Дом с характером

Чармейн сверкнула на него глазами сверху вниз.
— А вы — мерзкий мелкий разрушитель! — воскликнула она. — Закатываете скандал на пустом месте!
Ролло вскинул руку:
— Слышите ее? Все слышите? Ну, и кто прав, я или она?
По всей кухне поднялся устрашающий пронзительный крик. Тимминз призвал к молчанию и, когда крик сменился ворчаньем, обратился к Чармейн:
— Итак, дашь ли ты нам позволение обстричь все эти неподобающие кусты?
— Нет, не дам! — рассвирепела Чармейн. — Это кусты дедушки Вильяма, а моя обязанность — присматривать за хозяйством в его отсутствие! А ваш Ролло просто скандалист.
Тимминз снова свирепо сощурился на нее:
— Таково твое последнее слово?
— Да, — припечатала Чармейн. — Таково.
— В таком случае, — заявил Тимминз, — делай все сама. С этой минуты ни один кобольд ради тебя пальцем о палец не ударит.
И они испарились. Раз — и все: синяя толпа, которая вот только что теснилась среди чайников, собачьих мисок и грязных тарелок, взяла и исчезла, оставив по себе легкий ветерок, взвихривший последние пузыри, после чего огонь в очаге заполыхал ярче.
— Какая глупость с твоей стороны, — сказал Питер.
— С какой стати?! — возмутилась Чармейн. — Ты же сам сказал — эти кусты и должны быть такими. И сам видел — Ролло специально настроил всех против дедушки Вильяма! Не могу же я допустить, чтобы дедушка Вильям вернулся, — а все его цветы состригли!
— Конечно не можешь, но надо было вести себя дипломатичнее, — стоял на своем Питер. — Я думал, ты пообещаешь, например, что мы наложим подсинивающее заклятье, чтобы все цветы стали синие.
— Ну и что? Ролло все равно захочет все состричь, — возразила Чармейн. — Вчера он сказал, что мы с дедушкой Вильямом испортили ему все удовольствие, когда не разрешили стричь кусты.
— Могла бы сделать так, чтобы они сами увидели, каков этот Ролло, а не сердить их еще больше, — напирал Питер.
— Зато я не смеялась над ними, как дедушка Вильям, — возразила Чармейн. — Это он их рассердил, а не я!
— И где он теперь? — сказал Питер. — Краны у него забрали, посуда вся грязная. Так что теперь именно нам придется все перемыть — а горячей воды нет даже в ванной!
Чармейн бросилась в кресло и снова принялась распечатывать королевское письмо.
— Почему это «именно нам»? — буркнула она. — К тому же я не имею ни малейшего представления, как моют посуду.
Питер был потрясен:
— Ты что, никогда не мыла посуду? Как так вышло?!
Чармейн наконец открыла конверт и вынула красивый большой сложенный лист плотной бумаги.
— Мама дала мне приличное воспитание, — объявила она. — Она никогда не подпускала меня ни к мойке, ни вообще к кухне.
— Ушам своим не верю! — воскликнул Питер. — С чего она решила, будто ничего не уметь — это приличное воспитание? Неужели прилично разжигать очаг куском мыла?
— А это, — гордо ответствовала Чармейн, — было нечаянно. Пожалуйста, помолчи и дай мне прочитать письмо.
Она нацепила очки на нос и развернула плотную бумагу.
— Дорогая мисс Бейкер, — прочитала она.
— Вот что, пойду и сделаю все сам, — заявил Питер. — Еще не хватало — чтобы меня тиранила толпа маленьких синих человечков! И хотелось бы думать, что у тебя хватит чувства собственного достоинства помочь мне.
— Тихо, — велела Чармейн и погрузилась в письмо.
 [6]
Пока Чармейн читала письмо, сердце у нее бухало и екало, и, лишь дочитав до самого конца, она поняла, что произошло нечто поразительное, невероятное, немыслимое — король согласился, чтобы она помогла ему разобрать Королевскую библиотеку! На глаза Чармейн навернулись слезы — она сама не знала почему, — и ей пришлось стряхнуть очки. Сердце заколотилось от счастья. А потом — от ужаса. Вдруг среда — это сегодня? Вдруг Чармейн упустила свою удачу?!
Она слышала, но не слушала, как Питер громыхает кастрюлями и отпихивает в сторону собачьи мисочки, чтобы войти во внутреннюю дверь. Затем она услышала, как он возвращается.
— Какой сегодня день? — спросила Чармейн.
В руках у Питера была огромная кастрюля, и он поставил ее на огонь — раздалось шипение.
— Я тебе скажу, если ты скажешь мне, где у чародея мыло, — ответил Питер.
— Вот зараза! — рассердилась Чармейн. — В кладовой, в мешке из-под корма для Потеряшки, на нем еще написано что-то про собак. Так какой сегодня день?
— Тряпки, — ответил Питер. — Сначала скажи мне, где взять тряпки. Известно ли тебе, что в кладовой появилось еще два мешка с бельем?
— Не знаю я, где тряпки! — в сердцах воскликнула Чармейн. — Какой сегодня день?!
— Сначала тряпки, — ответил Питер. — Чародей не отвечает на мои вопросы.
— Он же не знал, что ты здесь будешь, — фыркнула Чармейн. — Уже среда?
— Не понимаю, почему он этого не знал, — заявил Питер. — Он получил мое письмо. Спроси, где тряпки.
Чармейн вздохнула.
— Дедушка Вильям, — проговорила она. — Этот дурачок желает знать, где тряпки, скажите ему, пожалуйста.
Ласковый голос ответил:
— Представьте себе, душенька, я едва не забыл о тряпках. Они в ящике стола.
— Сегодня вторник, — сказал Питер и рывком выдвинул ящик, едва не стукнув им Чармейн прямо в живот. И сообщил, доставая оттуда кипы кухонных полотенец и тряпок: — Я точно знаю, что сегодня вторник, потому что отправился в дорогу в субботу и путь занял три дня. Довольна?
— Благодарю, — сказала Чармейн. — Так мило с твоей стороны. Значит, завтра мне, к сожалению, придется отлучиться в город. Возможно, на весь день.
— Как удачно, что я здесь и есть кому присмотреть за домом, правда? — сказал Питер. — Куда это ты собралась?
— Король, — сообщила Чармейн с большим достоинством, — попросил меня прийти помочь ему. Не веришь — прочитай.
Питер взял письмо и проглядел его.
— Ясно, — кивнул он. — Ты организовала все так, чтобы быть в двух местах одновременно. Остроумно. А раз так, будь добра, прекрати сидеть сложа руки и помоги мне перемыть всю посуду прямо сейчас, как только вода нагреется.
— С какой стати? Я ее не пачкала, — отозвалась Чармейн. Она сунула письмо в карман и встала. — Я пошла в сад.
— Я ее тоже не пачкал, — возразил Питер. — И это твой дедушка, а не мой разозлил кобольдов.
Чармейн молча метнулась мимо него в гостиную.
— Тоже мне приличное воспитание! — крикнул Питер ей вслед. — Ты просто лентяйка, вот ты кто!
Чармейн и ухом не повела и метнулась дальше, к входной двери. За ней увязалась Потеряшка, умильно путаясь под ногами, но Чармейн так злилась на Питера, что на Потеряшку уже не хватило сил.
— Вечно придирается! — бурчала она. — Как только ступил на порог, так и начал и не может уняться! Как будто у самого нет недостатков! — И она распахнула входную дверь.
И ахнула. Кобольды даром времени не теряли. Ни секундочки. Да, кусты они не состригли, потому что она им запретила, зато срезали все до единого розовые цветы и почти все бордовые и белые. Дорожка была устлана розовыми и лиловыми зонтиками гортензий, и было видно, что среди кустов лежит еще больше цветов. Чармейн издала яростный вопль и бросилась их подбирать.
— Лентяйка, значит?! — бормотала она, собирая головки гортензий в подол. — Ой, бедный, бедный дедушка Вильям! Какой кошмар. Он ведь любит, чтобы гортензии были разноцветные! Ох, мелкие пакостники!
Чармейн пошла к столу под окном кабинета, чтобы выгрузить цветы на него, и обнаружила у стены корзину. Она прихватила ее с собой, чтобы собрать гортензии, лежавшие среди кустов. Потеряшка прыгала вокруг, принюхивалась и пофыркивала, а Чармейн собирала срезанные головки, пока не набрала целую корзину. И не без яда посмеялась, когда обнаружила, что кобольды не очень-то разобрались, что считать синим, а что нет. Они оставили большинство бирюзовых и зеленоватых соцветий и некоторые сиреневые, а с одним кустом им, наверное, пришлось совсем туго, потому что каждый цветок в каждом зонтике был розовый в серединке и голубой по краям. Судя по множеству крошечных следов вокруг этого куста, кобольды устроили из-за него митинг. В итоге половину цветов они состригли, а вторую половину оставили.