Маяк на Омаровых рифах

Кристиан крепко держал Аглаю за руку. Выключателя они не нашли и поднимались по ступенькам на ощупь. Когда добрались до третьего этажа, Аглая услышала музыку и громкие голоса. Кристиан отпер дверь, и навстречу хлынул такой яркий свет, что глазам стало больно. Но скоро это прошло. В прихожей толпились дети в костюмах и в масках.
— Привет! — кричали они. — Тебя как зовут?
— Аглая, — в десятый раз отвечала кукла, а в ответ наперебой неслось:
— А меня — Люси! А меня — Ирена! А меня — Клаус!
Наконец подошли родители. Они были очень приветливы, но удивились, почему Аглая пришла так поздно.
— Она была на дне рождения! — нашелся Кристиан.
— А где ты живешь? — спросили родители.
— У дедушки, в Розовом переулке! — поспешно ответил Кристиан. Признаться родителям, что днем Аглая — кукла, он не посмел.
Кристиан и Аглая танцевали два, а может, и три раза, и никогда еще кукольное сердце не билось так быстро и сильно, как в эту ночь. Но вот часы пробили полпервого, и родители сказали, что праздник закончился и ребятам пора по домам.
— Где ты живешь? — снова спросили они Аглаю.
— В Розовом переулке у дедушки Видензала, — ответила кукла.
— Как удачно! — воскликнула мама. — Недалеко оттуда живет Люси. Иди-ка ты вместе с ней. За Люси как раз зашла бабушка. До свидания, Аглая!
— До свидания, — ответила кукла. Она готова была расплакаться, но Кристиан схватил ее за руку и быстро потащил в коридор.
— Не грусти! — сказал Кристиан. — Я кое-что придумал. Ты пройди пару кварталов вместе с Люси, а потом возвращайся назад ко мне. Я буду стоять в воротах и сигналить. Фонариком буду мигать, понимаешь? Днем будешь спать в шкафу для игрушек. Он большой. Я смастерю тебе там кроватку. А ночью, когда ты оживаешь, мы будем с тобой разговаривать. В крестики-нолики будем играть. Умеешь в крестики-нолики?
— Не умею… — сказала Аглая.
— Ничего, научишься. А теперь иди — Люси небось уже ждет. До скорого!
— До скорого! — сказала Аглая и спустилась на улицу. Люси уже ждала, держась за руку бабушки. Старушка раскрыла над головой ветхий зонтик, хотя дождя не предвиделось.
По дороге бабушка рассказывала такие смешные истории, что Аглая все откладывала и откладывала свое бегство. И вот они вышли на длинный мост, под которым глухо шумела река. Вдруг Аглая с испугом подумала: а что будет, если она не поспеет к Кристиану до часу ночи? Она выдернула у бабушки свою руку и стремглав побежала назад.
— Эй, Аглая, ты куда? — закричала Люси.
— Ты куда, Аглая? — крикнула бабушка.
Но кукла неслась без оглядки все дальше и дальше. Раз-другой из ночной темноты еще донеслось: «Аглая! Аглая!», а потом зовы смолкли. Скоро она уже слышала только стук своих торопливых шагов по булыжнику. Она все бежала, бежала, бежала, а когда наконец-то остановилась и огляделась, то ей показалось, будто она стоит прямо напротив дома, где живет Кристиан. Но фонарик нигде не сигналил. Она подошла вплотную к воротам, подергала ручку: открыто или нет? И вдруг с ужасом поняла: дом-то совсем не тот…
«Наверное, мне направо!» — и Аглая побежала в соседнюю улочку. Но здесь дома были и вовсе незнакомые. Она свернула налево, пошла по прямой, затем направо, снова налево… Фонарик нигде не сигналил!
Лабиринт темных улочек вывел Аглаю к вокзалу. На больших светящихся часах было без пяти минут час. Во весь дух побежала она вперед. Вертя в отчаянье головой: не мигает ли где-нибудь фонарик? — Аглая вдруг снова очутилась на мосту, под которым шумела река. До часу ночи всего одна минутка. Еще минутка, и Аглая опять станет самой обыкновенной куклой, не сможет ни говорить, ни позвать на помощь, ни даже двинуться с места.
И бедняжку взяла такая тоска и печаль, что села она на перила моста и горько заплакала. Тут часы пробили час ночи, и она превратилась в обыкновенную тряпичную куклу. Свалилась в реку, и вода понесла ее по течению.
На пути оказалась водяная мельница. Колесо затащило куклу в пенный водоворот, закрутило ее, завертело. А когда река наконец-то освободила пленницу, вид у Аглаи был самый печальный: косы растрепаны, сарафанчик хоть отжимай.
Назавтра к полудню течение принесло ее к лодке, где сидела девочка в красном платье. Девочка увидела плывущую куклу и всплеснула руками от удивления. Она вытащила Аглаю из воды, а дома высушила ее, причесала, переодела и назвала Гезиной.
И Аглая осталась у новой хозяйки. Живет она в беленьком домике посреди большой зеленой лужайки. Летом ее на цветастой подушке выносят на травку, зимой сажают на желтый плюшевый диван. Короче говоря, живется ей неплохо. Но каждую ночь, как только в груди забьется живое сердце, Аглая плачет, думает о мальчике Кристиане, напрасно прождавшем с фонариком у ворот, лепечет странные слова, которые любил повторять Махровый Халат, и вспоминает те полчасика своей кукольной жизни, когда довелось ей узнать настоящее счастье.
Когда Ганс-в-узелке дочитал в каморке на маяке эту грустную повесть, он глубоко вздохнул, а по щеке его вроде бы даже скатилась слеза. Он потянулся в углу своего сундука и подумал: «К такой грустной погоде, как сегодня, такая грустная история очень подходит. Но неужели кукла Аглая и вправду жила на свете?»
Ответа на свой вопрос пустогрох не услышал. За окном по-прежнему бушевал шторм. Внизу, у подножия маяка, так и бурлили пенные волны. Пустогрох с тоской забился поглубже в угол, пожал плечами и принялся за следующую историю.
А этажом ниже, прямо под пустогрохом, сидел на краю кровати, подперев голову, старый смотритель. Непогода ничуть его не пугала. На своем веку он и не такого понавидался. За тетушку Юлию он тоже нисколько не беспокоился. Знал старушку как разумную даму и понимал, что она пережидает грозу в своей спаленке. И все же Иоганна мучила тревога. Он тревожился за чайку Александру, представляя, как беззащитная птица летает сейчас неведомо где под дождем над бушующим морем. И вдруг сквозь порывы ветра и шум прибоя прорезался крик. Смотритель вскинул глаза. За окном промелькнули два белых крыла! Вот они пронеслись и исчезли, а следом сверкнула еще пара крыльев, еще и еще… Да это же чайки пытаются до него достучаться! Иоганн вскочил и ослабил задвижку окна. Ветер и дождь сразу же со всех сил надавили на раму, стараясь ворваться в комнату. Но Иоганн крепко уперся руками в раму и, только когда за стеклом снова мелькнули белые крылья, распахнул окно.
Вместе с порывом ветра в комнату, как воланчики для бадминтона, влетели четыре большие чайки. Иоганн сразу же стал закрывать окно. Ну, однако, и работенка! Вот так напор! Наконец смотритель управился. Быстро накинул крючок на петлю и, отдуваясь, обернулся к пернатым гостьям. Четыре мокрые встрепанные чайки примостились на спинке кровати, и было видно, как под пушистыми белыми перышками бурно колотятся маленькие птичьи сердца. Всех четырех Иоганн давно знал. Крайняя слева — Александра, а рядом — Эмма Песчаная Отмель, Эмма Орлиный Глаз и Эмма Резиновый Клюв. Все четыре чайки с трудом переводили дыхание. Лишь минут через двадцать птицы настолько пришли в себя, что смогли рассказать о своем ужасном воздушном путешествии к маяку.
— Шторм застиг нас врасплох! — начала Александра. — Обычно мы, чайки, задолго предчувствуем бурю. Есть у нас кое-какие приметы. И до того, как гроза разразится, успеваем спрятаться. Но на сей раз, как назло, ничего не заметили. Этот шторм какой-то ненормальный. Тут явно что-то не так.
Иоганн кивнул в знак согласия и сказал:
— Я тоже об этом думал. И подозреваю, что во всем виноват Морешлёп.
— Он самый! — откликнулась Александра. — Он же вчера на нас разозлился. Вот и подговорил маэстро Погодника.