозильной фирмы «Бофрост», которого он сожрал на десерт.
В самом хвосте очереди стоят два северных оленя и смотрят на него большими печальными глазами, так что Эрвин не может сдержать глубокого вздоха. Он даже испытывает чувство некоторого разочарования от того, что жизнь его, похоже, состояла из одного только поедания мяса.
В то время как большой лев меланхолично падает вниз, маленький лев все увереннее управляет санями, и друзья как бы сами собой двигаются в желаемом направлении. Они проскальзывают мимо Эрвина и ловким виражом заходят прямо под него. Вожак стаи мешком шлепается в сани, в которых ему уже пришлось немало пережить, — и он спасен!
— Я на небесах? — спрашивает он, а Дитер только фыркает:
— Уже целую вечность.
— Держись покрепче, папа, мы едем домой.
Приземление в саванне оказалось не таким простым делом, как взлет, упряжка описала несколько кругов вокруг дома, пока не был найден правильный угол посадочного планирования. Дед Мороз, задрав голову, грубым голосом выкрикивал команды:
— Толстяку — вытянуться! Жирафу недоделанному — втянуть голову!
Делать нечего — Дитер вытянулся, Гастон втянул голову, и оба решили позже расквитаться с Дедом Морозом за это унижение. Меж тем отец Гериберта уже успел снова принять вертикальное положение, и когда сани коснулись земли, он спрыгнул и затормозил их ногами, как уже однажды проделал.
Рита уперла лапы в боки, подошла к саням и отвесила мужу увесистую оплеуху, а потом направилась к Деду Морозу, который предпочел бы немедленно сбежать, но из-за гипсовых ног не мог этого сделать. Именно из-за гипса Рита его и пощадила, но не упустила момента угрожающе зарычать.
Секрет Деда Мороза
На следующее утро Эрвина очень рано разбудила жена:
— Там на улице топчутся два каких-то странных типа, они хотят поговорить с тобой. Я думаю, тебе лучше к ним выйти, — сказала Рита со странной интонацией.
Отец Гериберта был весьма изнурен приключениями в полете. У него едва хватило сил разомкнуть веки и, превозмогая себя, потащиться к входной двери. Отворив ее, он оказался лицом к лицу с двумя Дедами Морозами.
Эрвин испуганно отпрянул и снова захлопнул дверь. Он решил, что это сон. Кошмарный сон. Потом увидел настоящего Деда Мороза, храпящего на матрасе в кухне, и начал смутно подозревать, что это, пожалуй, не сон.
Он открыл дверь во второй раз. Перед ним по-прежнему стояли два Деда Мороза с огромными рыжими бородами.
— Привет, Эрвин, — сказал один.
— Веселого Рождества, шеф, мы хотели взглянуть, как ты поживаешь.
— Паша и Султан, вы что — рехнулись?
— Мы-то нет, а вот твое состояние вызывает очень даже большое беспокойство. Мы слыхали, ты вчера летал на каких-то санях…
— …то есть сани летали, груженные тобой, а возили тебя антилопа гну и зебра…
— …антилопа!
— …и зебра! — повторили оба, нелепо пританцовывая.
— М-да, наш бравый вожак постепенно стареет, и ум уже не является его главным достоинством.
— Что вы себе позволяете?!
— Вопрос скорее в том, что ты себе позволяешь? Когда я вспоминаю, сколько зебр мы вместе съели…
— …и сколько антилоп! Ах, как жаль, что ты уже не тот, что прежде.
— А теперь послушайте меня, комики… — хотел было уже разразиться бранью Эрвин.
— Нет, это ты нас послушай. Мы переговорили с Кундером, ты знаешь, он руководит той маленькой и очень успешной стаей у западного кратера, и так вот, Кундер говорит, что вожака стаи можно в любое время отстранить решением большинства, если состояние его психики не позволяет ему руководить стаей…
— Другими словами, если он свихнулся и думает, что он — Дед Мороз.
— Я же вам рассказал, зачем это делаю.
— Из-за запасов мяса и денег, да-да, но мы-то все хорошо знаем, что в этом нет ни слова правды.
— Короче говоря, у тебя есть ровно три дня, чтобы убедить нас и стаю в своем душевном здоровье, и если тебе это не удастся, нам придется выбрать нового предводителя.
— И притом здесь нет ничего личного. Кундер говорит, что вся стая может спятить, но альфа-лев должен всегда оставаться на высоте.
На этом оба ряженых Деда Мороза попрощались и ушли, чуть не лопаясь от смеха, а Эрвин понуро побрел обратно в кровать.
Дед Мороз между тем стал практически для всех настоящей обузой. Он распоряжался в семье так, словно был прирожденным вожаком стаи. Он каждый день непреклонно заставлял Гериберта накручивать круги по тренировочному лагерю, а затем так же непреклонно его отчитывал:
