Мила Рудик и тайна шестого адепта
Древиш, Тавр и Славянин обладали невероятным могуществом. Считалось, что они владеют неким тайным знанием, а так как предполагалось, что свои знания правители передают ученикам, то обитателей Думгрота стали называть шестью адептами, и Лукой был самым младшим из них.
Тогда еще, будучи сначала ребенком, потом юношей, он был просто Лукоем — другого имени у него не было. И лишь позже, когда ученик Славянина повзрослел, он взял себе второе имя — Ворант. По своим силам и способностям он намного превосходил учеников Древиша и Тавра, но никогда не пытался соревноваться с ними, чтобы доказать свое превосходство. Этот юноша всегда был замкнутым и нелюдимым. Однако в случае нужды он легко находил общий язык с кем угодно — его нельзя было назвать ни скромным, ни робким. Наверное, из-за этого казалось, что юному колдуну просто никто не нужен — проводя время в одиночестве, он выглядел довольным.
Однако двое других учеников правителей его отчужденность воспринимали как оскорбление, принимая ее за надменность. Уязвленные его отношением, однажды они прямо спросили его, не сторонится ли он их потому, что считает себя выше их. На что Лукой равнодушно и отстраненно ответил:
— Это правда — вы не ровня мне.
Тогда, уязвленные в своей гордыне, они, а вместе с ними еще несколько молодых магов из крепости, решили проучить его. Они подстерегли его, когда он отошел довольно далеко от замка, и предложили ему доказать свои слова в схватке. Поддавшись чувствам обиды и зависти, они поступили неблагородно и напали на него все одновременно.
Казалось, что у Лукоя нет шансов противостоять им в одиночку — их было больше, они были старше и опытнее в магии, чем он. Однако ученик Славянина с легкостью отражал все их атаки. Ни заклинания, ни магия стихий, ни призыв духов не помогали молодым магам одолеть его. Лукой был настолько ловок и стремителен, что казалось, будто у него две пары глаз и две пары рук, а слух и обоняние в два раза острее, чем у любого человека.
Молодые маги потерпели поражение в этой схватке, свидетелями которой стали случайно оказавшиеся поблизости крепостные жители. Ученики Тавра и Древиша уходили пристыженные, а Лукой равнодушно смотрел им вслед, словно поединок, из которого он вышел победителем, не имел к нему никакого отношения.
После этого об ученике Славянина поползли слухи. Говорили, что он не человек, потому что человек, будь он хоть трижды магом, не способен быть таким быстрым и чутким, словно дух или нечисть. Все, кто видел эту схватку, и все, кто слышал о ней из вторых уст, соглашались, что ученик Славянина владеет какой-то таинственной силой. Однако достаточно было хоть один раз взглянуть на этого отчужденного юношу, чтобы стало понятно — какова бы ни была природа его силы и как бы она ему ни досталась, об этом он не расскажет никому.
— Свидетелем того неравного поединка я был лично, — сказал Константин Фуна. — Остальное слышал из рассказов, которые передавались тогда из уст в уста.
Мила не мигая смотрела на директора Дуата и никак не могла решить, что потрясло ее больше: рассказ о том, что предка Многолика, основателя рода Ворантов, звали Лукоем, или тот факт, что сидящий перед ней вампир жил в те времена, а значит, сейчас ему должно быть более тысячи лет.
Голос Константина Фуны уже давно смолк, но никто не издавал ни звука — молчание затянулось. Мила прокручивала у себя в голове все, что сейчас услышала. Теперь она понимала, что имел в виду Терас, когда писал:
«Теперь у меня появился еще один вопрос, на который важно найти ответ — почему Лукой называет себя этим именем? Почему оно для него значит больше, чем данное при рождении имя Игнатий?»
Возможно, ответ на этот вопрос был простым: молодой Игнатий наверняка вырос на легендах об основателе рода Ворантов, и не исключено, что поначалу он решил взять имя своего знаменитого предка из желания подражать ему, а потом просто привык откликаться на имя «Лукой».
Гораздо больше ее взволновал рассказ о таинственной силе первого Воранта. Той же непостижимой силой обладал и Многолик. Мила не знала ни одного мага, который мог бы сравниться с ним. Так было еще до того, как руины Харакса наделили Многолика силой, превосходящей его собственную во много раз. Даже Терас в своем дневнике отмечал, что Лукой необычайно силен в магии. А ведь тогда человек по имени Игнатий Ворант был лишь подростком.
Откуда у Многолика еще с юных лет такое могущество? Вот на какой вопрос Мила хотела бы найти ответ.
— Почему вы рассказали нам эту историю? — услышала она голос Вирта и невольно отвлеклась от своих размышлений.
Мила подняла глаза как раз в тот момент, когда Константин Фуна скользнул взглядом по тетради в ее руках.
— Это моя часть сделки, — ответил он. — Терас Квит создал для меня амулет из особого сплава металлов, с которым я могу выходить на солнце. Оно по-прежнему причиняет мне боль, но с этим амулетом мне не грозит смерть — солнечные лучи не испепелят меня. Вещи, подобные этому амулету, способны создавать только выдающиеся алхимики. Взамен я рассказал Терасу все, что знал об ученике Славянина, и пообещал, что если когда-нибудь ко мне придет человек вот с этой тетрадью, — Фуна указал на дневник Тераса, — то я должен буду повторить свой рассказ, ничего не утаив.
Директор Дуата с едва заметным кивком головы на миг прикрыл глаза и улыбнулся.
— Теперь я выполнил свою часть уговора и свободен от обязательств.
Мила задумчиво смотрела на бледное лицо вампира. У нее было странное ощущение, что за тонкими стеклами его очков в оправе изящных дужек что-то скрывается. Сейчас она могла с уверенностью сказать, что Константин Фуна не представляет для них никакой угрозы, но все же что-то в нем по-прежнему ее настораживало.
— Полагаю, мы должны поблагодарить вас за ваш рассказ, господин Фуна, — снова прозвучал голос Вирта.
— В этом нет необходимости, — вежливо отвечал ему директор Дуата. — Я всего лишь выполнил уговор.
Мила прислушалась — за дверью директорского кабинета было тихо. Вероятно, пока они слушали рассказ Константина Фуны, перемена в Дуате закончилась и студенты-вампиры разошлись по классам.
— Спасибо вам, — сказала она, посмотрев на древнего вампира. — Вы нам очень помогли.
Мила встала.
— Но теперь мы пойдем.
В багряно-карих глазах, словно в ответ на ее слова, полыхнуло и погасло ярко-алое пламя. Константин Фуна спокойно улыбнулся ей, но его взгляд словно говорил, что он видит ее насквозь. Однако Мила и не собиралась скрывать, что ей не нравится это место и она не имеет ни малейшего желания здесь задерживаться теперь, когда узнала все, что ей было нужно.
Попрощавшись и заверив директора Дуата, что они найдут выход сами, Вирт и Ромка первыми покинули кабинет. Мила, уже взявшись за дверную ручку, остановилась в дверях и обернулась. Она задержала на директоре Дуата нерешительный взгляд.
— Простите, — неуверенно начала Мила. — Можно у вас спросить?
Константин Фуна улыбнулся уголками рта.
— Конечно.
— Очки, — произнесла Мила. — Вампирам ведь не нужны очки. У них ведь не бывает проблем со зрением?
Его улыбка только на миг коснулась глаз. Константин Фуна хмыкнул и ответил:
— Вы правы, у всех вампиров прекрасное зрение.
— Тогда почему вы…
— Ношу очки? — предупредил ее вопрос директор Дуата. — Вам наверняка известно, что все вампиры обладают способностью к гипнозу. У одних она сильнее, у других — слабее. Моя сила внушения настолько велика, что я могу нечаянно загипнотизировать даже самого древнего вампира. Не говоря уже о людях, будь то маг или простой смертный. А очки — преграда для моих способностей.
Мила почувствовала, как ее глаза округлились от удивления. Она вдруг поняла, что же так настораживало ее во внешности Константина Фуны. Это были его очки, которые подсознательно напомнили ей о Прозоре. Очень сильный телепат, без очков он мог читать мысли окружающих, как открытую книгу, стоило ему только заглянуть человеку в глаза. Но, когда он надевал очки, чужие мысли становились для него недоступными.