Тридесятые сказки, или Вот такие пирожки
— А почему? Ты что, трус, что ли?
— Да нет, не трус, но я боюсь! Короче говоря, все волки боятся, и я с ними заодно.
— Ну, ладно, вылезай, а то у меня тесто убежит.
Волк как услыхал, что тесто убежит, из-под печки выскочил, рубаху напялил и встал возле двери, широко расставив лапы в стороны.
— Что с тобой, гостюшко? — удивилась Баба-Яга.
— Ну, ты же сказала, что сейчас тесто убежит. Вот я и встал, чтобы оно не убежало. А то придётся его догонять, а у меня уже никаких сил не осталось, ни моральных, ни физических.
Так Волк и остался в гостях у Бабы-Яги, тем более что уже запахло праздничным ужином.
Долго ли, коротко ли, напекла Баба-Яга пирожков. Мно-о-о-о-го получилось. Лежат они, начинённые флорой и фауной, в огромной миске посреди праздничного стола, такие пышные, тёплые, румяные и совершенно беззащитные. У Волка губа не дура, язык не лопатка: знает, что горько, что сладко. Набросился он на пирожки и начал уплетать их не жуя, с такой быстротой, что казалось, они сами ему в рот прыгают. При этом он приговаривал:
— Пузо лопнет, наплевать, под рубахой не видать!
Наконец его живот стал напоминать тот большой мешок, набитый пирожками, который тащил Красная Шапочка. Волк отодвинулся от стола и блаженно потянулся.
«Ну вот, червячка заморил, теперь и спеть не грех», — подумал он и затянул свою любимую. У волка всегда одна песенка.
На звуки его песни прибежали уже знакомые нам браконьеры с ружьями наперевес. (Они снимали у Бабы-Яги на время охотничьего сезона заднюю половину избушки, но так как охотничий сезон у них длился круглый год, то жили они у неё постоянно.).
Увидев посреди стола румяные, пышущие жаром пирожки и празднично одетого Волка рядом с Бабой-Ягой, они стрелять не стали и дали ему возможность допеть начатую песню до конца.
Были бы пирожки, будут и дружки. Забыв о своих ружьях, браконьеры стоя аплодировали Волку. И не успели они опомниться, как Баба-Яга превратила их из браконьеров в своих гостей, усадив за стол рядом с Волком. Такое бывает только в сказках. Особенно браконьеры развеселились, когда Волк напомнил им об их первой встрече. Больше всего они радовались тому, что сегодня впервые за много лет оба промахнулись в такого замечательного Волка!
Насытившись пирожками, браконьеры совсем подобрели. Старший из них и говорит, с оттенком лёгкой грусти:
— А теперь мы хотим повиниться перед вами за ужасный поступок, который мы сегодня совершили. Пёс у нас был, звали его Пиф-Паф. Здорово помогал нам охотиться. Однако старый стал, шибко мешать начал. Решили мы от него избавиться. Отвели в лес, привязали к дереву и оставили на съедение волкам!
От такой ужасной истории у всех на глазах навернулись слёзы. Смахнув покатившуюся было слезу, Волк вдруг сказал:
— Постойте! Кто же, кроме меня, мог его съесть-то?! Я же за последние сутки первый раз поел. А кроме меня, в округе ни одного волка нет!
— Значит, никто его не ел! — успокоила всех Баба-Яга.
Присутствующие, облегчённо вздохнув, продолжили весёлое застолье.
Ровно в полночь в добром согласии встретили они Новый год. И тут Баба-Яга возьми да скажи, что один знакомый Дед Мороз, проходя на лыжах мимо избушки, зашёл поздравить её с наступающим Новым годом и оставил для Волка какую-то записку. Волк, дескать, обязательно за ней зайдёт. Нацепил её на рыболовный крючок, чтобы не потерялась, и куда-то положил.
— А вот куда положил, убей не помню! — сказала Баба-Яга.
Когда Волк услыхал о рыболовном крючке, сразу вспомнил о своей удочке. Он взял её в лапы и начал крутить катушку.
— Сейчас мы её быстренько найдём!
Леска кончилась, а крючка не видать. Стало быть, и никакой записки. Волк поднял удивлённые глаза на Бабу-Ягу.
Холодок пробежал у него по спине. Баба-Яга исчезла! Исчезла избушка на курьих ножках вместе со своими обитателями. Даже запаха пирожков не осталось.
Волк огляделся. Он был совершенно один. Вокруг стоял усыпанный сверкающим снегом величавый лес. Светила огромная луна, было тихо и очень красиво. Не зря люди говорят: сколько волка ни корми, он всё в лес смотрит. И ведь есть на что посмотреть!
Волк глубоко вдохнул морозный воздух, пригладил красную рубаху в белый горошек и от избытка чувств, глядя на луну, затянул свою любимую волчью песню:
— У-у-о-оу…
Вдруг он осекся. Удивлённо оглядел себя. Попробовал на зуб рукава рубахи и пробормотал:
— Главное, что я есть, а остальное, может, есть… а можно и не есть.
История третья. Пиф-Паф
Случилось это в первый день Нового года.
Вечерело. Дед Игнат сидел возле печи и смотрел на прыгающие по поленьям огоньки. Они то разгорались, то затухали, то, щёлкнув искрами, разлетались в разные стороны.
Бабушка Пелагея собирала ужин на стол. Ждали, когда закипит самовар. Не отрывая глаз от огня, Игнат не спеша рассказывал ей о том, как по дороге в деревню встретил Волка.
— Малый не дурак! А и дурак немалый! Пришлось немного поучить его уму-разуму, — усмехнулся дед. — И читать умеет, бестия…
Неожиданно раздался слабый стук в дверь.
— Кто там? — спросил Игнат.
— Пиф-Паф! — раздалось со двора.
Игнат вскочил с лавки и распахнул дверь. На пороге, кутаясь в собственные уши, весь заиндевелый, стоял, еле держась на ногах, старый лохматый пёс.
— Кто стрелял? — строго спросил Игнат.
— Никто не стрелял, это у меня кличка такая — Пиф-Паф, — смущённо произнёс пришелец, громко стуча зубами от холода.
— Что привело тебя ко мне? — впуская вконец замёрзшего пса в избу, поинтересовался Игнат.
— Пришёл с повинной! — понуря голову, сказал пёс и, обессиленный, свалился возле печки.
Пелагея, было, засуетилась, но, к счастью, никаких лекарств не понадобилось. Гостю достаточно было согреться и обсохнуть.
Самовар вскипел, и все сели за стол ужинать. Тут и Пиф-Пафу довелось отведать знаменитых пирожков бабушки Пелагеи.
После ужина Игнат с гостем остались сидеть за столом. Пришло время поговорить.
Лесника Игната, по прозвищу Красная Шапочка, в лесу знали все, поэтому рассказывать о себе начал гость.
Старый пёс откашлялся и заговорил хриплым голосом:
— Родился я в деревне. Отца-матери не знал. Братьёв-щенят подобрали добрые люди. Оставшись совсем один, бегал с бродячими собаками. Лаял громче всех, поэтому меня выбрали вожаком. Однажды на меня обратили внимание двое охотников: один худой и длинный, другой толстый и короткий. Оба из соседней деревни Пыжи. Стали они меня подкармливать и приручать. Потом один из них забрал к себе домой и дал мне кличку Пиф-Паф. Научил всяким мудрёным словам: «фас», «тубо», «апорт», ещё каким-то, которых я уже и не помню. Наконец взяли они меня на охоту. Я должен был напасть на след лося или, например, кабана и лаять до тех пор, пока эти двое не придут и не убьют их. Мясо они продавали на базаре, а мне доставались одни косточки.
Игнат слушал не перебивая. Пиф-Паф продолжал:
— Я всегда им добросовестно помогал. Как состарился и поумнел, понял, что охотники эти — браконьеры и служить им я больше не буду. Стал я предупреждать своих диких собратьев об опасности, наводил хозяев на ложный след или громко лаял, как говорится, под руку, чтобы они промахнулись. В конце концов отвели меня в лес, привязали к дереву и оставили на съедение волкам. Но мне удалось перегрызть верёвку, и вот я здесь. Прошу учесть моё чистосердечное признание!
Немного помолчав, дед Игнат веско сказал:
— Дело ясное! Обойдёмся без протокола. Жить останешься у меня. Вместе будем охранять лес от браконьеров. — И со словами «Утро вечера мудренее» кряхтя улёгся спать на лавку, а Пиф-Паф уютно устроился под лавкой.
