Одна крошечная ложь (ЛП)

Прошло двадцать четыре часа с момента моего мини-срыва — когда я в приступе паники написала сообщение своему партнеру по лабораторным работам, и он пять раз как минимум успокоил меня, что профессор не заметил моего отсутствия, а я могу позаимствовать его конспект, — и я чувствую себя до странного спокойно.
— Ты имеешь в виду, что пропустить пару — это не конец света? — Снова раздается тихий смешок.
Я улыбаюсь в трубку, проиграв его беззаботности.
— Может, и нет.
— Это хорошо, Ливи. Рад, что ты переживешь этот отвратительный проступок. А как прошел первый день в качестве волонтера в больнице?
Я замечаю, как изменилась его интонация. И отлично ее узнаю. Таким голосом он говорит, когда ответ ему уже известен, но он все равно задает мне вопрос.
— Ливи? Ты здесь?
— Хорошо. Дети очень милые. Спасибо, что помогли.
— Не за что, Ливи. Я твердо верю, что нужно набираться опыта, когда есть возможность.
— Даже если это не мое место? — резко отвечаю я. Мои слова пропитаны горечью.
— Я такого не говорил, Ливи, и тебе это известно.
Повисает долгая пауза, а потом я выпаливаю:
— Было тяжело. — Он молча ждет продолжения. — Тяжелее, чем я думала.
Кажется, он без лишних слов понимает, что я имею в виду.
— Да, Ливи. Таким сварливым старикам, как я, и то тяжело ходить по тем коридорам. Я знал, что тебе будет особенно сложно, с твоей-то заботливой натурой.
— Но станет лучше, правда? В смысле, — говорю я, увернувшись от столкновения с женщиной, которая в замешательстве остановилась посреди тротуара, — мне не будет так…плохо каждый раз, когда я буду там? Я же привыкну?
— Может, и нет, Ливи. Надеюсь, что привыкнешь. Но если легче не станет, и ты решишь, что хочешь двигаться в другом направлении, найти другой способ, которым ты сможешь помочь детям, это нормально. Ты не обманешь ничьих ожиданий, передумав.
Я покусываю щеку изнутри, обдумывая его слова. Я не собираюсь ничего менять, да и нельзя сказать, что он подбивает меня сдаться. Я уверена. Скорее, он словно дает мне разрешение: раз надо, значит выбирай. А этого я делать не буду.
— А теперь расскажи мне, что там с этими бегающими за тобой мальчиками.
«Мальчиками? Во множественном числе?» Я щурюсь и оглядываюсь вокруг, рассматривая людей поблизости.
— Вы меня преследуете?
Мне приходится ждать секунд десять, пока он не перестанет завывать со смеху, и только потом у меня получается продолжить. Я знаю, о чем хочу спросить, но теперь, после разговора, я чувствую себя глупо. Стоит ли спрашивать у известного терапевта-специалиста по ПТСР о чем-то столь банальном? Столь девчачьем? Я слышу, как доктор Штейнер отпивает что-то на другом конце провода, пока молча меня ждет.
— Как понять, что ты нравишься парню? В смысле, правда нравишься? Не просто… — Я краснею и сглатываю. Скоро я, наверное, начну заикаться. — Не просто в физиологическом плане.
Возникает пауза.
— Обычно узнаешь по его действиям, нежели по словам. И если он не ведет себя напоказ, значит запал серьезно.
«Для меня одна ты — навсегда».
Всего лишь слова. Вот, доктор Штейнер подтвердил. Мне не стоит зацикливаться на том, что по пьяни сказал Эштон, потому что это лишь слова и за ними не стоит ничего, кроме бушующих гормонов. С этим осознанием я понимаю, что немного упала духом. Но, по крайней мере, это ответ, а не тайна.
Мне нужно быть с Коннором. Когда я рядом с ним, то ощущаю правильность всего происходящего между нами.
— Спасибо, доктор Штейнер.
— Речь о том приятеле-ирландце, с которым ты познакомилась?
— Нет… — Я тяжело вздыхаю. — Об Эштоне.
— Ааа, Похитителе «Джелло».
— Ага. А еще он оказался лучшим другом и соседом Коннора. — А еще у него, может, есть девушка, а может, и нет, но эту деталь мы опустим. И без того все сложно.
— Что ж, ну и положеньице у тебя, Ливи.
Мой единственный ответ — ворчание в знак согласия.
— Что бы ты почувствовала, если бы этот приятель Эштон проявил интерес? Больше, чем физический, я имею в виду.
Я открываю рот, но осознаю, что кроме как «Не знаю», сказать мне нечего. И я правда не знаю. Ведь это неважно. Коннор — идеальный и покладистый. А Эштон далек от идеала. Теперь я понимаю, что имели в виду Шторм и Кейси, называя кого бы то ни было «ходячим сексом». Это относится к Эштону. Он — не парень для серьезных отношений. Коннор — парень, с которым можно строить будущее. Ну, во всяком случае, я так думаю. Слишком рано еще об этом говорить.
— Ты хоть призналась сама себе, что Эштон тебе нравится?
Черт бы его побрал! Если я отвечу ему честно, отрицать все будет намного сложнее. И тогда это станет намного более реальным.
— Да, — наконец, неохотно бормочу я.
Да, мне нравится друг-бабник моего вроде как бойфренда. Мне даже эротические сны с ним в главной роли снятся.
— Хорошо. Рад, что это мы решили. Я боялся, что пройдут месяцы, прежде чем ты перестанешь упрямиться.
Я закатываю глаза из-за всезнайства доктора.
— Знаешь, чем бы я в это время занялся?
От любопытства я изгибаю губы.
— Чем?
— Заплел бы волосы в косички.
Проходит по меньшей мере секунд пять, и только тогда, преодолев шок, я спрашиваю:
— Что?
— Влюбленные мальчики не в состоянии держать себя в руках при виде косичек.
Приехали. Теперь мой психиатр надо мной еще и издевается. Мой психиатр. Я вижу станцию вдалеке и, посмотрев на часы, понимаю, что совсем скоро прибудет поезд. Тот, на котором я доеду до Детского госпиталя, чтобы сосредоточиться на важных вещах. Покачав головой, я говорю:
— Спасибо, что выслушали, доктор Штейнер.
— Звони в любое время, Ливи. Я серьезно.
Я вешаю трубку. Не уверена, стало ли мне лучше или хуже.
* * *
— А теперь ты можешь нас различить?
Эрик стоит бок о бок с более бледным на вид Дереком и потирает свою гладкую голову. Оба мальчика насмешливо улыбаются.
Я сжимаю губы, чтобы сдержать улыбку, и сильно хмурюсь. Я перевожу взгляд с одного брата на другого и обратно, а потом почесываю подбородок, словно совершенно запуталась.
— Дерек? — показываю я на Эрика.
— Ха-ха! — Худые ручки Эрика взлетают вверх, и он смешно пританцовывает. — Не-а! Я — Эрик. Мы выиграли!
Опрокинув голову назад, я хлопаю себя по лбу.
— Я никогда не научусь вас различать!
— Мы сегодня утром побрили мне голову, — объясняет Эрик, подскакивая ко мне. — Она такая гладкая. Потрогай.
Я подчиняюсь и провожу пальцами по еле заметной волосяной линии.
— Гладкая, — соглашаюсь я.
Он морщит нос.
— Это так странно. Но они снова вырастут, у Дерека всегда так бывает.
«У Дрека всегда так бывает». На секунду у меня сводит живот. Сколько же терапий перенес бедный ребенок?
— Конечно, вырастут, Эрик, — выдавливаю улыбку я и подхожу к столу, чтобы присесть. — Ну, чем сегодня хотите заняться?
Дерек молча присаживается рядом со мной. По его замедленным движениям я понимаю, что сил у него нет, в отличие от брата, лечение которого, по словам Конни, началось только на этой неделе.
— Порисовать? — предлагает он.
— Звучит прекрасно. Что ты хочешь нарисовать?
Он морщит лобик, усиленно раздумывая.
— Я хочу стать полицейским, когда вырасту. Они сильные и могут спасать людей. Могу я такое нарисовать?
— Думаю, это отличная идея, — улыбаюсь я, глубоко вздохнув.
Пока мальчики занимаются делом, я осматриваю комнату. Сегодня здесь находятся еще несколько детишек, в том числе и маленькая девочка в розовом костюме — розовой пижаме, розовых пушистых тапочках и с розовым платочком на голове. Насколько я понимаю, под ним скрывается лысая головка. Под одной рукой она прижимает к себе розового плюшевого мишку. Кто-то — скорее всего, другой волонтер, — бродит за ней, пока девочка ходит от игрушки к игрушке, тайком посматривая в нашем направлении.
— Привет, Лола! — кричит Эрик, а потом наклоняется ко мне и шепчет: — Ей почти четыре. Она хорошая. Для девчонки.