Сила шести
Я быстро заправляю постель, в чем со временем очень поднаторела. Хитрость здесь в том, чтобы глубоко засунуть под матрац в ногах простыню, одеяло и стеганое одеяло. Потом остается только натянуть все вперед, подоткнуть по сторонам и выложить подушки, и будет очень аккуратный вид — как говорится, от такой гладкой постели может монетка отскакивать.
Когда я заканчиваю заправлять, единственная, кто уже встала, помимо меня, — это Элла, девочка, прибывшая в воскресенье. Ей досталась кровать у самой двери. Как и в минувшие два утра, она пытается копировать мой способ заправить постель, но у нее не очень получается. Проблема в том, что она начинает не с ног, а с изголовья. Сестра Екатерина относится к Элле снисходительно, но ее смена сегодня заканчивается, и вечером к недельному дежурству приступает сестра Дора. Я знаю, что она не даст Элле никаких поблажек — пусть она и новенькая, и ей нелегко приходится.
— Тебе помочь? — спрашиваю я, пройдя к ней через всю комнату.
Она печально смотрит на меня. Я вижу, что ей не до постели, и могу представить, что и много чего другого ее тоже сейчас не волнует. Я не могу ее винить, ведь у нее погибли родители. Я бы хотела успокоить ее, сказать, что, в отличие от тех из нас, кто здесь «на весь срок», она покинет приют через месяц, максимум через два. Но разве сейчас это будет для нее утешением?
Я наклоняюсь над кроватью, подтягиваю в ноги простыню и одеяло, подтыкаю их и растягиваю поверх стеганое одеяло.
— Возьмись там, — говорю я, кивая на левый край кровати, а сама иду на правый. Вместе мы придаем постели такой же тугой и аккуратный вид, как и у меня. — Отлично, — констатирую я.
— Спасибо, — отвечает она мягким застенчивым голосом. Я смотрю в ее большие карие глаза и невольно испытываю к ней симпатию и желание позаботиться о ней.
— Я слышала о твоих родителях. Мне так жаль, — говорю я.
Элла смотрит в сторону. Я уже думаю, что переступила дозволенное, но она мягко мне улыбается.
— Спасибо. Мне их очень не хватает.
— Я уверена, что и им не хватает тебя.
Мы вместе выходим из комнаты, и я замечаю, что она идет на цыпочках, чтобы было совсем неслышно.
Когда Элла чистит зубы над раковиной, она держит щетку у самой щетины, почти касаясь ее своими маленькими пальцами, и щетка от этого выглядит больше, чем на самом деле. Я улыбаюсь, заметив, что она разглядывает меня в зеркале. Она улыбается в ответ, показывая два ряда маленьких зубов. Паста подтекает у нее изо рта, течет по руке и капает с локтя. Я смотрю и думаю, что зигзагообразный след от пасты на раковине кажется знакомым. Я даю волю воспоминаниям.
Жаркий июньский день. По голубому небу плывут облака. Прохладная вода искрится на солнце. В чистом воздухе легкий запах сосны. Я вдыхаю его и отрешаюсь от стресса, который испытываю в Санта-Терезе.
Хотя я думаю, что мое второе Наследие пришло вскоре после первого, я обнаружила его только без малого год спустя. Я обнаружила его по чистой случайности и поэтому до сих пор раздумываю: а нет ли у меня других неопознанных Наследий?
Каждый год, когда начинаются школьные каникулы, сестры организуют четырехдневный тур в горный лагерь неподалеку, чтобы поощрить тех, кто, по их мнению, «хорошо себя ведет». Мне всегда нравились эти поездки — по той же причине, по какой мне нравится и моя пещера. Это уход от повседневности — редкая возможность в течение четырех дней купаться в большом горном озере, ходить по горам, спать под звездами, дышать свежим воздухом вдалеке от затхлых коридоров Санта-Терезы. По сути, это шанс вести себя так, как подобает в нашем возрасте. Я даже иногда замечала, как сами сестры, думая, что их никто не видит, улыбались и смеялись.
На озере есть плавучая пристань. Я никудышная пловчиха, и много лет я просто сидела на берегу и смотрела, как другие девушки смеются, играют и прыгают с пристани в воду. Пара сезонов ушла на то, чтобы в одиночестве практиковаться на мелководье, но к тому лету, когда мне исполнилось тринадцать лет, я наконец научилась плавать по-собачьи — стиль медленный и неуклюжий, но я хотя бы держала голову над водой. Я смогла выходить на пристань, и этого мне было вполне достаточно.
Игра на пристани заключается в том, чтобы сталкивать друг дружку в воду. Формируются команды, а потом остается только по одной девушке, и они соревнуются один на один. Я думала, что легче всех будет победить Ла Горде, самой большой и сильной в Санта-Терезе. Но ей это редко удавалось. Над ней часто одерживали верх девушки поменьше и половчее. Думаю, никто не побеждал так часто, как девушка по имени Бонита.
Я не хотела играть в La Reina del Muelle, Королеву пристани. Мне хватало просто сидеть на краю и болтать в воде ногами. Но вот Бонита сильно толкает меня сзади, и я падаю в воду головой вперед.
— Или играй, или возвращайся на берег, — говорит Бонита, отбрасывая волосы за плечи.
Я карабкаюсь на пристань и бросаюсь на нее. Изо всех сил толкаю ее, и она спиной летит в озеро.
Я не слышу, как сзади подкрадывается Ла Горда, и неожиданно меня толкают сильные руки. Мои ноги скользят по мокрому дереву, и я ударяюсь о край пристани головой и плечом. Из глаз летят искры. Я на секунду теряю сознание, а когда глаза открываются, я уже под водой. Вокруг темнота, и я инстинктивно дергаюсь вверх и гребу руками, чтобы выбраться на поверхность. Но моя голова бьется о днище пристани, и оказывается, что между водой и досками днища просвет всего в несколько сантиметров. Я откидываю голову назад, пытаясь высунуть нос и рот, но в ноздри тут же заливается вода. Я паникую, мои легкие уже разрываются. Я пытаюсь двигаться влево, но некуда: путь перекрыт пластмассовыми бочками, на которых держится пристань. Мои легкие заполняет вода, а у меня проскальзывает мысль о том, какая это абсурдная смерть — утонуть. Я думаю о других, о том, как у них на лодыжках появятся ожоги. Подумают ли они, что убита неизвестная Третья, или каким-то образом узнают, что это была именно я? Будут ли ожоги другими, потому что я погибну не от рук могадорцев, а по собственной глупости? Мои глаза закрываются, и я начинаю погружаться. И как раз когда у меня с губ срываются последние пузырьки воздуха, мои глаза открываются, и меня охватывает какое-то необычное спокойствие. Мои легкие больше не разрываются.
Я дышу.
Вода щекочет мне легкие, но моя острая потребность дышать при этом удовлетворена. И я понимаю, что обнаружила свое второе Наследие: способность дышать под водой. Я узнала о нем только потому, что оказалась на пороге смерти.
Я пока не хочу, чтобы меня нашли девушки, которые стали нырять и искать меня. Поэтому я погружаюсь дальше, все вокруг медленно чернеет, и мои ноги наконец уходят в холодный ил. Когда мои глаза приспосабливаются к темноте, я могу видеть сквозь мутную коричневую воду. Проходит десять минут. Потом двадцать. Девушки в конце концов уплывают с пристани. Я так думаю, что прозвонил колокол к обеду. Когда я точно убедилась, что девушек больше нет, я медленно бреду по дну в направлении берега, и мои ноги на каждом шагу вязнут в иле. Через какое-то время ледяная вода становится теплее и светлее, илистая грязь уступает место камням, а потом песку, и вот уже моя голова появляется над водой. Я слышу, как девушки, в том числе Ла Горда и Бонита, с облегчением кричат и прыгают ко мне в воду. На берегу я осматриваю себя и вижу кровоточащую рану на плече. Вытекающая кровь образует у меня на руке извилины, формой похожие на букву S.
Сестры заставили меня просидеть остаток дня за столиком под деревом, но я не возражала. У меня появилось еще одно Наследие.
Элла видит в зеркале, как я смотрю на текущую у нее по руке пасту. Она смущается. А когда пытается чистить зубы, как я, у нее изо рта выбивается еще больше вспененной пасты.
— Ты прямо как фабрика по изготовлению пузырей, — говорю я с улыбкой и беру полотенце, чтобы ее вытереть.
Мы уходим из туалета, когда другие только подходят, одеваемся быстро в спальне и уходим, когда другие только возвращаются из туалета. Держимся впереди, как я и люблю. Мы забираем в столовой обед и выходим в холодное утро. По дороге в школу я ем яблоко. Элла тоже. Сегодня я выхожу с запасом минут в десять, и это позволит мне заглянуть в Интернет и узнать, нет ли чего нового о Джоне Смите. При мысли о нем я улыбаюсь.