Дающий

Наконец он заговорил:
— С этого дня, с этой минуты, по крайней мере для меня, ты — Принимающий. Я был Принимающим очень, очень долго. Думаю, ты это заметил.
Джонас кивнул.
Лицо мужчины было покрыто морщинами, а светлые глаза смотрели, хоть и пристально, но устало.
Вокруг глаз залегли глубокие тени.
— Я вижу, что вы очень старый, — почтительно сказал Джонас. К Старым в коммуне всегда относились с огромным уважением.
Мужчина улыбнулся и провел рукой по морщинистой щеке.
— На самом деле, не такой уж я и старый. Работа состарила меня. Я знаю, что выгляжу так, будто меня давно уже пора внести в списки на Удаление. Но в действительности у меня еще много времени впереди. — Он ненадолго замолчал. — И все же я обрадовался, когда тебя избрали. Они долго тянули с этим. Предыдущее, так неудачно закончившееся избрание состоялось десять лет назад, и я уже начал слабеть. Мне понадобятся все оставшиеся силы, чтобы обучить тебя. Нам с тобой предстоит долгая и тяжелая работа.
Он указал на стул:
— Сядь, пожалуйста.
Джонас опустился на мягкое сиденье.
Старик прикрыл глаза и продолжил:
— Когда мне было Двенадцать, меня избрали, как и тебя. И мне было страшно, как и тебе.
Он открыл глаза и посмотрел на Джонаса. Тот кивнул.
Глаза снова закрылись.
— В эту комнату я пришел, чтобы начать свое обучение. Это было очень давно. Предыдущий Принимающий показался мне таким же старым, каким я кажусь тебе. И он выглядел таким же усталым, как я сегодня.
Внезапно он выпрямился, открыл глаза и сказал:
— Ты можешь задавать вопросы. Мне сложно описать, как это происходит. Ведь говорить об этом запрещено.
— Я знаю, сэр, — сказал Джонас, — я читал инструкцию.
— То есть я могу не стараться все объяснить, — усмехнулся мужчина. — Моя работа очень важна и почетна. Но это не значит, что я идеален. Я уже пытался один раз обучить преемника. И не справился с этим. Пожалуйста, задавай любые вопросы, которые смогут тебе помочь.
У Джонаса были вопросы. Тысяча вопросов. Миллион. Столько же вопросов, сколько книг на полках. Но он не задал ни одного. Пока не задал.
Мужчина вздохнул, видимо, думая, с чего начать. Затем снова заговорил:
— Проще говоря, хотя ничего простого тут нет, моя работа состоит в том, чтобы передать тебе все воспоминания, которые я храню. Воспоминания о прошлом.
— Сэр, — робко сказал Джонас, — я с огромным интересом выслушаю историю вашей жизни и ваши воспоминания. — И быстро добавил: — Приношу извинения за то, что перебил вас.
Мужчина нетерпеливо махнул рукой.
— Никаких извинений в этой комнате. У нас нет на это времени.
— Сэр, — продолжил Джонас неуверенно, понимая, что, кажется, опять перебивает, — мне, правда очень интересно, но я все-таки не понимаю, что в этом такого важного. Я могу выполнять взрослую работу в коммуне, а в часы отдыха приходить к вам и слушать истории вашего детства. Я с удовольствием этим займусь. Вообще-то, — добавил Джонас, — я уже занимался этим в Доме Старых. Старые любят рассказывать про свое детство, и мне всегда нравилось их слушать.
Мужчина покачал головой.
— Нет-нет. Я просто неясно выразился. Это не мое прошлое, не воспоминания о моем детстве.
Он откинулся на кресле.
— Это воспоминания всего мира, — вздохнул он. — То, что происходило до тебя, до меня, до предыдущего Принимающего, за многие-многие поколения до нас.
— Всего мира? — Джонас нахмурился. — Я не понимаю. Вы говорите не только о нас. Не только о коммуне? Вы имеете в виду Другое Место?
Он попытался осмыслить услышанное.
— Извините, сэр. Я не совсем понимаю. Может, я недостаточно умен. Я не понимаю, что значит «целый мир» и «за многие-многие поколения до нас». Я думал, есть только мы. И только сейчас.
— Нет, есть гораздо больше. Есть все, что Дальше — Другое Место, и все, что было до нас, и еще раньше, и совсем давно. Я узнал об этом, когда был избран. И здесь, в этой комнате, один, я переживаю это снова и снова. Так к нам приходит мудрость. Так мы строим будущее.
Он шумно перевел дыхание.
— Я просто переполнен воспоминаниями.
Джонас вдруг почувствовал сострадание к этому старику.
— Это как… — старик умолк, будто подыскивая правильные слова, — как спускаться с горы на санках по глубокому снегу. Вначале захватывает дух — скорость, холодный чистый воздух, но затем снега становится все больше, он налипает на полозья, и ты едешь медленнее, и тебе все тяжелее двигаться вперед, и надо отталкиваться все сильней и сильней, и…
Он вдруг помотал головой и уставился на Джонаса.
— Ты ведь ничего не понял, да?
Джонас смутился.
— Ничего, сэр.
— Ну, конечно, не понял. Ты ведь не знаешь, что такое снег.
Джонас покачал головой.
— А что такое санки? Полозья?
— Нет, сэр, — сказал Джонас.
— А что такое спускаться с горы? Это все пустой звук, да?
— Да, сэр.
— Вот с этого и начнем. Я все думал, с чего начать. Ложись на кровать лицом вниз. И куртку сними.
Джонас так и сделал. Ему было немного страшно. Он лег и кожей почувствовал мягкую ткань, покрывающую кровать. Он видел, как старик встал и подошел к стене, на которой висел громкоговоритель, такой же, как и в каждом доме в коммуне. Но не совсем. У этого громкоговорителя был переключатель, который старик одним щелчком передвинул на «выкл.».
Джонас едва не вскрикнул. Он может выключить громкоговоритель! Это было потрясающе.
Старик подошел и сел на стул рядом с кроватью. Джонас лежал не двигаясь и ждал, что же будет дальше.
— Закрой глаза. Расслабься. Больно не будет.
Джонас вспомнил, что ему разрешено, даже рекомендуется задавать вопросы.
— Что вы собираетесь делать, сэр? — спросил он, надеясь, что его голос не дрожит.
— Я собираюсь передать тебе воспоминание о снеге, — сказал старик и положил руки на его обнаженную спину.
  
11
 
Сперва Джонас не почувствовал ничего особенного. Только ладони старика на своей спине.
Он попытался расслабиться и дышать ровнее. В комнате царила полная тишина, Джонас даже испугался, что опозорится в первый же день Обучения и уснет.
Джонас вздрогнул — руки на его спине неожиданно похолодели. И сразу же воздух и даже его собственное дыхание стали холодными. Он облизал губы и языком почувствовал этот холод. Это было удивительно, но совсем не страшно. Его переполняла энергия, он вдохнул опять и на этот раз воздух был ледяным. Теперь он чувствовал, как холодный ветер обдувает его руки и спину.
Касаний старика он больше не чувствовал.
Затем — совсем новое ощущение. Много мелких уколов. Но совсем не больно. Будто маленькие холодные перышки падают на лицо и тело. Он высунул язык и поймал ледяную колючку. Она тотчас растаяла. Он поймал еще одну, и еще, и еще… Джонас улыбнулся.
Краем сознания он понимал, что лежит в комнате, в Пристройке. Но другая, отдельная часть его знала, что он сидит и под ним вовсе не мягкое покрывало, а что-то плоское и жесткое. Его руки держали (оставаясь лежать вытянутыми вдоль тела) грубую мокрую веревку.
И он видел, хотя глаза его были закрыты. Он видел яркий поток кружащихся кристаллов, и эти кристаллы покрывали его руки холодным мехом.
Он видел свое дыхание.
Сквозь этот кружащийся вихрь — внезапно он понял, что это и есть снег, о котором говорил старик, — он мог видеть далеко вокруг. Точнее, вниз — он находился на возвышении. Земля была покрыта густым пушистым снегом, но он сидел не на земле, а на чем-то твердом и плоском.
«Санки» — пришло вдруг слово. Он сидит на чем-то, что называется санки. И эти санки стоят на самой вершине чего-то длинного и высокого, что растет прямо из земли. Хотя он думал именно такими словами, его новое сознание подсказывало другое слово — «холм».
Затем санки вместе с Джонасом начали двигаться сквозь снегопад, и он мгновенно понял, что спускается. Никто ему этого не объяснял. Он просто понял.