Амулет (Потревоженное проклятие)
Паганель с Борисом продолжили погоню, а я остановился, добежав до распростертого в грязи Алексея Алексеевича. Он был еще жив, на губах пузырилась кровь, а из горла торчало неширокое голубоватое лезвие, пробившее шею насквозь… Неподалеку валялась изящная черная трость с костяной рукояткой.
Я приподнял голову Алексея Алексеевича, подложил под нее руку, вглядываясь в мутнеющие добрые глаза. Старик хрипел, жизнь покидала его тело. Неожиданно мне показалось, что сквозь хрип прорываются слова:
— Се… Позвони… Сейчас… Номе… Семь… Семь… Восемь… Дв… цать… Ноль… Ноль…
Алексей Алексеевич вытянулся, по телу пробежала судорога, кровавая пена на губах опала… Он умер!
Не знаю, сколько я просидел в грязи, держа в руках седую голову. Мне казалось кощунством положить ее в жидкую глину. Подбежали задыхающиеся Паганель с Борисом. Судаков скрылся!
— Алексей! Алеша… — Паганель опустился на колени рядом с телом друга, потряс его, поднял на меня полное муки лицо:
— Он… умер?!
Я молча кивнул. Борис выругался в адрес ускользнувшего убийцы, присел рядом, положив Паганелю руку на плечо:
— Максим Кузьмич! Может, «Скорую»?
— Поздно… Его душа уже далеко…
Я посмотрел на Паганеля:
— Алексей Алексеевич пытался сказать какие-то цифры, номер телефона. Семь семь восемь, потом, кажется, двадцать или двенадцать, и два ноля! Он просил позвонить сейчас.
Паганель вяло махнул рукой:
— Идите, звоните… Я знаю этот номер… За нами приедут… Я пока посижу здесь, с ним…
Я бережно передал тело Паганелю, поднялся. Борис брезгливо разглядывал трость, наконечник которой имел узкую прорезь. Там, видимо, и скрывалось то самое, роковое для Алексея Алексеевича лезвие.
Мы с Борисом обогнули рощу и вышли на улицу. На углу соседнего дома прилепилась телефонная будка. К счастью, автомат работал. Я торопливо набрал: семь, семь, восемь, двенадцать, два ноля… Тишина.
— Попробуй теперь после восьмерки — двадцать! — сказал Борис. На этот раз соединилось, и после четвертого гудка сухой мужской голос сказал: «Да!».
Я довольно путано рассказал о случившимся. В трубке помолчали, наконец тот же голос без всяких эмоций сказал: «Ждите, через пятнадцать минут мы будем! В милицию не звонить!». И гудки отбоя…
Паганель все так же сидел, покачиваясь, и гладил тело друга по плечу. Борис тронул меня за рукав, негромко сказал:
— Пусть они побудут вдвоем! У тебя есть закурить?
Я дал искателю сигарету, прикурил сам, и мы, не сговариваясь, повернулись так, чтобы не видеть труп Леднева и помертвевшего от горя Паганеля, молча уставившись на темные глыбы домов…
Они приехали гораздо быстрее, буквально через десять минут. Серебристый микроавтобус с тонированными стеклами въехал прямо на пустырь, затормозил, взвизгнув, в трех шагах от нас. Из-за руля вылез высокий мрачный мужчина, двери салона открылись, и еще трое вышли и двинулись к нам.
Высокий наклонился над Алексеем Алексеевичем, коснулся шеи, вздохнул и сурово бросил приехавшим с ним:
— Тело — в машину!
Затем он повернулся к безучастному Паганелю, по прежнему сидящему в грязи:
— Вот и пересеклись наши дорожки! Что, поиграли в интеллигентскую мафию? Алексей Алексеевич всегда был идеалистом, и поплатился именно за это. Но о мертвых либо хорошо, либо… Но вы то! Вы же знали, чем все может кончиться! Какое вы имели право? Да еще и людей втравили! — он кивнул в нашу с Борисом сторону. Я почувствовал, как искатель напрягся, шагнул к высокому:
— Послушайте, вы!..
Тот лишь махнул рукой:
— Перестань! Значит так: Максим Кузьмич, вы поедете с нами. Вы нужны нам, как свидетель. Пока как свидетель! — затем он повернулся к нам: — А вы… Забудьте все, что тут было, и все, что было до того! Ваше участие в этом закончилось! Максим Кузьмич вам все после обьяснит. Мы бы взяли этого попрыгунчика сегодня к полудню, не устрой вы эту самодеятельность! Вообщем, прощайте!
Он круто повернулся и зашагал к машине, в которую его спутники уже укладывали тело. Паганель медленно встал и побрел следом. Я не выдержал:
— А может быть вы хотя бы скажете нам, кто вы?
Высокий помог Паганелю сесть в микроавтобус, закрыл дверь, обошел машину, у водительской дверцы обернулся и не громко сказал:
— Майор Федеральной Безопасности Слепцов. Отдел по борьбе с хищениями культурных ценностей! Ваше любопытство удовлетворено, я надеюсь? — и тут же смягчился: — Мужики, все будет нормально! Идите по домам, и больше не лезьте во всякие авантюры! Прощайте!
Машина развернулась, обдав нас сладковатой гарью выхлопа, выехала на асфальт и быстро умчалась…
— Я чувствую себя, как последний пацан после педсовета… — Борис сплюнул в сторону, и пошел в сторону моего дома. Я бросил окурок и двинулся за ним. Как нелепо, глупо и ужасно все получилось!
Мы поднялись по темной лестнице, я загремел ключами, открывая дверь. Неожиданно с тихим скрипом приоткрылась соседняя дверь. В щель высунулась заспанная рожа соседа Витьки:
— Серега! — шепотом сказал он: — Это ты? Че у вас тут? Разборки какие, в натуре? Может, братву собрать?
Я досадливо отмахнулся:
— Витек, иди спи. Все нормально. Все путем…
…Мы сидели на кухне. Борис курил. В занавешенное одеялом разбитое окно поддувало. Я бездумно крутил в руках брелок от ключей — пластмассовую фигурку какого-то японского божка с оскаленной рожей и злым взглядом изогнутых узких глаз. В голове было пусто, на столе было пусто, в квартире было пусто. Пустота… Кругом одна пустота…
Борис сунул окурок под струйку воды, вечно текущей из неисправного крана над раковиной, кинул мокрый фильтр в мусорное ведро:
— Серега, я спать!.. Завтра, вернее уже сегодня, вечерком поеду домой. Хватит, навоевались…
Борис ушел, я услышал скрип пружин и спустя минуту — его похрапывание. Мне спать не хотелось. Только что на моих глазах убили человека. Хорошего, наверняка, человека, у которого был дом, жена, дети, внуки, все они любили его, наверняка и сейчас жена не спит, волнуется, ждет… Она еще не знает, что ее муж, Алексей Алексеевич Леднев, убит на грязном пустыре в одном из спальных районов Москвы своим учеником, и его окровавленное тело трясется в гэбэшном микроавтобусе, наверняка будет сдано в какой-нибудь ведомственный морг… Тьфу, черт, ахинея какая лезет в голову! Эх, выпить бы и забыться. Надо будет спонталычить Витьку, давануть пузырек. Сейчас еще рано, сколько там?.. Пять сорок две. Покурить, что ли? Две сигареты осталось. Откуда этот майор знает Паганеля? Интересно, меня или Бориса будут вызывать на допрос? Или обоих…
Мое личное ближайшие будущее вообще беспросветно — ну, обещал Виталик устроить на работу, ну и что? Не от него одного там все зависит… От Николенькиных денег осталось тысяч триста в рублях, если экономить, можно месяц продержаться. Хорошая дочка у Паганеля, только имя подкачало — не люблю Зой, Зин, Оксан — что-то хищное, с клювом и когтями… Когти, синие птичьи лапы в ведре. Здорово мы вмочили этим бомжам. Одежду надо почистить. Часов в десять пойду к Витьке, купим с ним вина, крепленку какую-нибудь, бутылок пять! Помянем Николеньку, Алексея Алексеевича… Как он его — из трости лезвием, прямо в горло! А ведь мог и в меня… Уроды, поперлись ловить, не знали, с кем связались… Вечер, холодно что-то к вечеру… Дует…
Я рывком проснулся и обнаружил, что сижу за столом, уронив голову на столешницу, под потолком горит лампочка, а из-под одеяла на окне пробивается дневной свет.
«Черт! Сколько же я проспал?», — я глянул на часы. Ого! Одиннадцатый час! Я встал, заглянул в комнату — Борис спал богатырским сном, разметавшись по кровати. Неожиданно задребезжал телефон.
Звонил Паганель. Узнав, что мы тут, сказал, что через час будет, и повесил трубку.
Я растолкал Бориса, мы попили пустой чай — хлеб и молоко, купленные мною несколько дней назад, испортились и в пищу не годились.
Паганель приехал почти в половине двенадцатого. Выглядел он не важно смерть Леднева и последующие события здорово выбили всегда бодрого искателя из колеи.