Три Толстяка

— Мы не хотим строить плахи для ремесленников и рудокопов, — возмущались они.
— Это наши братья.
— Они шли на смерть, чтобы освободить всех, кто трудится.
— Молчать! — орал начальник конвоя таким страшным голосом, что от крика валились доски, приготовленные для постройки. — Молчать, или я прикажу вас хлестать плетьми!
С утра толпы народу с разных сторон направлялись к Площади Суда.
Дул сильный ветер, летела пыль, вывески раскачивались и скрежетали, шляпы срывались с голов и катились под колеса прыгающих экипажей.
В одном месте по причине ветра случилось совсем невероятное происшествие: продавец детских воздушных шаров был унесен шарами на воздух.
— Ура! Ура! — кричали дети, наблюдая фантастический полет.
Они хлопали в ладоши: во-первых, зрелище было интересно само по себе, а во-вторых — некоторая приятность для детей заключалась в неприятности положения летающего продавца шаров. Дети всегда завидовали этому продавцу. Зависть — дурное чувство. Но что же делать! Воздушные шары, красные, синие, желтые, казались великолепными. Каждому хотелось иметь такой шар. Продавец имел их целую кучу, но чудес не бывает! Ни одному мальчику, самому послушному, и ни одной девочке, самой внимательной, продавец ни разу в жизни не подарил ни одного шара: ни красного, ни синего, ни желтого.
Теперь судьба наказала его за черствость. Он летел над городом, повиснув на веревочке, к которой были привязаны шары. Высоко в сверкающем синем небе они походили на волшебную летающую горсть разноцветного винограда.
— Караул, — кричал продавец, ни на что не надеясь и дрыгая ногами. На ногах у него были соломенные башмаки, слишком большие по размеру. Пока он ходил по земле, все устраивалось благополучно. Для того, чтобы башмаки не спадали, он тянул ногами по тротуару, как лентяй.
А теперь, очутившись в воздухе, он не мог уже прибегнуть к этой хитрости.
— Черт возьми!
Ноги болтались, точно взбивали сливки.
— Черт возьми!
Куча шаров, извиваясь и поскрипывая, моталась по ветру.
Один башмак все-таки слетел.
— Смотри! Китайский орех! Китайский орех! — кричали дети, бежавшие внизу.
Действительно, падавший башмак напоминал китайский орех.
По улице в это время проходил учитель танцев. Он казался очень изящным. Он был длинный, с маленькой круглой головой, с тонкими ножками, — похожий не то на скрипку, не то на кузнечика. Его деликатный слух
…Тут элегантный учитель танцев взвыл, как погонщик ленивых волов…
привыкший к печальному голосу флейты и нежным словам танцоров, не мог вынести громких, веселых криков детворы.
— Перестаньте кричать! — рассердился он. — Разве можно так громко кричать! Выражать восторг нужно красивыми, мелодичными фразами… Ну, например…
Он стал в позу, но не успел привести примера. Как и всякий учитель танцев, он имел привычку смотреть, главным образом, вниз, под ноги. Увы! Он не увидел того, что делалось наверху.
Башмак продавца свалился ему на голову. Головка у него была маленькая, и большой соломенный башмак в самом лучшем виде пришелся на нее как шляпа.
Тут уже и элегантный учитель танцев взвыл как погонщик ленивых волов. Башмак закрыл половину лица.
Дети схватились за животы:
— Ха-ха-ха!
— Ха-ха-ха!
 
 
Учитель танцев Раздватрис
 
Смотрел обыкновенно вниз,
 
Пищал учитель точно крыса,
 
Был у него длиннющий нос:
 
И вот к носищу Раздватриса
 
Башмак соломенный прирос!
 
 
Так распевали мальчики, сидя на заборе, готовые каждую минуту свалиться по ту сторону и улепетнуть.
— Ах! — стонал учитель танцев. — Ах, как я страдаю! И хотя бы бальный башмачок, а то такой отвратительный, грубый башмак!
Кончилось тем, что учителя танцев арестовали.
— Милый, — сказали ему, — ваш вид возбуждает ужас. Вы нарушаете общественную тишину. Этого не следует делать вообще, а тем более в такое тревожное время.
Учитель танцев заламывал руки.
— Какая ложь! — рыдал он. — Какой поклёп! Я, человек, живущий среди вальсов и улыбок, я, сама фигура которого подобна скрипичному ключу, — разве я могу нарушить общественную тишину? О! О!
Что было дальше с учителем танцев, неизвестно. Да, наконец, и неинтересно. Гораздо важней узнать, что стало с летающим продавцом воздушных шаров.
Он летел как хороший одуванчик.
— Это возмутительно! — вопил продавец. — Я не хочу летать. Я, просто, не умею летать…
Все было бесполезно. Ветер усиливался. Куча шаров поднималась все выше и выше. Ветер гнал ее за город, в сторону Дворца Трех Толстяков.
Иногда продавцу удавалось посмотреть вниз. Тогда он видел крыши, черепицы, похожие на грязные ногти, кварталы, голубую узкую воду, людей-карапузиков и зеленую кашу садов. Город поворачивался под ним, точно приколотый на булавке.
Дело принимало скверный оборот.
«Еще немного, и я попаду в парк Трех Толстяков», — ужаснулся продавец.
А в следующую минуту он медленно, важно и красиво промыл над парком, опускаясь все ниже и ниже. Ветер успокаивался.
«Пожалуй, я сейчас сяду на землю. Меня схватят, сначала побьют основательно, а потом посадят в тюрьму или, чтобы не возиться, сразу отрубят голову».
Его никто не увидел. Только из одного дерева прыснули во все стороны перепуганные птицы. От летящей разноцветной кучи шаров падала легкая воздушная тень, подобная тени облака. Просвечивая радужными веселыми красками, она скользнула по дорожке, усыпанной гравием, по клумбе, по статуе мальчика, сидящего верхом на гусе, и по гвардейцу, который заснул на часах. И от этого с лицом гвардейца произошли чудесные перемены. Сразу его нос стал синий, как у мертвеца, потом зеленый, как у фокусника, и наконец красный, как у пьяницы. Так, меняя окраску, пересыпаются стеклышки в калейдоскопе.
Приближалась роковая минута: полет направлялся к раскрытым окнам Дворца. Продавец не сомневался, что сейчас влетит в одно из них, точно пушинка, предвещающая письмо.
Так и случилось.
Продавец влетел в окно. И окно оказалось окном дворцовой кухни. Это было кондитерское отделение.
Сегодня во Дворце Трех Толстяков предполагался парадный завтрак по случаю удачного подавления вчерашнего мятежа. После завтрака Три Толстяка, весь государственный совет, свита и почетные гости собирались ехать на Площадь Суда.
Друзья мои, попасть в дворцовую кондитерскую дело очень заманчивое. Толстяки знали толк в яствах. К тому же и случай был исключительный. Парадный завтрак. Можете себе представить, какую интересную работу делали сегодня дворцовые повара и кондитеры.
Влетая в кондитерскую, продавец почувствовал в одно и то же время ужас и восторг. Так, вероятно, ужасается и восторгается оса, летящая на торт, выставленный на окне беззаботной хозяйкой.
Он летел одну минуту, он ничего не успел разглядеть как следует. Сперва ему показалось, что он попал в какой-то удивительный птичник, где возились, с пением и свистом, шипя и треща, разноцветные, драгоценные птицы южных стран. А в следующее мгновение он подумал, что это не птичник, а фруктовая лавка, полная тропических плодов, раздавленных, сочащихся, залитых собственным соком. Сладкое головокружительное благоухание ударило ему в нос; жар и духота сперли ему горло.
Тут же все смешалось: и удивительный птичник и фруктовая лавка.
Продавец со всего размаху сел во что-то мягкое и теплое. Шаров он не выпускал. Он крепко держал веревочку. Шары неподвижно остановились у него над головой.
— Готово, — сказал главный кондитер. — Теперь, пожалуй, нужно сунуть его в печь, чтобы слегка подрумянить…