День Святого Валентина

- А-а, - её голос заметно поскучнел. - Ну, как хочешь. Если надумаешь, приходи часикам к восьми. Да, и гитару не забудь, ладно? 
- Ладно, - сказал он и повесил трубку. 
Будь его воля, он бы никуда не пошёл. Ему совсем не хотелось видеть растянутые улыбками лица полузнакомых воздыхателей Тони, петь для них и выслушивать их идиотские комментарии к своим песням. Совсем не хотелось снова оказаться у неё дома и утонуть в его расслабляющем тепле и пряном запахе. Совсем не хотелось снова видеть её разноцветные глаза - один серый, другой голубой - разглядывающие его с праздным интересом, как диковинное животное в зоопарке или как тропическую бабочку, приколотую старательным энтомологом. 
Будь его воля, он бы пораньше лёг спать, он бы горло поберёг, в конце концов. Да мало ли что мог бы он сделать, будь его воля. 
Но его воли не было. 
Она исчезала постепенно - съёживалась, болела, умирала. Глядя на него, никто и подумать бы не мог, что он носит в себе, внутри свою погибшую волю, - таким он был цельным и резким. 
Чертыхаясь и стараясь не встречаться глазами со своим отражением в зеркале, Тимур поднялся и стал собираться. Ему не хотелось опаздывать. Наоборот, он хотел прийти первым, чтобы все подумали, что в Тонином доме у него побольше прав, чем у всех остальных. 
Иногда ему хотелось, чтобы она умерла, или чтобы вышла замуж и уехала в Аргентину, или чтобы её забрали инопланетяне. Ему хотелось, чтобы случилось хоть что-нибудь, пусть даже самое ужасное, лишь бы это ужасное было окончательным и бесповоротным. 
Но ничего не случалось, и день за днём - те же мысли о ней, и та же пустая болтовня, и те же толпы поклонников, которые не отступают от неё ни на шаг. И та же вечная, изнуряющая война за её любовь. Бессмысленная и беспощадная, как сказал бы Пушкин, война, в которой нет и не может быть победителей. 
И главное, он никак не мог понять - ей-то что нужно? Зачем ей быть красивой, если нет того единственного, для кого нужно стараться? Зачем ей нужны эти ни на что не годные люди, которых она привечает у себя дома, которым улыбается, и про которых знает, что никогда-никогда не будет любить ни одного из них? 
- Послушай, Тоня, - как-то спросил он, - что они всё время вокруг тебя крутятся? 
- Кто это все? - она медленно и удивлённо подняла бровь над голубым глазом. 
- Ну, эти двое из ларца одинаковых с лица... 
- Это ты про братьев Сальниковых? - она улыбнулась. - Они совершенно не похожи, даром, что близнецы. И потом, они, между прочим, очень перспективные пловцы. 
- Но с ними совершенно не о чем говорить, - начинал раздражаться Тимур. - Они же двух слов связать не могут! 
- Ну и что, - Тоня брезгливо передёргивала плечами. - Ну, и не могут. Ты вот, тоже не можешь стометровку брасом проплыть за двадцать секунд, и ничего. Каждому дано своё. 
- А тебе? - ему стало обидно, потому что он явно не выдерживал сравнения с братьями Сальниковыми. Тимур был небольшого роста и почему-то считал это источником всех своих бед. - Тебе что дано? 
Она как будто не заметила ни его обиды, ни раздражённого тона. Всё с неё скользило, как с гуся вода - и хорошее, и плохое. 
- Не знаю, - она достала маленький, блестящий портсигар и принялась вертеть его в руках. - Может быть, всего понемногу, а может быть, вообще ничего. Но вот только и братьев Сальниковых, и Дениса, и даже тебя что-то ко мне тянет. И я-то без вас могу обойтись, а вот вы без меня - нет. А что это значит? - И ответила сама себе. - А то, что во мне есть что-то такое, чего вам не дано. Поэтому не зли меня и не задавай глупых вопросов. 
В такие моменты ему казалось, что он мог бы легко и непринуждённо её ударить. Хотя драться он не умел и не любил, но порой ему казалось, что Тоня - не девушка и даже не человек, а потому на неё не должны распространяться человеческие обычаи и законы. 
- Ударить меня хочешь? - спросила она, не поднимая глаз от портсигара. - Ну, что же, попробуй. Увидишь, что будет дальше. 
- С чего ты взяла? И в мыслях не было. 
- Так, показалось, - медленно проговорила она. - Почудилось. 
И вот теперь он снова шёл к ней в гости, в её дом, с гитарой, как с винтовкой, за плечом. Было бы лучше, если бы его позвали просто так, без всяких условий и без гитары. Тогда он был бы уверен, что нужен сам по себе, а не как представитель странного сословия, которое именуется "творческие люди". 
Без пятнадцати восемь он позвонил в дверь, в очередной раз вздрогнув от резкости звонка. 
- О, ты как раз вовремя, - сказала Тоня, открывая дверь. - Все уже собрались. 
Он прошёл в комнату и снова увидел привычные лица - абсолютно неразличимые братья Сальниковы, молчаливый Денис Щукин, ещё один парень, чьего имени он никак не мог запомнить и какой-то хмырь с неприятными усиками, которые вызывающе топорщились над верхней губой. 
- А, Тим, здорово, - братья Сальниковы по очереди энергично потрясли его руку, и он подумал, что если сейчас ему проломят запястье, запись нового альбома окажется под угрозой. 
- А это Тимур, - объясняла Тоня человеку с усиками. - Да-да, тот самый. "Тимур и его команда". Нет, ну ты точно слышал. У них ещё такая песня есть "Любовь - это зло". 
Тимур ждал, что сейчас она объяснит, что это за тип с усиками и почему её рука лежит у него на плече, но Тоня и не думала ничего объяснять. Она с любопытством взяла принесённый подарок - большого, носатого медведя с грустной мордой, рассмотрела со всех сторон, подержала за шкирку, а потом зарылась в него лицом, как маленькая. 
- Спасибо, Тим, - сказала она. - Чудесный медведь. И главное - на ощупь, как настоящий. 
- А тебе что же, доводилось обнимать настоящего медведя? - сострил тип с усиками. - Ты знаешь, какие они на ощупь? 
Наверное, ему просто стало обидно, что Тоня ради этого подарка убрала руку с его плеча. 
- Я всё знаю, - сказала она со значением, и у Тимура всё внутри похолодело от этого "всё". 
- Я хочу, чтобы ты спел нам, - капризно, без всякого перехода сказала Тоня. - Ту, мою любимую. 
Тимур кинул прощальный взгляд на накрытый стол, на котором стояли салаты, маринованные огурцы, мясо, нарезанное тонкими кусками, апельсины вперемешку с яблоками и принялся расчехлять гитару. 
- Может быть, он сначала поест? - услышал он тихий голос, поднял голову и впервые заметил, что кроме Тони, за столом сидела ещё одна девушка. 
- Поест? - Тоня откинулась на диван. - Не смеши меня, Шурок. Это нам, простым смертным, нужны салаты и маринады, а им - птицам певчим, почти ничего не нужно. Они вдохновением питаются, нектаром и амброзией. Правда, Тим? 
- Правда, правда, - нехотя подтвердил он, перебирая струны и разглядывая ту, что за него заступилась. 
Простое, круглое лицо, гладкие волосы, заплетённые в тугую косу, перекинутую через плечо, карие глаза. Выражение лица серьёзное и сосредоточенное, как будто у неё внутри звучит музыка, и она внимательно вслушивается в эти созвучия, иногда даже поводя плечами в такт. Она заметила его взгляд и вскинула белёсые ресницы, уставилась ему прямо в глаза, не мигая, как смотрят дети на посторонних в вагоне метро. 
Ему стало неловко от этого взгляда, и он улыбнулся, а потом ещё и подмигнул. А она расширила глаза, как будто ей в жизни никто не подмигивал, а потом заулыбалась в ответ, да так, что остановиться не могла, закрывая рот рукой, как делают это те, у кого некрасивые зубы. И зря, между прочим, он успел заметить, что улыбка у неё удивительная, - открытая, сияющая. Она вся становилась красивой, когда улыбалась, на неё хотелось смотреть и смотреть. 
- А вы знакомы? - Тоня вдруг посерьёзнела. 
- Нет, - сказал Тимур, не отрывая взгляда от Шуры, а сама Шура только помотала головой из стороны в сторону, да так, что казалось - голова отвалится. 
- Это соседка моя, Шура, - пояснила Тоня. - Я в двадцать первой живу, она - в двадцать второй. А это - Тимур, у нас с ним дачи рядом. 
- Очень приятно, - через стол кивнул Тимур, подкручивая колки.