Популяция хитрых котов
– О да. Ты совершенно прав. Впрочем, как всегда.
Потом живой классик обращается ко мне:
– Молодой человек, насколько велик ваш долг?
– Э-э… полторы тысячи долларов. Без малого.
– Не уверен что за такие деньги могут убить, но, вероятно, я несколько отстал от жизни. Видите ли, я вам верю. Вы, кажется, не лжете. Подождите, пожалуйста, минутку.
Ушаркал куда-то в комнату. Наконец-то я могу свободно пообщаться с котом.
– Теперь я знаю Ваше имя. Милостивый государь Мишель, в знак моего уважения, я хотел бы Вас погладить. Вы позволите? – я осторожненько потянулся.
Коту эта идея, надо полагать, не пришлась по вкусу. Он округлил сонные глаза и поднял лапу. Нет, не замахнулся, а именно поднял, чуть-чуть оторвал ее от пола, ясно дав понять: давай-давай, тянись-тянись, получишь, как следует. Я убрал руку и говорю:
– Воля Ваша. Уже одно лицезрение Вашего блестящего меха – большая честь для меня.
Грэй выходит:
– Прошу вас, оставьте в покое моего кота, он существо робкое и замкнутое. Вот вам полторы тысячи. Надеюсь, этого хватит, чтобы купить наше одиночество.
Я посмотрел на него, посмотрел на деньги, сказать нечего. Не встречал еще таких людей. Считать ли бесчестием такую помощь? Убьют – не убьют, но пальцы в обратную сторону вывернуть Наташеньке вполне могут… В голове моей вертятся разнообразные формулы благодарности, ни одна из которых не может считаться вполне адекватной.
– Когда я должен вернуть?
Хозяин и кот вновь переглянулись.
– В этом нет необходимости. Мы с Мишелем делаем покупку. Мы покупаем ваше отсутствие в нашей квартире.
– М-м. М-м-э?
– Да.
– Но я же не могу… Я не умею сказать, как много я вам обязан.
– Вот и молчите. Отправляйтесь домой молча. Лучшая, прямо скажу, форма благодарности. Тем более, что грязь с ваших ботинок уже начинает растекаться по полу.
Я посмотрел вниз. Действительно.
Кот повернулся ко мне задом и понуро побрел по коридору. Сел. Почесал вывернутое ухо. Тяжко, глубоко, старчески вздохнул. Я возился с замком. На характерный щелчок Мишель повернулся и издал протяжное завывание:
– М-м-я-я-а-у-у-а-у-у-а-а-а, – скучно ему, бедному, наверное.
– Подождите, – говорит Грэй, – вы ему понравились. А это большое дело. В последние годы я стараюсь ни с кем, кроме него, не общаться, так что мнение Мишеля значит для меня очень много. Давайте договоримся: деньги вы оставляете себе, а я все-таки поговорю с Вами, только недолго. Снимайте ваши отвратительные грязные ботинки. Чай, кофе?
Я поколебался и через мгновение честно ответил:
– Кофе.
Мы пошли на кухню. Там я увидел явственные следы борьбы между упорядочивающей волей приходящей горничной и мужским взглядом на мир. Настругал мне сыру, открыл масленку, поставил тарелку с тостами. Кофе хороший, дорогой. Пока он возился, я припомнил одну маленькую приятную вещицу Грэя, вышла только что, в 1999-м, в сборнике «Магриб»:
«ПОЛОСАТЫЙ КОТВ мае 1999 года мы с женой гуляли по аллеям Кусковского парка. Серые фигуры античных богинь корчились в преддверии ненастья. Господский дом под камень оказался откровенно деревянным. Оранжерея едва тянула на одном крыле: во втором экспозицию временно закрыли. Ветер забирался под ребра холодными струями. В двухстах метрах от ограды одноногий человек в офицерской форме с боевыми наградами, опираясь на костыль, клянчил денежки.
Вдруг чуть прояснело. Выглянуло солнышко. Большой серый кот нагло вышагивал по газону. Вызывающая котья походка точь-в-точь как у дикого кошачьего в саванне какой-нибудь сообщала тупым: если и есть в этих местах полноправное существо, то как раз кот, а не кто-нибудь еще. Кот не торопился. Серый, полосатый, желтоглазый, не слишком пушистый, но и не голый. Белые усищи-вебриссищи во все стороны. Ходит-ходит. Ужасно самоуверенный, судя по морде. Хвост загнут книзу крючком, локаторы небрежно осуществляют всестороннее наблюдение. Чудесный кот.
Вот он опустился на песочек, перевернулся на спину, и давай тереться спиной в лужице солнечного света. В одну сторону, в другую сторону, потом еще раз, еще и еще. Удоволенное тело гимнастически легко изгибается. Остановился. Выпучил на нас глаза. Оценил. Мы – пустое место. Вылизался широкими… чем? Лизками? Чем-то вроде лизков. Такие это были широкие лизки, что всякий здравомыслящий человек моментально понял бы: да сам черт не брат серому полосатому коту. Опять кот перевернулся на спину и предался забаве чесания спины.
Я вздохнул печально. Как замечательно, что хотя бы этому коту хорошо живется.»
Мишель тут как тут. Принюхался к мисочке, но есть не стал, просто проверил наличие. Нагнулся к блюдцу с водой, принялся лакать. Поднял хвост трубой, показал мне шаровары. Удивительно, почуял кошатника, доверяет. Иначе непременно прикрыл бы хвостом свои котьи интимности. Такой уж у этого зверья обычай. Оторвался, запрыгнул на табуретку, а оттуда плавно перетек на подоконник, птичек смотреть. Как бы потерял интерес к происходящему, хотя одно ухо аккуратно проявляло ко мне внимание.
– А что вы из моего читали, господин Маслов?
Разговор о сочинениях интервьюируемого писателя – непременный атрибут моей работы. Сегодня выпала господину Маслову удача: мне нравится то, что пишет Грэй. Можно объясняться в любви, не кривя душой. Я перечислил. И добавил:
– «Полосатый кот» написан так, будто вы ностальгируете по молодости Мишеля…
Который как раз в этот момент сбил хвостом солонку. Такая птичка соблазнительная пролетела…
…В одной из комнат Грэй устроил настоящий компьютерный зал. Я, по чести сказать, кое-что понимаю в компьютерных делах, могу оценить, сколько стоит весь грэевский арсенал. Господи, какие гонорары у него должны быть!
Я включил второй, легальный диктофон и вынул блокнот. Виктор Дмитриевич меня предупредил: спрашивать только о воззрениях, ничего биографического он обсуждать не собирается. Первый традиционный вопрос, что он считает «визитной карточкой» своего творчества?
– Безнравственность, – отвечает живой классик. – Вселенная управляется едиными законами. К их числу не относятся различение добра и зла, любви и ненависти, страсть к познанию истины и бесконечному прогрессу. Все это – относительно недавняя и не очень удачная выдумка людей. Звездам нет дела до того, что Вертер страдает. Деревьям в лесу наплевать на гибель Гамлета. Кит не станет печалится из-за старухи-процентщицы, убитой молодым террористом…
Явился кот. Встал метрах в двух от стула, на котором я сидел, и принялся с интересом меня рассматривать. Стервец выбрал то время, когда я не мог рассматривать его столь же пристально: пришлось бы отворачиваться от Грэя. Так что мне пришлось сидеть совершенно безответно. Наглый кот!
– Виктор Дмитриевич, роль изящной словесности в современном мире?
– Вы знаете, что такое точка сборки?
– Да. Если я правильно помню, в учении дона Хуана точкой сборки называют место на энергетическом коконе вокруг человека, отвечающее за восприятие мира.
– Соответственно, изменив ее положение, можно изменить восприятие вселенной. Вообразите точку сборки не у одного человека, а у всего человечества. Это означает, прежде всего: кое-что необходимо сдвинуть, коли есть желание научить миллиарды людей истинному видению мира. Сдвигать точку сборки человечества – и есть главная цель всей литературы. Вот всяком случае, таково мое мнение.
Кот забрался на стол, осторожно побродил в прикомпьютерных пластиковых джунглях, подобрался к факсу…
– Что вы понимаете под истинным видением, Виктор Дмитриевич?
Кот тронул подушечкой на лапе кнопку «старт», факс заскрипел и отправил кому-то вложенный в него листок. Мишель скрылся. Пока мы пережидали скрип, хитрый кот прятался под столом, изредка высовывая любопытную морду. Грэй не обратил не это ни малейшего внимания. А мне так даже понравилось.
– Истинное видение, господин Маслов? Мое, а вернее наше, Прайда, понимание совершенно не связано с тем значением, которое придавал истинному видению дон Хуан. Представьте себе, что эта комната – весь мир. И вы, люди, занимаете в нем определенное место…