Дающий

— Когда я был Одиннадцатилетним, как ты, Джонас, я был очень нетерпелив. Никак не мог дождаться Церемонии Двенадцатилетних. Это ведь почти два дня. Я помню, что мне понравились Годовалые, но все остальные Церемонии не очень-то меня интересовали, кроме Девятилетних. Моя сестра стала в тот год Девятилетней и получила свой велосипед. Я учил ее ездить на моем, хотя, конечно, не должен был этого делать.
Джонас рассмеялся. Это было одно из Правил, которое не принимали всерьез и нарушали почти всегда. Велосипеды получали Девятилетние, до этого возраста ездить запрещалось. Но почти всегда старшие братья и сестры учили младших кататься, Джонас и сам уже подумывал, не пора ли заняться этим с Лили. Шли разговоры о том, чтобы поменять Правила и выдавать велосипеды в более раннем возрасте. Комитет изучал этот вопрос. Когда Комитет изучал что-нибудь, люди всегда шутили, что члены Комитета раньше станут Старейшинами, чем поменяют Правила.
Поменять Правила было невероятно сложно. Иногда, когда речь шла о чем-то действительно важном — не о такой ерунде, как велосипеды и возраст, в котором их следует выдавать, — вопрос задавали Принимающему, самому важному из Старейшин. Джонас его никогда и не видел, по крайней мере, не знал, как он выглядит. Но Комитет никогда бы не побеспокоил Принимающего вопросом велосипедов, члены Комитета просто будут судить и рядить годами, пока в коммуне не забудут, что этот вопрос вообще был поставлен на обсуждение.
Отец продолжил:
— Я с удовольствием посмотрел, как моя сестра Катя стала Девятилетней, как она впервые сняла ленты для волос и получила велосипед. Затем я не очень-то внимательно наблюдал за Церемониями Десяти- и Одиннадцатилетних. И вот, к концу второго дня — казалось, он будет длиться вечно — наступила моя очередь. Церемония Двенадцатилетних.
Джонас поежился. Он представил себе, как Отец, который, скорее всего, был тихим и скромным мальчиком — таким же тихим и скромным, как сейчас, — сидит со своими одногруппниками и ждет, когда его вызовут на сцену. Церемония Двенадцатилетних была последней Церемонией. Самой важной.
— Я помню, с какой гордостью смотрели на меня родители. Даже Катя, которой ужасно хотелось поскорей проехаться по коммуне на велосипеде, перестала ерзать и сидела очень прямо и спокойно, когда я вышел на сцену. Но, если честно, Джонас, — сказал Отец, — у меня Церемония тревоги не вызывала. Я был абсолютно уверен в своем Назначении.
Джонас удивился. Узнать про Назначение заранее совершенно невозможно. Распределение было секретным, им занимались лидеры коммуны — Старейшины. Относились они к этому со всей серьезностью, так что в коммуне про Назначения даже никогда не шутили.
Мать тоже была удивлена:
— Как же ты узнал?
Отец мягко улыбнулся:
— Ну, мне это было ясно с самого начала — и родители позже признались, что тоже не сомневались в том, какое дело будет получаться у меня лучше всего. Мне всегда нравились маленькие дети. Пока мои одногруппники устраивали велосипедные гонки или строили машины и дома из конструкторов, или…
— То есть занимались тем же, чем мы с друзьями, — заметил Джонас.
— Конечно, я тоже участвовал во всех этих играх, все дети обязаны в них участвовать. И в школе я учился так же усердно, как ты. Но в свободное время я возился с малышами. И все часы добровольной работы проводил в Воспитательном Центре. Старейшины, конечно, про это знали.
Джонас кивнул. В этом году он заметил, что наблюдение усилилось. В школе, в Зоне Отдыха, в часы добровольной работы он часто видел Старейшин, наблюдающих за ним и другими Одиннадцатилетними. Он видел, как они записывают что-то в блокноты. Он знал, что они по многу часов беседуют со всеми Инструкторами, которые занимались с Одиннадцатилетними с первых лет школы.
— Так что я ждал своего Назначения и, когда объявили, что я буду Воспитателем, только обрадовался, — объяснил Отец.
— И все хлопали, хотя это не стало ни для кого сюрпризом? — спросил Джонас.
Отец улыбнулся.
— Ну конечно. Все радовались за меня, ведь я получил Назначение, о котором всегда мечтал. Мне очень повезло.
— А кто-нибудь из Одиннадцатилетних был разочарован?
В отличие от своего Отца, Джонас понятия не имел, какое из Назначений ему достанется. Но точно знал, что среди них есть такие, которые его расстроят. Например, при всем уважении к Отцу и его работе, он совсем не хотел бы стать Воспитателем. Да и Рабочим тоже.
Отец задумался.
— Вроде бы нет. Старейшины очень внимательно относятся к распределению.
— Я думаю, это самая важная работа в коммуне, — заметила Мать.
— Моя подруга Йошико не ожидала, что ее назначат Врачом, — сказал Отец. — Но очень этому обрадовалась. И да, был еще Андрей — в детстве он никогда не любил подвижные игры. Все свободное время он проводил, играя с конструктором, а часы добровольной работы — на стройках. Он был в восторге от своего Назначения Инженером.
— Кстати, мост через реку — тот, что с западной стороны, — построил именно он. Когда мы были маленькими, этого моста не было, — сказала Мать.
— Неудачные Назначения бывают крайне редко. Я не думаю, что тебе надо беспокоиться по этому поводу, — успокоил Джонаса Отец. — Кроме того, как ты знаешь, всегда можно подать апелляцию.
Тут все рассмеялись — апелляции отправлялись в Комитет на обсуждение.
— Я немного волнуюсь за Назначение Эшера, — признался Джонас. — С ним так весело! Но у него нет никаких серьезных увлечений. Он все превращает в игру.
Отец улыбнулся:
— Знаешь, а я ведь помню Эшера еще с Воспитательного Центра, до Называния. Он никогда не плакал. Смеялся все время. Все сотрудники любили нянчить Эшера.
— Старейшины знают Эшера, — сказала Мать. — Они подберут ему правильное Назначение. Не волнуйся за него. Но, Джонас, я должна предупредить тебя кое о чем. Я не догадывалась об этом до самой Церемонии Двенадцатилетних.
— О чем это ты?
— Как тебе хорошо известно, это последняя Церемония. После Двенадцати возраст уже неважен. Большинство из нас со временем просто забывают, сколько им лет. Хотя эта информация доступна — в Зале Открытых Записей, и при желании можно пойти и посмотреть. Но вот что действительно важно — это подготовка к взрослой жизни и обучение Назначению, которое ты получишь.
— Так я знаю об этом! — сказал Джонас. — Все знают.
— Да, но это значит, — продолжила Мать, — что ты перейдешь в новую группу. Как и каждый из твоих друзей. Ты больше не будешь проводить время со своей группой Одиннадцатилетних. После Церемонии Двенадцатилетних твоими одногруппниками станут те, кто будет обучаться тому же Назначению. Никаких часов добровольной работы, никакой Зоны Отдыха. Ты уже не будешь так много общаться со своими друзьями.
Джонас помотал головой:
— Мы с Эшером всегда будем дружить. Кроме того, есть еще школа.
— Это правда, — согласился Отец. — Но и то, что говорит твоя Мать, правда. Все изменится.
— Но изменится к лучшему, — сказала Мать. — После моей Церемонии Двенадцатилетних я скучала по Зоне Отдыха, по детским играм. Но когда я начала учиться Юстиции вместе с другими, я поняла, что есть люди, которым интересно то же, что и мне. Я подружилась с ними — и это была другая, более полная дружба.
— А вы вообще играли во что-нибудь после Двенадцати? — спросил Джонас.
— Иногда, — ответила Мать. — Но мне это уже было не так важно.
— А я играл, — рассмеялся Отец. — И сейчас каждый день играю — в Воспитательном Центре. В «по кочкам, по кочкам», «идет коза рогатая», «баран-баран буц», — он потрепал Джонаса по остриженным волосам. — Веселье не заканчивается в Двенадцать лет.
Вошла Лили в пижаме. Она нетерпеливо вздохнула:
— Что-то это уж очень долгая отдельная беседа. А между прочим, некоторые дети ждут своего утешителя!
— Лили, — строго сказала Мать, — тебе уже почти Восемь. А Восьмилетние дети лишаются утешителя. Его заберут и отдадут тем, кто младше. Тебе пора привыкать спать без него.