Кортик

Эта затея привлекла всеобщее внимание. Пришли ребята из соседних домов. Из окон смотрели любопытные жильцы. Дворник Василий долго стоял, опершись на метлу, и, пробормотав: «Баловство одно!», ушел.
Вдруг Борька остановил дорогу и, пошептавшись с Юркой, объявил, что бесплатное катание кончилось. Теперь за каждый раз нужно платить пять копеек.
– А у кого нет, – добавил он, – сдавай Мишке билеты и получай обратно деньги. На кой вам эта лотерея? Все равно ничего не выиграете.
Первым к Мише подошел Егорка-голубятник, за ним – Васька-губан. Они протянули Мише билеты и потребовали обратно деньги. Но тут вмешался Генка. Он заслонил собой Мишу и, передразнивая продавца из булочной, слащавым голосом произнес:
– Граждане, извиняюсь. Проданный товар обратно не принимается. Деньги проверять не отходя от кассы.
Поднялся страшный шум. Борька кричал, что это грабеж и обираловка. Егорка и Васька требовали вернуть им деньги. Юра стоял в стороне и ехидно улыбался.
Миша отстранил Генку, спокойно оглядел кричащих ребят и вынул лотерейные деньги. И когда он их вынул, все замолчали.
Миша пересчитал деньги, ровно тридцать рублей, положил на ступеньки черного хода, придавил камнем, чтобы не унесло ветром, и, повернувшись к ребятам, сказал:
– Мне эти деньги не нужны. Можете взять их обратно. Только вы подумайте: почему Юра и Борька хотят сорвать наш спектакль? Ведь Юра ходил в скаутский клуб, а скауты стоят за буржуев, и они не хотят, чтобы мы имели свой клуб. О Борьке и говорить нечего. Вот… Теперь же, у кого нет совести, пусть сам возьмет свои деньги и рядом положит свой билет.
Миша замолчал, сел на батарею и отвернулся.
Но никто не подошел за деньгами. Ребята сконфуженно переминались. Каждый делал вид, что он и не думал возвращать свой билет.
Тем временем Генка влез на пожарную лестницу и торопливо отвязывал воздушную дорогу.
– Слезай, – закричал Борька, – не смей трогать!
Генка спрыгнул с лестницы и подошел к Борьке:
– Ты чего разоряешься? Думаешь, мы ничего не знаем? Всё знаем: и про подвал, и про ящики!.. Ну, убирайся отсюда!
Борька исподлобья оглядел всех, поднял с земли трос, свернул его и молча пошел со двора.
 
Глава 27
Тайна
– Что? Растрепал? – ругал Миша Генку. – Эх ты, звонарь!
– А я ему молчать должен? – оправдывался Генка. – Он будет спектакль срывать, а я ему должен молчать?
Ребята сидели у Славы. Квартира у него большая, светлая. На полу – ковры. Над столом – красивый абажур. На диване – маленькие пестрые подушки.
Генка сидел на круглом вращающемся стуле перед пианино и рассматривал обложки нотных тетрадей. Он чувствовал себя виноватым и, чтобы скрыть это, был неестественно оживлен и болтал без умолку.
– «Паганини»… – прочитал он. – Что это за Паганини такой?
– Это знаменитый скрипач, – объяснил Слава. – Ему враги перед концертом оборвали струны на скрипке, но он сыграл на одной струне, и никто этого не заметил.
– Подумаешь! – сказал Генка. – У отца на паровозе ездил кочегар Панфилов. Так он на бутылках играет что хочешь. Попробовал бы твой Паганини на бутылке сыграть.
– Что с тобой говорить! – рассердился Слава. – Ты ничего в музыке не понимаешь…
– Разве мне разговаривать запрещено? – Генка, оттолкнувшись от пианино, сделал несколько оборотов на вращающемся стуле.
– Знаешь, Генка, – мрачно произнес Миша, – нужно думать, что говоришь. Если бы ты думал, то не разболтал бы Борьке о ящиках.
– Тем более что ничего в этих ящиках нет, – вставил Слава.
– Нет, есть, – возразил Генка. – Там нитки.
– Почему ты так уверен, что там нитки?
– Уверен, и всё! – тряхнул вихрами Генка.
– Ты вечно болтаешь, чего не знаешь! – сказал Миша. – Там вовсе другое.
– Что?
– Ага, так я тебе и сказал! Чтобы ты снова раззвонил!
– Ей-богу! – Генка приложил руки к груди. – Чтоб мне не встать с этого места! Чтоб…
– Хоть до утра божись, – перебил его Миша, – все равно ничего не скажу. Потому что ты всегда звонарем был, звонарем и остался.
– Но я ведь не разболтал, – сказал Слава, – значит, мне ты можешь рассказать.
– Ничего я вам не скажу! – сердито ответил Миша. – Я вижу, вам нельзя доверить серьезное дело.
Некоторое время мальчики сидели молча, дуясь друг на друга, потом Слава сказал:
– Все же нечестно скрывать. Мы все трое лазили в подвал, – значит, между нами не должно быть секретов.
– Я разве знал? – заговорил Генка, обращаясь к Славе. – Я думал: ящики, ну и ящики… Ведь меня Миша не предупредил. Сам что-то скрывает, а другие виноваты.
Миша молчал. Он сознавал, что не совсем прав. Надо было предупредить Генку. И вообще он поступил не по-товарищески. Он должен был поделиться с ребятами своими подозрениями. Но… тогда как же кортик? И о кортике рассказать? Конечно, они ребята надежные, не выдадут, и Генка не разболтает, когда будет все знать. Но рассказать о кортике?.. А если так: о Филине и о Никитском рассказать, а о кортике пока не говорить, а там видно будет… Может, и о кортике рассказать… ведь один он ничего не сделает.
Все же он проворчал:
– Когда у человека есть голова на плечах, то он должен сам мозгами шевелить… А то «не предупредили» его!
Генка почувствовал в его словах примирение и начал энергично оправдываться:
– Но ты пойми, Миша: откуда я мог знать? Разве я думал, что ты от нас что-нибудь скрываешь! Ведь я от тебя ничего не скрываю…
– И вообще, – обиделся Слава, – поскольку у тебя есть от нас секреты, то и не о чем говорить…
– Ну ладно, – сказал Миша, – я вам расскажу, но имейте в виду, что это большая тайна. Эту тайну мне доверил не кто-нибудь. Мне ее доверил… – Он посмотрел на напряженные от любопытства лица ребят и медленно произнес: – Мне ее доверил Полевой. Вот кто мне ее доверил!
Зрачки у Генки расширились, взгляд его замер на Мише. Слава тоже смотрел на Мишу очень внимательно – он из рассказов Миши и Генки знал и о Полевом и о Никитском.
– Так вот, – продолжал Миша, – прежде всего дайте честное слово, что никогда, никому, ни за что вы этого дела не разболтаете.
– Даю честное слово благородного человека! – торжественно объявил Генка и ударил себя в грудь кулаком.
– Клянусь своей честью! – сказал Слава.
Миша встал, на цыпочках подошел к двери, тихонько открыл ее, осмотрел коридор, потом плотно прикрыл дверь, внимательным взглядом обвел комнату, заглянул под диван и, показав пальцем на дверь, ведущую в спальню, шепотом спросил:
– Там никого нет?
– Никого, – так же шепотом ответил Слава.
– Так вот знайте, – прошептал Миша и таинственно огляделся по сторонам, – знайте: у Никитского есть ближайший помощник в его шайке, и его фамилия… – Он сделал паузу, потом многозначительно произнес: – Филин! Вот!
Эффект получился самый ошеломляющий.
Генка сидел, крепко вцепившись в стул, наклонившись вперед, с открытым ртом и округлившимися глазами. Даже волосы его как-то по-особому приподнялись и торчали во все стороны, словно озадаченные только что услышанной новостью. Слава часто мигал, точно ему насыпали в глаза песок.
Налюбовавшись произведенным впечатлением и чтобы еще усилить его, Миша продолжал:
– И вот… у меня есть подозрение, что тот высокий, который был в подвале, а потом вышел… Помните, в кавказской рубахе?.. Это и есть… Никитский!
Генка чуть не упал со стула. Слава поднялся с дивана и растерянно смотрел на Мишу.
– Что… это серьезно? – едва смог он произнести.
– Ну, вот еще, – пожал плечами Миша, – буду я шутить такими вещами! Тут, брат, не до шуток. Я его по голосу узнал… Правда, лица я его не видел, но уж факт, что он загримировался…
– Вот это да! – смог наконец выговорить Генка.
– Вот тебе и да, а ты болтаешь где попало!
– Раз такое дело, – сказал Слава, – нужно немедленно сообщить в милицию.
– Нельзя, – ответил Миша и придал своему лицу загадочное выражение.