В ночь большого прилива(изд.1983)

— Гад ваш Канцлер,— сказал я.— А вы…
Я начал его ненавидеть. За дурацкую упрямую покорность, за беспомощность, за то, что не может помочь Братику… За то, что стены в его комнате из такого же камня, как Стена!
— Вы врете!— сказал я.— Вы не понимаете! А если до наводнения вы свалитесь с лестницы? Или подавитесь косточкой от сливы? Или этот дурацкий скелет грохнется вниз и пробьет вам голову? Тогда к чертям полетят все предсказания! Тогда все посыплется, как домик из спичек!
Он покорно кивнул:
— Посыпалось бы… Но не посыплется. Потому что никто не может разбить предначертание. То, что должно случиться, уже случилось в будущем, и никто не в силах это изменить.
Братик сзади чуть слышно забормотал. Я оглянулся. Валерка лежал головой на ногах у Братика, а в руке держал его ладошку.
Я не мог смотреть на это, опустил глаза. На полу, у постели, валялась моя рапира.
Я медленно повернулся к Мастеру.
— Никто не может изменить пред… начертанье,— хрипловато повторил я.— Да? А если…
Он понял. Он выпрямился. На щетинистом подбородке у него блестела капля молочного киселя. И все-таки он был не противный, а даже красивый, только совсем древний.
— Сделай это, Светлый Рыцарь,— негромко сказал он.— Я пробовал сам, я не сумел… Убей, если можешь.
Я не мог. Но теперь я отчетливо знал, как поступить.
— Валерка! — громко позвал я.
Он поднял мокрое лицо.
— Ничего,— сказал я.— Ты не думай, что все… Ты же звал меня не зря. До полуночи есть время.— И поднял рапиру.
Он смотрел на меня с надеждой. Ни до этого, ни после я не видел глаз, в которых была бы такая отчаянная надежда.
 15 
Я шел по пустым голубым улицам и неотрывно смотрел на самую большую башню. Там, высоко над крышами, светилось оранжевое квадратное окно — недремлющее око Отца и Защитника Города и всех степей и гор до самого Океана.
«Защитник»… А кто защитил Братика? И того мальчишку-факельщика, сбитого кулаком бородатого солдафона? И того паренька, убитого железной стрелой?
Где ты был, Га Ихигнор Тас-ута, Великий Канцлер, когда шесть барабанщиков легли у Стены? За что они погибли? Кто этого хотел?
Я ничем не могу помочь тем шестерым. Не могу их вернуть, тут бессильна любая сказка. Только фонарики горят… То слабее, то ярче… Фонарики…
Не знал я этих ребят, но мне кажется почему-то, что все они были похожи на Володьку. На моего Володьку, который сейчас далеко-далеко от меня — за сотни лет и неизвестно за сколько километров. Может быть, и не были похожи, но мне кажется… как он сползает по стене и валится вниз лицом… Или это Братик?.. Фонарики…
Не хочу, чтобы горел еще один!
 Не хочу!! 
…Думаете, я стискивал кулаки или плакал? Нет, я спокойно шел через площади и мосты. По крайней мере, внешне был спокойным. Все отчаянье и тоска, весь страх за Братика свернулись во мне в тугую пружину и превратились в решимость.
У входа в башню Канцлера чадили факелы и толпились гвардейцы. Видимо, я держался вполне уверенно — они посмотрели вслед и даже не окликнули, когда я вошел внутрь.
Я оказался в мраморном вестибюле. Здесь тоже были гвардейцы, а у лестницы стоял офицер с лиловой перевязью.
— Великий Канцлер ожидает меня,— решительно сказал я.
Офицер удивленно поднял брови и посторонился.
Может быть, эти гвардейцы ничего не знали про меня, а может быть, знали, но думали, что я не опасен для Канцлера. В самом деле: что такое забияка-мальчишка для могучего правителя, которому суждено жить до Эры Второго Рассвета?
Я стал подниматься по лестнице, звеня рапирой о ступени.
«Светлый Рыцарь… Мастер клинка»,— запоздало заговорили сзади. Но никто не пошел следом.
Лестница была очень длинной. Наконец она привела меня к высокой двери из простых темных досок. Я потянул медную скобу. Дверь отошла бесшумно, я шагнул через порог и прикрыл ее за собой.
В просторной комнате горела, как звездочка, лишь одна свеча, но было светло: в окна падали яркие голубые лучи. Окна были узкие и высокие. Видимо, квадратное окно находилось выше и светилось просто так.
В глубине комнаты качнулась тяжелая портьера, и вышел на свет высокий костлявый человек. Он был в черном костюме (как у
Валерки в первый день, только без налокотника). Я разглядел его лицо: очень узкое, с плотными губами и хрящеватым носом. Гладкие короткие волосы плотно прижимались к голове. Они были седые или выглядели такими из-за луны. Бровей почти не было, а круглые глаза напоминали глаза птицы.
Я вздрогнул, но обрадовался. Ведь враг мог бы оказаться вполне симпатичным и добродушным на вид, Все тогда было бы труднее.
Но этот был таким, как я ожидал.
— Вы — Канцлер? — сказал я.
Он не возмутился и не удивился. Улыбнулся. Странно выглядит лицо, которое старается казаться добрым, хотя не приспособлено к этому.
— Да, я Канцлер.— Голос у него был сипловатый, но громкий.— А вы — Светлый Рыцарь, друг нашего славного Трубача…
Знает! Тем лучше.
Я переглотнул и спросил:
— У вас есть шпага?
Глупый был вопрос. На стенах в лунном свете блестело множество разных клинков.
Канцлер, все улыбаясь, спросил:
— Мастеру клинка понадобилось новое оружие? После того, как он потрепал в схватках стольких доблестных гвардейцев…
— Оно понадобилось вам,— перебил я.— Возьмите шпагу, Канцлер.
— Зачем?— весело удивился он.
— Чтобы защищаться… Я вас убью.
Что-то дрогнуло у него в лице. Но улыбка не сошла. Он качнулся вперед, словно стараясь разглядеть меня получше. И, увидев, что я не шучу, снисходительно объяснил:
— Меня нельзя убить. В Книгах сказано, что…
— Плевал я на ваши книги! Они меня не касаются, я не ваш!
Он опять качнулся вперед. Перестал улыбаться и скрестил руки.
— Да…— произнес он.— Книги говорят и об этом… К сожалению, старый язык тяжел и не всегда ясен. Мы не поняли, нам казалось, что ты объявишься среди барабанщиков…
— Вот как…— тихо сказал я.— И потому была Стена?
Он отшатнулся.
— Опомнись, Рыцарь…— Это прозвучало вроде бы искренне. Но в глазах его скользнула боязнь, и теперь я знал точно: лжет Канцлер.
— Возьмите шпагу,— почти шепотом произнес я.— Возьмите шпагу или… как там у вас?. клянусь Огнем, я вас убью безоружного.
— Убить того, кто не защищается,— невелика честь.
— Те шестеро…— сбивчиво сказал я,— у Стены… Они защищались?
— Опомнись…— опять начал он, но вдруг замолчал, нехотя шагнул к простенку и снял блестящий тонкий палаш. Сбросил на пол куртку.
— Я — лучший фехтовальщик в Городе,— сказал он без хвастовства и даже как-то грустно.
— И прекрасно.
Он чиркнул по воздуху и срубил несколько кистей у портьеры. Кисти мягко стукнули об пол.
— Прямо кино,— сказал я.
— Не понимаю…
— Естественно.
— Сколько вам лет, Рыцарь?
— Двенадцать.
— Это неправда.
— Правда. Мне всегда было и будет двенадцать.
— Было… Но не будет, если ты сейчас не уйдешь,— возразил он с неожиданной злобой.
— Я не уйду. Может, начнем? Мне некогда. У меня из-за вас… умирает братик.
Я впервые так сказал — «братик». Не с большой буквы, а как о собственном братишке. Мгновенная режущая тоска ударила по сердцу.Чего я жду?
И я напал на Канцлера.
Он дрался здорово! Куда там его увальням-гвардейцам! К тому же он был просто здоровее, сильнее меня в десять раз. А у меня сразу отклеился от раны целебный лист, и по боку опять потекло. Ну, черт с ним! Лишь бы не помешали.
Да, Канцлер здорово дрался. Сперва я даже подумал, что все, крышка. Но он давил меня лишь за счет быстроты и силы. Техника его была бедновата, и, наконец, в контратаке я здорово поранил ему правую руку.
— Что насчет этого говорят Книги? — спросил я, стараясь отдышаться.
Он быстро переложил клинок в левую руку. Я тоже — мне было все равно.
— Меня можно только ранить,— свистящим голосом сказал Канцлер.— Только ранить. Понял?