Где нет зимы
Мишка уже спит, привалившись к Миримому плечу. Она берет мальчика на руки. Он тяжелый, ноги у него длинные. Мира осторожно выходит в коридор, стараясь не зацепиться за косяк двери.
Потом она возвращается на кухню. Включает радио. Тихо играет какое-то танго. Мира обнимает себя за плечи и кружится по кухне…
Гуль
Представляете, кого я сегодня на улице встретила.-1 Беллу Борисовну, маму Лидии Иосифовны, моей бывшей учительницы музыки. Сто лет ее не видела. Нет, конечно, на самом-то деле немножко больше года, но взрослые всегда так говорят: «Сто лет!»
Белла Борисовна катила перед собой большую коляску. Широченную такую коляску. А в коляске сидели близнецы!
Я, может, и постеснялась бы здороваться, но мне так хотелось посмотреть на настоящих близнецов! На самом деле их не отличить друг от друга, или они как в зеркале: где у одного справа родинка — у другого слева?
Поэтому я подошла и вежливо поздоровалась.
А Белла Борисовна мне и говорит:
— Здравствуй-здравствуй, детка!
У ее дочки, наверное, учеников столько, что Белла Борисовна боится запутаться в именах. Правда, зачем напрягать мозги: «детка» — и все тут.
Немного похоже на мою Шуру, она ведь тоже часто людей не звала настоящим именем. Только у Шуры были совсем другие причины.
Я попросила разрешения заглянуть в коляску.
Белла Борисовна обрадовалась, сразу остановилась и начала внуками хвастаться. Вот этот, говорит, справа, Яша, а слева, совсем наоборот, Левушка.
Яша и Левушка смотрели на меня одинаковыми круглыми глазами, но в остальном были совсем разные. У них даже щеки были разной толщины: у Яши потолще, у Левушки похудее. И шапки на них были разные. И я сказала Белле Борисовне, что никакие они не близнецы, не бывает таких близнецов. Белла Борисовна на меня почему-то обиделась и сказала, что я ничего не понимаю, а внуки у нее двойняшки. И Яше, и Леве полгода, но они друг на друга не похожи, потому что…
— Ты, детонька, еще таких подробностей не поймешь, вот вырастешь, будешь учить в школе биологию, и тебе объяснят.
Везет Лидии Иосифовне — у нее маленькие детки родились! Хорошо бы у нас тоже был кто-то маленький. Я бы с ним гуляла. Или с ними. Но маме на это даже намекать не было смысла. Она сразу говорила, что стара уже детей заводить, что она и нас-то поздно родила, надо было раньше, теперь вот у всех ровесников дети уже студенты, а у нее еще школьники…
А что такое «двойняшки», я очень хорошо понимаю, пусть Белла Борисовна не сомневается!
Мы недавно всей семьей снова ходили мороженое есть. Это у тети Миры такое лекарство от плохого настроения. Она, как загрустит хоть самую капельку, сразу идет в кафе и покупает себе шоколадное мороженое. Говорит, что это лечит любое плохое настроение, даже самое запущенное.
Мы последние две недели ходим мороженое есть чуть ли не каждые два дня. Я ем фисташковое с миндалем, Миша фруктовое, Паша простой пломбир. Тетя Мира почему-то не волнуется, что у нас заболит горло. Правда, она нам покупает всего по одному-два шарика, может быть, поэтому и не боится.
И вот сидели мы в кафе, я на свой шарик нацелилась, Паша, как всегда, одним глазом в книжку косил, Мишка рассказывал, что ему хочется телескоп на день рождения, тетя Мира слушала и кивала. Тут к нам подошел какой-то сумасшедший старик. На руках у него были перчатки с обрезанными пальцами, на шее — шарф с торчащими во все стороны нитками. Не совсем бомж, но очень странный старик, не домашний какой-то.
— Это все ваши дети, мадам? — спросил старик у тети Миры.
Так смешно — «мадам», как будто мы в Париже! А тетя Мира на «мадам» ничего не сказала, просто ответила: да, мол, все мои.
Но старик не отставал:
— Погодки или близнецы?
И на нас с Мишкой кивнул.
Мишка говорит:
— Какие же мы близнецы? Вы что, не видите, мы не похожи совсем?
А тетя Мира старику ответила спокойно:
— Нет, не близнецы, просто двойняшки.
А старик ей:
— Это очень хорошо, мадам, это прекрасно, мадам, когда в семье много детей. Дети, мадам, это главное жизненное счастье и богатство. Я, мадам, бедный человек, но не потому, что у меня нет денег, а потому, что я одинокий. И детей у меня нет и никогда не было. А вам, мадам, в жизни выпало феноменальное счастье, и вы должны это ценить.
— Я и ценю, — отвечает ему тетя Мира.
— Значит, вы счастливы, мадам? — продолжал приставать к ней старик.
Тетя Мира задумалась на минуточку, у нее даже ложка с мороженым в воздухе замерла, а потом мороженое в рот быстро сунула и ответила ему с набитым ртом:
— Счастлива-счастлива. Какие могут быть сомнения?
— Простите, если обеспокоил, мадам, — и старик поклонился. — Счастливый человек делится своей радостью. Вот если бы мне на поправку настроения…
Тетя Мира вдруг засмеялась:
— Я вам мороженого купить могу. Поправит это ваше печальное настроение? Мне помогает!
Старик вздохнул, посмотрел на нее почему-то укоризненно и ушел.
Паша книжку отложил и говорит:
— Мира Александровна, он что, попрошайничал?
— Будем считать, что в кафе просто нет мороженого того сорта, которое он любит. Потому он и отказался от моего предложения.
Паша плечами пожал и снова в книжку уткнулся.
А тетя Мира нам объяснила, что когда в семье дети-ровесники друг на друга не похожи, они называются «двойняшки». Вот так. Мы с Мишей теперь двойняшки. А Паша, получается, теперь не только мой, но и Мишкин старший брат. Только они очень мало разговаривают друг с другом — как-то стесняются, что ли…
Я все это вспомнила и решила с Беллой Борисовной поддержать светскую беседу, Паша всегда так называет вежливые разговоры, когда все друг другу говорят только приятное.
— Чудесные у вас дети, — говорю. — Не страшно, что такие разные, даже лучше: никто их путать не будет. Ведь это счастье, когда в семье дети, правда?
— Правда, детка, правда, — согласилась со мной Белла Борисовна. Поправила на внуках шапочки. И передала маме привет.
Ничего не знает.
Я вот что подумала: а ведь тетя Мира моложе моей мамы. И моложе Лидии Иосифовны. Может быть, тетя Мира родит нам маленького ребеночка? Только надо сперва с Мишей посоветоваться, не против ли он. Все же это его мама, а не наша. Может быть, Мише уже хватит братьев и сестер?
Павел
Когда мы с Гуль вернулись в нашу школу, мою сестренку встретили в классе так, как будто ее возвращение — общий праздник. Еще в середине сентября, когда стало известно, что нас, скорее всего, заберет к себе тетя Мира, весь класс написал Гуль письма, нарисовал рисунки. Все писали: ждем тебя, возвращайся. И учительница ее приходила. Меня увидела, тоже обрадовалась: «Здравствуй, Павел Васильевич! Ну как вы тут?» — глупый вопрос, но я понимаю, что ей больше нечего было спросить. Она хорошая, Гулькина учительница, так что я ей сказал, что мы тут ничего, нормально.
Я вернулся в свой класс тихо. Все делали вид, что ничего не случилось. Но опять-таки я понимаю: люди просто не знают, как вести себя в таком случае, что говорить. Поэтому ничего не говорят вовсе.
С Кирой мы почти не общаемся. Правда, она написала мне записку (очень глупо, можно было подойти и поговорить), спросила, на что я обиделся и почему я ее не замечаю.
А я ни на что не обиделся.
Просто весь сентябрь я сидел в той школе на окраине. Сидел в самом углу класса. Учителя меня не трогали, не замечали. Наверное, понимали, что я тут временно, и им не было до меня никакого дела. Сидит человек тихо, книжку под партой читает — кому он мешает? Никому. Я даже не спросил соседа по парте, как его зовут. Мне было все равно.
Вот тогда, в сентябре, точнее — в первую неделю сентября, я звонил Кире. Каждый день. Она разговаривала со мной очень весело и приветливо. Но ей все время было некогда. То у нее уроки, то ужинать пора, то репетиция, то еще какие-то дела.