Динка (ил. А.Ермолаева)

Это случилось давно, Динка тогда была еще маленькая, а теперь она выросла и сделала еще худший поступок.
«Эх ты, паскуда!» — сказал ей на берегу белобрысый паренек.
Динка вспомнила злые, недобрые лица, гневные слова и взгляды, обращенные к ней.
«Лучше б я утонула…» — тоскливо подумала она и снова вспомнила маму. Один раз мама читала им стихи:
 
 
Есть на свете много бедных и сирот…
 
 
У мамы был такой грустный голос, что Динка невольно вслушивалась в эти стихи и запомнила их наизусть.
 
 
У одних могила рано мать, взяла,
 
У других нет в зиму теплого угла…
 
 
В этом месте Мышка заплакала, а Динка крепилась, Но под конец мама читала так, будто просила своих детей:
 
 
Если доведется встретить вам таких,
 
Вы, как братья, детки, пожалейте их…
 
 
И тогда Динка тоже заплакала… А теперь ей довелось встретить такого сироту. Ведь там, на берегу, она узнала, что мальчик с баржи, Ленька, тоже сирота, но она, Динка, не пожалела его, она пожаловалась на него злому хозяину…
— Пароход «Гоголь» подходит к пристани! — торжественно объявляет Алина и оглядывается на Динку. — Пойдем! Мышка уже у калитки!
«Ма-ам… Ма-ам… Ма-а-м…» — протяжно гудит пароход.
— Пойдем! — кричит Алина и поспешно сбегает с крыльца. Терраса пустеет. Динка вытягивает шею и старается увидеть, как откроется калитка и как войдет в нее мама. Но ей ничего не видно, и она опять опускает голову. Катя тоже с нетерпением ждет сестру: ей хочется узнать, не приходил ли в редакцию вчерашний человек, но, открыв дверь на террасу, она видит Динку. «Как это Динка не побежала встречать? — удивляется Катя. — Боится все-таки матери… Ну, еще бы! Все утро безобразничала, не послушалась, убежала гулять… А теперь сидит и думает, что я сейчас же начну на нее жаловаться! Но я не начну. У меня теперь будет совсем другая тактика. Пусть сама все рассказывает матери… Она и так не любит меня. С какой стати я буду вечной жалобщицей в ее глазах!» — нервничает Катя. И, взглянув еще раз на девочку, мягко напоминает:
— Я ничего не скажу. Ты сама расскажешь маме про все плохое, что делала сегодня.
— Хорошо, — безучастно отвечает Динка и вдруг быстро, словно проснувшись, спрашивает: — А что я делала, Катя?
— Как — что?! — Тетка широко раскрывает глаза… Но из сада уже доносится голос Мышки:
— Мама приехала!
— Мама приехала! — сияя, сообщает и Алина. Они идут по дорожке втроем: мама — посредине, а по бокам — Мышка и Алина.
Динка медленно сползает с перил и тихонько повторяет за сестрами:
— Мама приехала…
Мама идет, улыбаясь, но лицо у нее усталое, под глазами — синие круги.
Встречаясь с вопросительным взглядом сестры, она слегка пожимает плечами:
— Никого не было…
— Черт знает что! — бурчит Катя и, заметив удивленный взгляд Алины, спохватывается: — У тебя ужасный вид, Марина! Где ты была сегодня?
— Как — где? На службе, конечно. Где же мне еще быть? Я даже немного раньше ушла. Ходила, покупала кое-что — ведь сегодня давали жалованье… Ой, подождите, дети! Дайте мне сесть. Я так набегалась. Унеси эти свертки, Алина…
Алина уносит в комнату мамины покупки. Марина садится в плетеное кресло и, морщась, снимает с головы круглую шляпку. На шляпке голубые незабудки, такие же голубые, как ее глаза.
Алина и Мышка вертятся около кресла, они берут у мамы из рук шляпку, сумочку, зонтик.
— Ну, к чему еще этот зонтик? Лишь бы что-то в руках таскать! — возмущается Катя.
— Да я же на целый день уезжаю. Мне жалко шляпу, — объясняет сестра.
Мышка влезает на маленькую скамеечку и, стоя за спиной матери, вынимает из ее волос шпильки.
— Ой, как хорошо! — говорит Марина и встряхивает головой. Две тяжелые светлые косы скользят по ее плечам и спускаются до пола. — Измучили меня эти косы! Сегодня так разболелась голова… — жалуется она сестре.
— Дети, отойдите от мамы! Дайте ей посидеть спокойно. Вы же слышите, что у нее болит голова, — замечает Катя. — И нужны тебе эти косы, Мара! Я бы давно остригла их под корень! — с досадой говорит она сестре.
— Ну конечно! Тебе кажется, что мне уже ничего не нужно! — обижается Марина.
— Отрезать косы? Что ты, Катя! — пугается Мышка.
— Папа никогда не позволил бы, — строго замечает Алина. Мышка заглядывает матери в лицо:
— У тебя очень болит голова, мамочка? Я сейчас переменю тебе туфли, ладно?
Но мать не отвечает ей. Глаза ее кого-то привычно ищут и останавливаются на дальнем углу террасы. Там, прижавшись спиной к перилам, стоит ее младшая дочка. Голова девочки опущена, глаза смотрят исподлобья.
Мать забывает усталость и головную боль.
— Что случилось? — тревожно спрашивает она сестру. Вопрос этот возмущает Катю, ее возмущает также, что Динка стоит в углу, как наказанная.
— Когда ты перестанешь удивляться, Марина? Случилось то, что случается каждый день. И не думай, пожалуйста, что это я поставила ее в угол. Она сама стали к твоему приходу.
Но сестра не слушает ее и, нетерпеливо отстраняя старших детей, подзывает к себе младшую дочку.
— Иди сюда, Диночка, разве ты не хочешь поздороваться со мной? — ласково спрашивает она.
Динка подбегает к матери, судорожно обнимает ее за шею, Мать гладит жесткую копну кудрявых волос.
Катя укоризненно качает головой:
— Ах, Мара, Мара! Ты хоть бы узнала раньше, как она вела себя!
— Я и узнаю, — спокойно говорит мать. — Но раньше нам надо поздороваться!
— Конечно, надо поздороваться. Ведь Динка еще не видела маму, беспокоится Мышка, сидя на полу с домашними туфлями матери.
— А ты не вмешивайся! — обрывает ее тетка. Алина подходит к матери и, осуждающе глядя на нее большими серьезными глазами, строго говорит:
— Дина очень плохо вела себя, мама.
— Хорошо. Я сейчас поговорю с ней. Идите все отсюда.
— Почему же именно сейчас! Пообедай, по крайней мере, и отдохни хоть немного, — пожимает плечами Катя.
— Ты думаешь, что я могу спокойно обедать и отдыхать, не зная, в чем дело, и глядя вот на это… — говорит с упреком сестра, указывая глазами на прижавшуюся к ней Динку. — Пожалуйста, уведи детей.
Катя уводит старших девочек в комнату. Мышка идет нехотя и на пороге выскальзывает из рук тетки.
— Мамочка, Динка пришла рано сегодня! — успевает она крикнуть, прежде чем Катя закрывает за ней дверь.
Когда все голоса затихают, мать осторожно размыкает Динкины руки, обнимающие ее за шею.
— За что рассердилась на тебя Катя? — мягко, но серьезно спрашивает она.
Динка видит светлое мамино лицо. Это лицо, такое родное и близкое, заслоняет собой все чужие, враждебные лица, которые весь этот день стоят у нее перед глазами. Динка рада, что за ней есть многие мелкие провинности, о которых можно рассказать. Она спешит загородиться ими от того главного, что лежит у нее на сердце и о чем никогда не должна узнать мама.
— За что рассердилась на меня Катя? — задумчиво переспрашивает она. — За что первое, мама?
— Как — первое? — теряется мать. — Разве Катя много раз сердилась на тебя сегодня?
Динка выпячивает нижнюю губу и молча трет лоб.
— Катя сердилась много раз, — подтверждает она.
— За что же за первое? — отнимая ее руку ото лба, допытывается мать.
— Я скатывалась на больших счетах, — припоминает Динка.
— Как это?
— По доскам… Я положила на ступеньки две доски… вон там… а потом села на счеты и поехала! — почти весело рассказывает Динка.
— Ну, и что же? — не понимает мать. — Катя сердилась за то, что ты взяла счеты?
— Нет… Она сердилась за Алину. Потому что Алина нервная, а счеты гремели. Они ехали и гремели, а Катя сердилась, — поясняет Динка.
— И ты не могла бросить эту забаву ради сестры?